Генри Лайон ОЛДИ

ПОСЛЕДНИЙ

- Дзегай! - равнодушно сообщило табло.

Дзегай - значит, выход за татами. Покрытие пола за красной линией мгновенно вздыбилось, отрезая бойцу путь к отступлению, лишая возможности избежать боя... Он секунду помедлил, тяжело дыша, и вернулся на площадку.

- Хаджимэ! - привычно повышая голос, сказало табло. - Начинайте!

Речевой аппарат электронного рефери был традиционно настроен на старояпонский, но тысячи зрителей, беснующихся за защитными экранами, и миллионы зрителей перед визорами и сенсами прекрасно понимали любую команду. Необходимый перевод совершался автоматически. Мало кто знал сейчас старые языки... Слишком сложно, слишком неоднозначно, слишком много разных слов для обозначения одного и того же...

- Хаджимэ! - нетерпеливо повторило табло, и легкий электроимпульс хлестнул по спинам медливших бойцов. Бой продолжился.

Красный пояс, высокий черноволосый юноша с тонкими чертами лица и хищным взглядом ласки, кружил вокруг соперника, отказываясь от сближения, и постреливал передней ногой высоко в воздух, не давая тому подойти, прижать к краю, вложиться в удар... Соперник, низкорослый крепыш в распахнутом кимоно со сползшим на бедра белым поясом, неуклонно лез вперед, набычившись и принимая хлесткие щелчки высокого на плечи и вскинутые вверх руки. Это грозило затянуться.

"Баловство, - подумал Бергман, машинально тасуя перед собой бумаги судьи-секретаря. - Глупое бестолковое баловство. Цирк".

Он остро почувствовал собственную ненужность. Вся судейская коллегия была лишь данью традиции, анахронизмом, аппендиксом, неспособным даже вмешаться в ход поединка и лишь покорно регистрировавшим решения электронного рефери. Бойцы помещались в пространство боя, и больше ни одному человеку не было хода за защитные экраны. Даже врачу.

Бергман попытался туже затянуть пояс, с недоумением уставился на выданный утром костюм-тройку и, вздохнув, стал следить за схваткой.

Белому поясу все же удалось прижать противника к краю и войти в серию. Высокий плохо держал удар, хотя поле, излучаемое форменным кимоно, анализировало каждое попадание и ослабляло любой удар, нанесенный с силой выше критической. На тренировках таким порогом служили травмоопасные движения, на соревнованиях рангом повыше - угроза инвалидности... На международных турнирах класса "фулл контакт" ограничивались лишь смертельные попадания. Это был именно такой турнир.

Высокий попытался было уйти в сторону, споткнулся и, чудом удержавшись на ногах, выбросил левую ступню, целясь противнику в пах. В ту же секунду его одежда превратилась в бетонный панцирь, а из татами поползли липкие нити, охватившие лодыжки нарушителя. Увлекшийся крепыш уже налетал на парализованного партнера, но невидимый поводок натянулся и оттащил его к краю татами.

- Хансоку-чуй! - громко объявило табло. - Сикаку! Дисквалификация!..

И на нем появилось условное обозначение запрещенного приема.

Бергман встал из-за стола и медленно прошелся в узком пространстве между столами судейской коллегии и возвышением, где сидели спортсмены и представители команд.

"А на улице, наверное, снег сейчас идет, - думал Бергман. - Тихий, ласковый... Вот странно - вроде почти тропики, а снег... Климат, что ли, меняется? И города далеко... города..."

О городах вспоминать не хотелось. Бергман перевел взгляд на ровные ряды скамеек и подмигнул скуластому хмурому парню в черном халате. Это был его ученик. Хороший парень, и техника нормальная, и психика в порядке, а чемпионом ему не быть. Злости не хватает, холодной упрямой злости... Не научил, значит... не сумел...

Бергман повернулся и пошел обратно. На татами уже вызывалась следующая пара, когда он споткнулся о приставной стул и увидел сидящего в проходе пожилого - очень пожилого - полного человека в заношенной ветровке. Сначала Бергман не узнал его, а потом узнал и долго стоял молча, чувствуя себя мальчиком.

- Здравствуйте, Мияги-сан... - тихо сказал Бергман. И поклонился.

- Здравствуй, Оскар, - улыбнулся человек и неуверенно, даже робко огляделся по сторонам. - А я вот, как видишь... Пригласили, а регистрационный код выписать забыли. Ты же знаешь, я редко выезжаю... А тут думаю - поеду, неудобно... Приехал, а они мне говорят, что я умер. У них так в картотеке записано. С машиной не поспоришь... Умер - значит, умер. Уезжаю завтра...

- Как же так, - растерянно начал было Бергман, - Мияги-сан, вы им скажите, они же про вас только в книжках, да и то не все... вы же...

- Спасибо, Оскар, - снова улыбнулся человек. - Хорошее у тебя сердце... Зря ты тогда ушел от меня, Бергман-сан, чемпион, заслуженный тренер, 7-й дан Сериндзи-рю...

Он встал и легко поклонился Бергману. Сзади зашикали, и Мияги повернулся, извиняясь. Краем глаза Бергман видел, что на них уже смотрят из-за судейских столиков, и седой Ван Пэнь возбужденно шепчет на ухо толстому Вацлаву, бледнеющему и озирающемуся по сторонам.

В проход влетел разъяренный представитель команды, плюхнулся на стул Мияги и стал что-то громко доказывать судье-информатору. Бергман узнал его. Это был представитель Евразийской региональной сборной, куда входил высокий юноша, дисквалифицированный в прошлом поединке.

Мияги осторожно тронул его за плечо.

- Это мой стул, - сказал Мияги. - Но если вы хотите...

- Убирайся к дьяволу! - не оборачиваясь, заорал представитель. - Не видишь, люди делом заняты...

- Люди... - усмехнулся Мияги, и Бергман замер в предчувствии страшного. - Здесь машины делом заняты. А люди для них дерутся. Вещи следят, контролируют, стравливают, разводят - а люди дерутся...

Представитель начал оборачиваться, недобро щуря глаза.

- А что касается дьявола, - продолжал Мияги, - так я к нему уже убрался... Та же машина и отправила. С легкостью...

Звонкая пощечина разнеслась по залу. Мияги отшатнулся, хватаясь за щеку, и Бергман прыгнул вперед - но опоздал. Вся судейская коллегия была уже на ногах. Десяток рук вцепился в белого, как кимоно, представителя, кулак Вацлава уже завис над его головой, старый Ван Пэнь прорывался поближе, опрокидывая столики, а сбоку набегали, спешили Экозьянц, Ли Эйч, всклокоченный Эйхбаум...