Усадив ее в свою машину, я включил печку на полную мощность и медленно повез ее домой.

До конца поездки никто не проронил ни слова, а лишь стоило мне затормозить, как она скинула мое пальто, выскочила из автомобиля и пронеслась по дорожке к дому, не оглядываясь.

Браво, Руслан.

Ты выстилаешь себе ковровую дорожку в ад.

12.

Сказать, что события стали напряженными, с тех пор, как у нас состоялся разговор с Русланом, это ничего не сказать. Весь день я провела в постели с мамой, обнимая ее, рыдая вместе с ней. К вечеру нам удалось успокоиться, и я заснула под ее тихое сопение.

Этот день был полностью нереальным. В нем словно переплетались прошлое и настоящее, и это убивало меня. Убивало тем, что было так просто возвратится в тот промежуток времени, когда Руслан был центром моей вселенной.

И я ненавидела это. Он мог снова разорвать меня на части. Но я видела борьбу в нем, и это пугало меня еще больше. Борьбу за что? За меня? О какой борьбе может идти речь, если я выхожу замуж? Я не могу оставить Никиту и броситься в этот черный омут вновь. Это было бы высшей глупостью.

Я вылезла из постели так тихо, как только могла, и спустилась вниз. Папина куртка все еще висела на крючке, и я, просунув в нее руки, вышла на крыльцо и села в его кресло.

Стояла глубокая ночь. Ни одного горевшего окна, свидетельствовавшего бы о том, что есть еще один такой полуночник, как я. Подул ветер, и я засунула обе руки в карман. Тут же левая рука наткнулась на что-то твердое, и я вытащила из кармана небольшой листок, свернутый вдвое. Немедленно развернув его, я охнула. То был папин почерк:

«Юленька, милая моя дочка,

Мне даже страшно браться за написание этого письмеца, слишком много надо сказать тебе. Ты занимаешь в моем сердце самое особенное место, ведь ты моя крошка, мой маленький сильный солдат. Со всеми своими горестями, будь то разбитая коленка или двойка в школе, ты непременно шла ко мне, зная, что я пожурю тебя, но тут же обниму и поцелую. Но даже если бы ты не любила меня так сильно, я все равно бы невероятно гордился тобой! Ты так многого добилась, дочка. Погляди — ты исполнила свою мечту, малышка. Ты знала, чего хочешь, и упрямо двигалась к своей цели.

Ты хороший человек, Юленька. У тебя сильное и доброе сердце, ты способна видеть многое, то, что редко кто способен сейчас увидеть.

Я хочу сказать тебе главное. Борись, Юля. Борись до конца. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели и знай, дочка: все получится. Если ты сможешь сделать это, преодолеть свой страх и не довольствоваться вторыми ролями, то я, как твой отец, большего и пожелать не могу.

Будь счастлива, дочка. Я люблю тебя так сильно, что никакими словами не передать, хоть я и писатель, помнишь?

Я надеюсь, ты всегда будешь ощущать мою любовь, а особенно тогда, когда меня в твоей жизни больше не будет, чтобы сказать тебе об этом.

С любовью, папа»

Я сама не заметила, как начала плакать, и поняла это только тогда, когда идеально ровные, каллиграфические папины буквы не стали расплываться. Как же обидно, что у меня не было возможности, чтобы сказать ему, как сильно я люблю его!

Я свернула листок вдвое, но прежде снова перечитала письмо и с длинным вздохом приложила его к груди. Я сохраню это на всю жизнь. Это — последнее, что оставил мне папа.

Я долго сидела на улице, и вернулась в дом лишь тогда, когда начало светать. Вспомнив о том, что купила зарядное устройство на телефон, я поднялась к себе в комнату и воткнула его в розетку. Тут же посыпались оповещения: сообщения от Никиты, Наташи и моего агента. Куча ответов в твиттере и многое другое. Я не сомневалась: фотография с моим позором уже витает по всем сетям, и на мгновение мне стало стыдно. Но тут же экран моргнул, напоминая о непрочитанных сообщениях.

Первой я позвонила Нате. Ее сонный голос раздался на том конце провода:

— Ты где пропала, Лю?

— Я улетела в Новосибирск. Мой папа умер три дня назад, — надтреснутым голосом сказала я.

— О… Черт, — она почти проснулась. — Представляю, как тебе херово.

— Хм… Примерно так, — я кивнула, словно бы она сидела передо мной.

— Ты как, справляешься? — аккуратно спросила она.

— Понемногу.

— Хочешь, я приеду?

— Нет, но спасибо. В понедельник я уже вернусь в Москву.

— Лю, крепись, — в эти два слова она вложила так много смысла, что я не придумала, что ответить и просто-напросто отключилась. Она поймет, я точно знаю.

Далее следовали сообщения от Никиты:

«Малыш, ты все еще не хочешь говорить со мной?»

«Уже ночь, а я ни о чем, кроме тебя, думать не могу. Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом. Чтобы я мог обнять тебя. Я хочу вернуться домой. К нам домой, малыш. Я так сильно люблю тебя и надеюсь, что ты простишь меня»

«Малыш, мне все время вспоминаются твои мурлыкающие песенки. Ничего не могу с собой поделать — хожу, как идиот, и пою их. Без них и твоего голоса я пуст. Я скучаю. И проще всего сказать, что я люблю тебя. Но, по правде говоря, то, что я испытываю к тебе, намного больше. Больше жизни. Я нуждаюсь в тебе, моя Юля. Я люблю тебя очень и очень сильно. И больше всего на свете я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты — моя идеальная. Ты — весь мир для меня. Ты — все, что в нем есть хорошего. Боже, это совсем по-глупому, да? Тем не менее, уже поздно стирать эти слова, поэтому, оставлю все так, как есть»

Я мгновенно набрала его номер. Мне было плевать, утро или ночь у него в Шанхае, и ему, казалось бы, тоже. Уже после второго гудка он ответил:

— Юля? Как ты, моя малышка?

