Через несколько минут Алексей вышел из подъезда.

— Ладно, надо ехать, — сказал он. — Саша останется там, так что хату твою не ограбят. Только врать не надо было, никого там нет, никаких призраков. Я чувствую, ты перебрал или у тебя слегка крыша поехала, а может, и не слегка. Зачем ты стекла выбил?

— Это не я, — зло сказал Сергей. — И какого черта я с вами поеду? Я что, арестован?

— Задержан.

— Личность будешь выяснять, что ли?

— Да, буду выяснять, — угрюмо сказал Клюкин, и Сергей вдруг понял, что его друг явно настроен резко против него. С чего бы это? — подумал он.

— Слушай, ты что, всерьез думаешь, что я напал на этих дамочек? Я тебе объясню, кто их напугал.

Тут же он осознал, впрочем, насколько неубедительно прозвучит его объяснение. Но иного не было.

— Ты мне объяснишь другое, — жестко сказал Клюкин. — Об этих дамочках — после. Они тоже поедут с нами, и мы выясним, кто их напугал. Но ты мне объяснишь другое!

— И что же именно?

— Ты мне объяснишь, — сказал Клюкин все с той же непонятной, но явно нарастающей злобой, — почему после разговора с тобой Алина лежит в гримерной с пробитой головой. Вот это тебе придется объяснить! В машину его!

Он грубо дернул Сергея за локоть, с другой стороны взялся его напарник, и несколько секунд спустя все сели в машину. Дамы отказались ехать, и напарник Алексея записал адрес той, что подверглась нападению неизвестного пока лица, очень похожего на задержанного с топором в руке журналиста Сергея Калинина.

Алексей протянул руку к ключу зажигания, но в этот момент заработала рация, вызывая «Первого».

— Да, на приеме, — отозвался Алексей.

— В театре ЧП, — раздался хриплый голос, — давай срочно туда.

— Я задержал Калинина, — возразил Алексей, — хочу его доставить в отделение. Что там стряслось?

— Твою мать! — взорвался голос в рации. — Руслан твой палит из автомата по прохожим! Уже троих ухлопал! Давай быстро, с журналистом потом разберешься!

— У, едрит твою!.. — ошеломленно сказал Клюкин. — Ночь кошмаров, блин! Ладно, едем туда. Чтобы Руслан… — Он изумленно помотал головой, словно отгоняя наваждение, и резко рванул с места.

Улица, на которой стоял театр, уже была загорожена с двух сторон грузовиком и патрульной машиной. Несмотря на поздний час, множество зевак повыскакивали из близлежащих домов, и четверо милиционеров, поставленных с обеих сторон ограждения, раздраженно отгоняли тех, кто пытался сунуться за машины. Прибыла и «скорая», но врачи стояли в стороне, их к пострадавшим не пускали.

Начальник УВД подъехал почти одновременно с Клюкиным на своей машине, явно ошарашенный. Хотя преступность в городе держалась на вполне современном уровне, такого еще здесь не видывали.

Несколько окон в театре были освещены, у входа тоже ярко светили фонари, и Клюкин увидел, что на тротуаре напротив входа лежат три человека. Судя по их неподвижности и позам, они были мертвы.

— Что происходит? — спросил начальник УВД полковник Семенов у дежурного по городу майора Батищева.

— Почти в полночь в театр вызвали опергруппу. Одна из актрис была найдена в гримерной с серьезной травмой головы. Туда выехал капитан Клюкин, и в его группе был и Руслан Саибов, оперуполномоченный. Потом Клюкин поехал к Калинину — были улики против него, — а Саибова оставил дежурить в гримерной. Экспертиза была закончена, Саибов там остался один. В театре был только сторож. А буквально пятнадцать минут назад позвонил один из жильцов и сообщил, что на улице стреляют и есть убитые. Мы подъехали, нас обстреляли из автомата. Стреляли из окна — вон то, темное, над входом. Это гримерная и есть?

— Да, — подтвердил Клюкин.

— Стрелял Саибов? — спросил полковник.

— Точно утверждать нельзя, его не видно. Просто вроде и некому больше.

— У него автомат был? — обратился полковник к Клюкину. Тот кивнул.

— Магазин один?

— Плюс запасной, — хмуро ответил капитан.

— Черт! Надо из области вызвать подкрепление, — сказал полковник. — Батищев, давай. Нужен ОМОН и снайперы. Сами мы его не сможем взять, только людей угробим.

— Там, в гримерной, есть телефон, — сказал Клюкин. — Разрешите с ним связаться? Я просто себе не верю. Ладно бы кто, но Саибов…

— Это тот «божий одуванчик»? — саркастично спросил Семенов.

— Ну, — сказал Клюкин. — Он даже с отпетыми, как с детьми, обращался.

— Да уж. А может, это и не он. Сторож там кто?

