Да, удел старых "яростных" производственников - не еврокабинеты ведомств, не "красный пиджак", а, как и двадцать лет назад, - провинция, полушубок, передний край.
КАКОЙ ЖЕ СЕВЕР БЕЗ ГАЗПРОМА?
После службы встал вопрос: как жить дальше? Многие вокруг, такие же двадцатилетние, особенно не раздумывали: где родился, там и сгодился - и оседали рядом с домом. Владимир Медко походил по знакомым, посмотрел, что его может ожидать в ближайшем будущем, и в результате, никого не осуждая, тем не менее, решил: надо уезжать, искать свою долю...
Техникумский друг написал с "Медвежьего": охота, рыбалка, свобода, красота - прилетай!
Владимир поехал в Москву. В отделе молодых специалистов Мингазпрома ему предложили: Тюмень, Сургут, Сахалин... Неделю жил в столице, пока не добился своего: "Медвежье".
Пангоды, 1981 год. Для того, чтобы оформить вызов жене, которая оставалась дома, в Калмыкии, необходимо было жилье. Владимиру удалось прописаться в "бочке", которая реально жильем не являлась (отсутствовали тепло, вода, свет). Но тогда эта "мечта Диогена" давала формальное право на вызов.
Бочку самостоятельно благоустроили, она стала первым собственным домом молодой четы Медко. Позже дали квартиру, нарадовались... Но всякий раз, когда Владимир проходил берегом речки, где долго еще потом стоял этот "цилиндрический дом", его взгляд непременно выхватывал знакомые предметы, и щемило сердце...
Работал машинистом ДКС, председателем профкома управления, начальником ГП, в 1997 году стал первым руководителем Медвежинского газопромыслового управления.
Благодарен судьбе за то, что она связала его жизнь с Газпромом. Неразрывно, навсегда - так он считает. Почему?
Владимир Васильевич Медко на секунду задумался и пояснил вполне оптимистично:
- Мы, северяне, по ряду причин, обречены на Север. А какой же Север без Газпрома!...
ЖЕНЩИНА В ОКНЕ
Наталья чистила картошку, перебирая в памяти события пережитого дня, который был, как обычно сплетен из десятков дней вчерашних. Что-то смутно тревожило. Отсутствие явного предмета тревоги раздражало. Было странное, навязчивое желание закрыть ночное окно, в прежние времена - прямоугольный двустворчатый зев, переходящий в непроницаемый сумрак чуждой улицы, сегодня неприятно обернувшийся линзами огромных зеркальных очков, прикрывающих неизвестные, в упор тебя рассматривающие глаза...
- Ну, что ты молчишь, Наташа? - муж подошел сзади, положил ладонь на плечо жены. Не приобнял, не потрепал шутливо - осторожно прикоснулся, боясь ненароком спугнуть то, чем сейчас была занята память Натальи.
- Да, я сейчас, - немного невпопад ответила Наталья, стараясь тоном смягчить вину перед мужем за долгий уход в себя - как пришла с работы, "Привет!", и замолчала. Не оборачиваясь, чтобы не встречаться глазами, на секунду прижалась щекой к ладони Сергея. - Картошка вот... Как мыло. Совсем крахмала нет.
Упоминание о картофеле, как ни странно, отвлекло от липкой паутины бесконечных мыслей. Действительно вспомнился этот корнеплод с винзилинского огорода, который под ножом молочно истекал крахмальным соком...
Предки Натальи были сосланы из Белоруссии в Сибирь за "ненадлежащее" социальное происхождение. Отец, участник Великой Отечественной, после войны окончил Ленинградский педагогический институт имени Герцена, работал в Киненсберге и на Кузбассе, потом возвратился на родину - в Тюмень. Здесь стал директором мужской гимназии, которая воспитала много ярких талантов, составляющих гордость Тюменщины. Учеником отца, Григория Ждановича, был и Юрий Гуляев, один из популярных певцов Советского Союза. Подорванное на войне здоровье Ждановича-старшего заставило его семью переехать из областного центра в маленький город под Тюменью - Винзили. Провинциальный, на грани города и деревни быт, целебный воздух вековых сосновых боров, в густой хвое которых уютно утонул городок, прибавили отцу несколько лет жизни.