— Я люблю тебя, — шмыгнув носом, расплакалась я. — Я так сильно люблю тебя, Никита.

— Боже, родная, — его голос, словно бальзам, лечил все раны, которые были доставлены мне за эти дни. — Я прилечу послезавтра, слышишь? Я прилечу, и мы поедем домой. Все будет хорошо, родная.

— Хорошо, слышу, — всхлипнула я. — И вовсе это было не по-глупому. Я про сообщение. Я так скучаю, Никита.

— Моя ты малышка-глупышка. Ну все, полно. Перестань думать, а просто закрывай глазки и ложись спать.

— Папа написал мне письмо, — всхлипывая, поделилась я. — Перед самой смертью. Он сказал, как сильно любит меня и верит в меня.

— Малышка… — он вздохнул. — Я считаю, это замечательно. Когда мы приедем домой, то ты сможешь положить его в свою шкатулку, хорошо?

— Хорошо. И не говори со мной, как с маленькой, только потому, что я расстроена, понятно? — выдавила я, гнусавя.

На том конце провода послышался смех.

— Вот это моя девочка.

— И еще… Меня пару раз засняли у дома в совершенно отвратительном виде, и теперь я боюсь, как отреагируют режиссеры и сценаристы, это может повлиять…

— Юля. Я знаю, — перебил меня Никита. — Я еще вчера выкупил все эти фото. Не беспокойся. У них ничего нет, малыш.

Я почувствовала, как лавина облегчения снизошла на меня.

— Ты мой спаситель.

— И вовсе ты не отвратительная там. Просто слегка потрепанная, — в этом весь Никита — он всегда считает меня красивой, даже если я выгляжу как куриная попка.

— Я люблю тебя, — снова повторила я. — Спокойной ночи.

— Я люблю тебя больше всего на свете, малыш. Спи.

Щелчок. Разговор окончен.

Я вернула телефон на полку и залезла под одеяло с головой.

Уже в воскресенье Никита прилетит сюда, и мы сможем вернуться домой. Да, я знала, что это эгоистично по отношению к маме, но также я знала, что она ни за что не позволит себе оставлять меня подле себя, лишь бы ей стало лучше.

Я проворочалась в кровати до семи утра и так и не смогла уснуть. В моем воспаленном мозгу вспыхивали слова Руслана. Все те слова, которые он сказал мне вчера у кладбища — они просто выносили мозг.

Это нереально. Этого никогда не должно было случиться.

Он не мог любить меня. Он бы не оставил все так! Его глупые оправдания совершенно отвратительны. Ради тебя. Черт, ради тебя! Да слышал бы он, как дерьмово это звучало!

Но, тем не менее, я верила.

Как полнейшая идиотка.

Верила.

За эту ночь я не сомкнул глаз. Перед лицом стояла ее маленькая, сгорбленная и худая фигурка, так сильно отличающаяся от того, как она выглядела раньше. И теперь, казалось, я полюбил ее еще больше. Хотя больше-то по-моему некуда.

Ссора с отцом настроения не прибавила. Ему позвонил тренер и нажаловался на мою драку с участником другой команды. И все, что я мог сделать, так это покачать головой и уйти наверх, в свою комнату. Я не мог с ним говорить. Я не мог позволить ему снова вмешиваться в это.

Он натолкнул меня на самый разрушающий поступок в моей жизни, и сейчас, когда вернуть все будет неимоверно трудно, продолжает лезть. Я ни за что не поступлю так с Юлей снова. Я не брошу ее, она нуждается во мне так же сильно, как и я в ней.

И плевать, что у нее есть какой-то там мудак. Богатый и успешный, любит ее до беспамятства. Боже, чувак, ты хоть знаешь, каково это — любить? Любить так, что челюсти сводит оттого, что не можешь просто прикоснуться к ней?! Сомневаюсь.

Ты ее не достоин. Я, может, тоже, но я сделаю все, чтобы быть достойным. Я не отпущу ее вновь, ни за что.

И пусть я буду гореть в долбанном аду за это, но я любым способом верну ее.

Я сделаю все, что потребуется, чтобы она снова была рядом.

Чтобы ее улыбка грела меня, освещая все вокруг. Чтобы она стала моим солнцем, моим котенком.

Я верну тебя, Юля. И ты вновь будешь со мной.

13.

Мое утро началось рано. Мама еще не проснулась, я проверяла ее полчаса назад — спит, завернувшись в одеяло и нахмурив брови.

На дорожке у дома не было ни души, и это показалось мне хорошим знаком.

Уже к восьми утра на столе были блинчики, а в соуснице — мамино любимое смородиновое варенье. Я хотела порадовать ее, чем смогу, и это показалось мне доброй и правильной выходкой.

Накрыв тонкие блинчики полотенчиком, я вздохнула и опустилась на барный стул. В груди словно бы разверзлась дыра — большая и черная.

Так непривычно было сидеть здесь одной! Раньше папа вставал самым первым и, спускаясь на кухню, можно было встретить его, сидящего у окна с большой кружкой кофе и утренней газетой — нам приносили их по почте ежедневно.