— Да старик, вполне безобидный, — сказал Клюкин. — Не исключено, что это кто-то третий. О, Эдик здесь, сейчас спросим.

Режиссер театра подошел к ним быстрым шагом.

— Что здесь такое? — изумленно спросил он.

— Как она там? — нетерпеливо спросил Клюкин.

— Жива, врачи говорят, что выкарабкается. Сотрясение мозга, но не очень сильное. Ты говорил с Гершензоном?

— Нет, я сразу уехал к Сергею, ты же сам сказал…

— Задержал его? Он здесь?

— Там, в машине, — сказал Клюкин, кивая на «жигуленок».

— Врачи сказали, что она, возможно, упала и ударилась об угол стола. Может, ее толкнули, но вроде не били.

— Ладно, разберемся, — прервал его Клюкин. — Кто еще оставался в театре после того, как ты ушел?

— Только милиционер твой и Захарыч, сторож. А что случилось-то?

Не успел он договорить, как вдруг резко затрещала короткая очередь, в толпе с противоположной стороны раздались крики ужаса.

— Гоните всех отсюда к… матери! — заорал полковник. — К стене прижмитесь! И давайте все посторонние катитесь отсюда к чертям собачьим! Что там? — крикнул он в сторону второго ограждения.

— Ранили одного!

— Отгоняйте всех к черту! Сами к стене! — Он повернулся к Клюкину: — Вытащи этого из машины, не дай Бог подстрелит и его.

Клюкин подошел к «жигуленку», выпустил Сергея. Подумав, снял с него наручники.

— Что там с Алиной? — спросил тот порывисто.

— Вон поговори с Эдиком, — хмуро бросил Клюкин и зашел в подъезд соседнего дома вместе с одним из жильцов, предложившим ему воспользоваться его телефоном.

— Эдик, как она? — спросил Сергей.

— Да вроде нормально. Сотрясение, конечно, сильное. Ты… ее толкнул?

— Да нет же, я ушел спокойно.

— Я слышал, как она кричала. Кричала: «Сергей, не надо!» Ты извини, но я должен был сказать Леше. Он и поехал за тобой. А зеркало на экспертизу взяли.

— Какое зеркало? А, там, в гримерной? При чем тут зеркало?

— Думаешь, ни при чем? А Гершензон взял его снять отпечатки и вообще…

— Ну и что, там есть мои отпечатки, я его трогал! Что из этого? Я там был, я же не идиот, чтобы отрицать…

— Да погоди ты. Оно было странное, теплое.

— Да, я заметил.

— И Гершензон тоже, и я, и Илюха, когда нес. Гершензон сказал, что оно может быть радиоактивное, и унес в лабораторию.

— Черт с ним. Илья где сейчас? На даче? Не знаешь?

— Не знаю.

— В больницу меня не пустят, — проговорил Сергей.

— Она в реанимации, к ней все равно пока не пустят.

— Надо у Илюхи спрятаться, обмозговать все.

— Ты что, хочешь удрать? Тебя же привлекут…

— Что, хочешь меня схватить и орать: «Держите убийцу!»? Я ее пальцем не тронул, клянусь!

— А почему она кричала? — угрюмо спросил Эдик.

— Не знаю. Призрак… если он сначала… и зеркало…

— Что ты бормочешь?

— Ладно, слушай, пока здесь суета, я смоюсь. Скажешь, что не видел, куда я делся. Скажи, что в больницу побежал. Да, так и скажи. Потом увидимся, объясню, если узнаю. Пока.

Внимание всех милиционеров было приковано к окну, и Сергей отступил к стене, скользнул по ней до угла и, убедившись, что никто не заметил его маневра, завернул за угол и быстро зашагал по темной улице.

В квартире, куда зашел Клюкин, не спали. Телефон стоял на тумбочке рядом с застеленной кроватью. Клюкин буркнул извинения и, вытащив блокнот, набрал номер.

Руслана Саибова он знал не меньше года. За это время молодой милиционер успел прослыть самым большим оригиналом среди работников. Он был неизменно вежлив, всегда говорил ровным, тихим голосом, даже когда задержанные явно издевались над ним. От методов, практикуемых его коллегами, то есть избиения, запугивания, шантажа подозреваемых, он отказался напрочь. Может быть, поэтому служебная карьера, по общему мнению, ему не светила. Да и слишком не похож он был на типичного милиционера. Тем не менее товарищи уважали его за эрудицию и мужество. Он не боялся столкнуться с самыми опасными преступниками и был незаменим при бытовых конфликтах. Почему-то пьяницы, гоняющие жен с ножами в руках, утихомиривались, увидев Руслана. Как-то он поведал товарищам странную теорию о том, что мир спасет русская женщина, ее смирение и душевная красота. После этой «проповеди» его стали считать слегка чокнутым, но безобидным. Впрочем, повышение ему не грозило, в том числе и из-за этой странной теории.