Тюмень - столица деревень. Все дороги из сельскохозяйственных окраин вели в "область", туда сходились все дела, надежды, оттуда же потом начинались продолжения надежд и дел. Наталья поступила в Тюменский индустриальный институт, как водится, особенно не задумываясь о будущей специальности. Факультет, в аудитории которого вошла на пять лет Наталья, оказался самым "боевым" в вузе, - нефтегазопромысловый, на сленге "индусов", студентов ТИИ, - "Нефтегаз".
Страна жадно черпала углеводородный огонь из бездонных, как казалось, кладовых собственного организма, тысячи стальных полых игл вгоняла в замороженную часть тела, может быть поэтому практически не морщась от боли, радостно захлебывалась и задыхалась от фантастических тонн и кубометров из фонтанирующих, бери - не хочу, скважин. На задачу покорения турбулентных вихрей заводы плавили и катали металл, "Нефтегаз" ковал кадры.
За "пятилетку" "Нефтегаз", в числе прочих кадров, отковал и опломбировал выпускными дипломами внутрифакультетскую семью нефтяников-газовиков Зиминых, и перед Натальей и ее мужем встал вопрос будущего.
Тюмень была многим обязана своему северному Клондайку: в семидесятых ушли с улиц деревянные тротуары, выросли, как грибы, современные микрорайоны, взметнулись выше всех старых церквей - стекло и бетон главки и НИИ. Поэтому Север начинался не за шестидесятой параллелью, а в самом центре Тюмени. В аэропорту "Рощино" это начало обретало "высокую" зримость в виде самолетов, улетавших в направлении откашлянных простуженными динамиками координат: "Сургут", "Нижневартовск", "Урай", "Надым"...
Потом, через много лет Наталья стала задумываться над тем, что было бы, останься они тогда, в 1977 году, в Тюмени. Наверное, долгое время работали бы по направлению в каком-нибудь "ниигипро", получая двести сорок "рэ" на двоих. Помыкались бы по общежитиям, съемным квартирам, малосемейкам, так надоевшим Зиминым за годы семейного студенчества. Хотя, как оказалось, типичные тяготы молодых семей совсем не вечные: многие однокашники - ныне преуспевающие и известные горожане. Но эти мысли придут позже, когда начнет одолевать усталость от ежегодных перелетов с севера на юг, поездок между двумя домами - "земным" и северным. В первые минуты после долгой разлуки в каждом из них непременно слышится какой-то одинаковый, надоевший после скитальческой молодости запах - неистребимый дух гостиницы, который неподвластен фешенебельности, люксовости, озонаторам и кондиционерам. Его невозможно нейтрализовать, вытянуть, выдуть - это внутри, это состояние человека, приходящего в жилье не насовсем, на время.
...Она вдруг оставила картошку, пружинисто подошла к окну, высоко захватила половинки штор и решительно свела их вместе, на секунду заполнив кухню недовольным скрипом разбуженных гардин.
Сергей залюбовался женой, улыбнулся:
- Ну, ты, Наталья, прямо как в молодости!...
...Вертолет огромной шумной стрекозой, мультфильмовым хулиганом выпал из мутного поднебесья. В метре от земли завис на несколько секунд над грунтовой площадкой, покачиваясь, красуясь неизвестно перед кем, потрогал твердыню колесом, потом другим. Наконец тяжело, но уверенно сел, несколько обмяк, не глуша двигателей, лишь сбавил обороты, лопастное кручение приняло форму зонтика. Высыпал партию людей, яростно и равнодушно засвистел, опять превращая мирный "зонтик" в бешеную ромашку. Отогнал ураганным ветром недавних пассажиров, и за их страдальческими пузырящимися спинами, невидимый им, отдался обратно в свинцовую муть.
Чья-то фетровая шляпа радостно убегала в тундру, высоко подскакивая на кочках.
Не подгоняемая больше потоком пыльного вихря, Наталья остановилась. Долго не знала, куда поставить чемодан, поэтому одной рукой, неловко, поправляла взбитые пыльные волосы, одергивала невероятно наэлектризовавшееся от воздушных струй платье. Наконец, опустила чемодан, огляделось. Низкое небо - вот-вот раздавит. Ни дерева, ни куста. Песок... Чуть подальше начинается плешивое поле, кочки. Наверно это и есть тундра, а где же поселок... Увидела вдалеке низкие серые домишки. Неужели это и есть Пангоды? Вероятно - окраина. Но ведь окраины, как правило, лучше, по крайней мере, природа богаче. Ужас...