- Дело это мы формально вынуждены были закрыть за недостаточностью оснований, но на его продолжении настаивает истец, человек известный в финансовых кругах, обещает выплатить приличную сумму в частном порядке, если оно будет, наконец, распутано.

- И это ты называешь не интересным делом! - воскликнул Холмский. - Виктор Михайлович, твоя природная скромность не знает границ! Так умело, в такой красивой упаковке всучивать нам откровенно протухший товар под названием "заваленное дело"!

- Так слушайте же, - не обращая внимания на ироническую эскападу Холмского, продолжал Соколов. - Тридцать первого декабря прошлого года, в аккурат на новый год, пока он с супругой в счастливом неведении находился в гостях, их квартиру вскрыли: дверь оказалась недостаточно укрепленной, ее попросту отжали мощным ломом. А дверь особо не укрепляли потому, что понадеялись на внутриведомственную охрану при доме. Проникшие перерыли все в спальне, взяли только один золотой кулон хозяйки, правда, дорогой, с изумрудом, да несколько серебряных ложек на кухне. Словом, явно не за этим туда приходили, потому что там такого добра осталось еще предостаточно. Владелец после этого поставил прочную металлическую дверь с кодовым замком.

Через полгода, летом, произошло еще одно проникновение в эту квартиру, во время летнего отпуска хозяев. На этот раз к двери подступиться было сложно, и взломщики проникли в квартиру ночью, спустившись с крыши по тросу на лоджию квартиры. Оказавшись на лоджии, они аккуратно вырезали стеклорезом на присоске круглую дырку в стекле балконной двери и таким образом проникли внутрь. На этот раз пропало только дорогое кольцо с дымчатым топазом, если не считать еще того, что часть мебели оказалась сдвинутой со своих мест и в нескольких местах были ободраны обои. Причем обои были ободраны весьма варварски, с помощью взятого на кухне большого острого ножа. Было видно, что они торопились. Явно искали что-то в стенах или под обоями.

После второго взлома хозяин оснастил свою квартиру прямой милицейской сигнализацией, балконные окна решетками, и еще раз пригласил нас, сыщиков. Мы добросовестно простучали все стены в поисках пустот с возможными тайниками ничего. Проверили тщательнейшим образом все вентиляционные отверстия, паркет ничего подозрительного. Помня нашумевший случай с кладом в пианино просветили все имеющиеся в квартире музыкальные инструменты рентгеном - и опять ничего! Причем непонятно, что оба раза искали. Но что-то им было сильно надо, если они отважились на второй взлом. После последнего случая прошло четыре месяца. Пока они оставили квартиру в покое. Мы больше заниматься этим делом не можем: времени угрохали море, а перспектив - никаких. Но мы же бюджетная организация, не можем заниматься этим делом до бесконечности. Типичный "висяк". А хозяин - человек солидный. Просит это дело не оставлять, ему не хочется жить на вулкане и думать, что в любую секунду к нему снова может кто-то залезть и сделать неизвестно что. Назначил премию за расследование этого дела - $5000. Немного, я понимаю. Но лично я на них не претендую, мне в данном случае важно только мое собственное реноме - ведь дело-то осталось висеть на мне.

- А у хозяина есть какие-нибудь предположения? - спросил Холмский. - Если семейные драгоценности взломщиков интересуют эпизодически, то в квартире, очевидно, есть нечто другое, что их привлекает - важные документы, например.

- Никаких! - твердо ответил Соколов и сделал резкий отрицательный жест рукой. - Хозяин категорически отрицает наличие в его квартире каких-либо известных ему важных документов или тайных кладов. У нас была версия, что нечто могло остаться от предыдущих хозяев квартиры - дом дореволюционной постройки, можно было бы предположить наличие в его стенах клада какой-нибудь графини Закревской - но наши розыски, как я уже вам говорил, не дали абсолютно никаких результатов.

- Следы, отпечатки пальцев? - продолжал лениво бросать вопросы Холмский.

- Пальчиков нет, - сокрушенно отвечал Соколов, - работали в перчатках. А вот след один имеется, причем прекрасный - во время второго посещения злодеи на лоджии опрокинули вазон с цветком, и одного из них угораздило тут же ступить левой ногой в просыпавшуюся влажную землю.

