Мало-помалу я вполне свыкся с жизнью индейцев. Тем не менее меня не покидала надежда снова увидеть мою дорогую Эми.

И Небо еще раз смиловалось надо мной.

Однажды я шел по следу оленя, который завел меня далеко в сторону от моих товарищей-индейцев, охотившихся вместе со мной. Животное было ранено мной, но уходило от меня с такой быстротой, что я едва успевал идти по его следу, временами нагоняя его, временами теряя совершенно из вида. Индейцы видели, как я гнался за оленем, и подбодряли меня загнать его в конец.

Я гнался за ним в продолжение нескольких часов и вдруг услышал оружейный выстрел, как раз в том месте, где я только что видел своего оленя.

В первую минуту я подумал, что кто-нибудь из индейцев пристрелил моего оленя, и на всякий случай стал осторожно подвигаться вперед, скрываясь за деревьями, как вдруг увидел белого человека, стоявшего над убитым животным. Я приостановился на минуту, не зная, кого вижу перед собой, друга или врага. Но я знал, что он еще не успел перезарядить своего ружья, поспешил окликнуть его, прячась в то же время за дерево.

— Это вы, Эвенс? — отозвался европеец.

— Нет, — отвечал я, — но я тоже англичанин!

— Ну, так покажитесь сюда!

— Я в наряде индейца, потому что жил до сих пор среди них, после того как они захватили меня и отвели к себе!

— Прекрасно, подойдите поближе! — сказал человек в костюме моряка.

Я выступил из-за дерева, и когда он увидел меня, то быстро взвел курок своего ружья.

— Не бойтесь! — сказал я.

— Не бояться? — засмеялся он. — Хотел бы я знать, чего бы мог бояться; я только хочу, на всякий случай, быть настороже.

— Ладно! — отозвался я и, подойдя ближе, рассказал, как я попал к индейцам, и что теперь я бежал от них и хотел бы более не возвращаться,

— Ну, что же! Я здесь на небольшом шунере, что стоит на якоре, там, в низовьях этой речонки. Несколько человек из наших высадились здесь на берег, чтобы добыть свежего мяса; я отбился от товарищей… Я никак не думал, что индейцы здесь так близко от английских поселков и заимок.

— А разве эти поселки и заимки близко отсюда? — спросил я. — Я совершенно не знаю, где нахожусь; впрочем, эти места вовсе не наши обычные охотничьи участки; меня завел сюда вот этот самый олень, которого вы убили. Мы теперь очень далеко от нашей индейской деревни.

— Я так и думал; я уже не раз бывал здесь на берегу и никогда не встречал ни одного индейца. Но вы спрашиваете, далеко ли мы от английских поселений;

я не могу сказать вам этого в точности; ведь поселки или, вернее, заимки рассыпаны на громадном протяжении, но вы здесь приблизительно в 50-ти или 60-ти милях от Джемстоуна.

— А в какой реке стоит на якоре ваш шунер?

— Я не знаю названия этой реки, да, всего вероятнее, она и не имеет никакого названия. Мы заходим сюда за топливом и водой: здесь нет населения, а потому нечего опасаться любопытных расспросов.

— Кто же вы такие, что избегаете расспросов?

— Как бы вам сказать? Говоря по правде, мы то, что называется «веселые бродяги», и если вам придет охота присоединиться к нам, то у нас на судне найдется для вас койка.

— Очень вам благодарен, — сказал я, — но я не достаточно люблю море и был бы совершенно непригоден для вас. (Я понял, что «веселые бродяги» означало не что иное, как «пираты»).

— Это как вам будет угодно, — сказал он, — я не хотел вас обидеть!

— Нет, нет… — поспешил я его успокоить. — Я весьма благодарен вам за ваше любезное предложение, но дело в том, что я не могу долго оставаться на судне. А вот если бы вы указали мне дорогу к ближайшей английской плантации, я был бы вам глубоко признателен.

— Да вот, прямо в этом направлении их несколько; если вы пройдете каких-нибудь пять или шесть миль, то непременно набредете на одну из них. Идите в этом направлении, держа нос по ветру!