- Занятное дельце! - промурлыкал Холмский. - У меня возникло пять-шесть версий, объясняющих ситуацию довольно разумно, но мне нужен фактологический материал.

- То есть вы беретесь за это дело, Александр Васильевич? - со вздохом облегчения спросил Соколов. - Все материалы по делу я вам могу предоставить завтра же!

- Да, Виктор! Ты знаком с моими методами расследования. На первый раз мне будет достаточно копий, но потом я подойду к вам познакомиться с подлинниками.

- Как обычно! - ответил Соколов. - Ну, мне, собственно, пора бежать, до свиданья! - сказал он, поднимаясь из-за стола. - А вам приятного вечера!

- До завтра, Виктор! - проводил его Холмский и снова обратился ко мне:

- Ну, вот видите, Валерий! Вот вам и первое дело, непосредственным очевидцем которого вы станете. Причем дело, как мне кажется, довольно занятное. Что вы на это скажете?

- Сказать здесь ничего невозможно, - сдвинул плечами я, - потому что нам, собственно, ничего конкретного не известно.

- Это только так кажется с первого взгляда. На самом деле я могу с твердостью утверждать, что нам уже известно практически все, что необходимо для раскрытия дела. Конан Дойл устами великого сыщика говорил, что человек с воображением по одной капле воды может представить себе все возможные воплощения водной стихии - и Ниагарский водопад, и арктические айсберги, и парообразное состояние облаков. С одной стороны у нас есть капля воды - это то, что нам известно - а с другой стороны есть определенный факт, например, катастрофа парохода на реке Миссисипи. Нужно только установить логическую цепочку между двумя этими группами фактов. Правда, трудность этого дела состоит еще и в том, что в нем нет этой второй группы фактов, например, трупа, и нет явного мотива, который является, образно говоря, тем стальным тросом, вдоль которого движется паром расследования от зыбкого берега известных фактов к материку точного описания преступления.

- Шутите, Холмский! - запротестовал я. - По капле воды самое буйное воображение не способно представить всевозможные состояния воды, это простое краснобайство.

- Кто? Я-я? Шучу? Ну, да, я шучу! А, впрочем, совсем и не шучу. Просто мои мысли заняты сейчас совсем другим вопросом, который я вспомнил, посмотрев на свою книжную полку.

- ??

- Нет, вы только послушайте! - с жаром начал говорить Холмский. - Может быть вы, нормальный человек, сможете объяснить мне то, в чем мой изощренный мозг не в состоянии разобраться, потому что предполагает сложное там, где его и в помине нет?

- С удовольствием выслушаю вас и выскажу свое мнение, - сказал я и откинулся в кресле, принимая более удобную позу.

- Вчера потянуло меня почитать "Вечера на хуторе близ Диканьки". Есть какая-то магическая сила в этой книге, которая притягивает меня к ней! Читаю предисловие. И там между прочим этак написано, что один из героев, Фома Григорьевич, дьячок диканьской церкви, убирая в пазуху свой носовой платок после надлежащего использования, перед этим "по обыкновению сложил его в двенадцатую долю". Вы можете себе это представить? Каким идиотом или педантом нужно быть, чтобы складывать свой носовой платок "в двенадцатую долю"? Как я, например, складываю? Пополам и еще раз пополам. Ну, если платок очень большой, - то еще раз пополам. Итого в восьмую часть. А у Гоголя - черт его знает что получается! "В двенадцатую долю"! Еще бы он написал "в одиннадцатую"!

- И что за ерундовина вас беспокоит, Александр! Здесь наметилось такое интересное расследование, а вы о каком-то там платке. Это же очень просто! Платок складывается сначала втрое, а потом еще два раза пополам.

- Да я это-то понимаю! Мне непонятен механический идиотизм этих действий. Ведь сложить платок "втрое" на весу довольно сложно, для этого его нужно обстоятельно разложить где-нибудь на столе и аккуратно загибать по трети с разных сторон! Нет, Гоголь для меня непостижим, потому что он насквозь иррационален. И зачем он приплел сюда этот платок? А перед этим что он вытворял!