— Большое вам спасибо, — сказал я, — но, быть может, я повстречаюсь с вашими товарищами, они примут меня за индейца…

— Нет, в этом направлении вы их не встретите, — возразил моряк, — они остались далеко позади меня.

— В таком случае, прощайте! И еще раз благодарю вас.

— Прощайте, приятель, и чем скорее вы смоете с себя эту мазню, тем скорее станете похожи на англичанина! Добрый путь!

«А ведь совет отделаться поскорее от краски, пожалуй, недурен, подумал я, решив теперь во что бы то ни стало не возвращаться к индейцам, а добраться до ближайшей английской заимки. Но я смою с себя краску не раньше, чем увижу перед собой строения английских поселенцев, так как до тех пор я еще могу повстречаться с индейцами».

И я зашагал как можно скорее в указанном направлении; в несколько минут я оставил своего «веселого бродягу» так далеко позади себя, что совершенно потерял его из вида. Я продолжал шагать до тех пор, пока совершенно стемнело, после чего стал подвигаться осторожно вперед и вдруг услышал вдали лай собаки; я знал, что это английская собака, так как индейские собаки не лают, и пошел на этот лай.

Через четверть часа я пришел к расчищенному участку, обнесенному изгородью.

— Благодарение Богу! — воскликнул я. — Наконец-то, я среди своих соотечественников!

Но тем не менее я считал неосторожным показаться, особенно в моем индейском наряде и краске, в такое позднее время и потому решил расположиться за стволом дерева и дождаться рассвета. Затем я стал осматриваться и искать воду; поблизости я увидел быстрый ручеек и направился к нему, чтобы смыть с себя краску. Смыв ее, я стал тем, чем был на самом деле, т. е. белым человеком в одеянии краснокожего. Тогда я стал высматривать жилье, которое вскоре увидел на небольшом холме, приблизительно шагах в четырехстах от того места, где я стоял. Кругом, шагов на триста, все деревья были вырублены; самое строение, построенное из толстых бревен, врубленных одно в другое, имело всего только одно окно, и то очень небольшое. Дверь, тяжелая, дубовая с железными скрепами и петлями, была еще затворена, когда я приблизился к дому и постучался в запертую дверь.

— Кто там? — спросил грубый голос.

— Англичанин, никому здесь незнакомый, — ответил я, — я только что бежал от индейцев, захвативших меня!

— Хорошо, мы сейчас увидим, что вы за птица! — отозвался изнутри тот же голос. — Джемс, дай мне сюда мое ружье!

Минуту спустя дверь раскрылась, и я увидел перед собой женщину, свыше шести футов ростом, сухощавую, мускулистую, необычайно крупную по своим размерам. Никогда еще во всей своей жизни я не видал такой мужественной особы, не слыхал у женщины такого низкого, грубого голоса, такого, можно сказать, свирепого, строгого взгляда. Двое мужчин сидели у очага и с любопытством смотрели на меня.

— Кто вы такой? — спросила она, держа ружье наготове.

Я сказал ей все в нескольких словах.

— Покажите мне вашу ладонь. Ну, живо! Оберните ее ко мне!

Я сделал, как она говорила, хотя не понимал ее требования. Но впоследствии я узнал, что она хотела удостовериться, не принадлежал ли я к числу тех ссыльных, которых правительство переселяет сюда для казенных тяжелых работ в фортах и колониях; таких ссыльных клеймят буквою R на ладони.

— А, так вы не висельник, не каторжный! Можете войти, но этот лук и стрелы вы должны отдать мне!

— Сделайте одолжение, возьмите, если желаете.

— Хм, знаете ли, береженого Бог бережет! Нужно всегда быть настороже здесь, в этих лесах; хотя вы смотрите весьма мирным и добрым человеком, несмотря на ваш индейский наряд, тем не менее я знавала столь же приятных и приличных на вид людей, которые на деле оказывались весьма опасными субъектами. Ну, входите и рассказывайте нам о себе. Жейкелль, поди притащи еще дров!

Один из мужчин встал и отправился исполнять приказание великанши, другой остался сидеть у очага, держа между коленами ружье. По приглашению хозяйки, я тоже сел у очага, а она поместилась рядом с мужчиной и вторично просила меня рассказать мою историю; я рассказал ей вкратце все свои приключения с того момента, как покинул Рио.