Меня это так поразило, что я спросил, является ли у них уничтожение продуктов питания игрой или же народным обычаем?

Все посмотрели на меня, а самец, бурно размахивая руками, начал говорить так торопливо, что я ничего не понимал: он все время повторял слова “раша” и “пропаганда”, причем задыхался и потел. Некоторое время все молчали, потом снова завязался разговор. В нем мелькнуло новое слово “эйбом”. Его произносили с огромным уважением, и я догадался, что это какое-то их божество: они почитали его в образе колонны огня и дыма, спускающегося с неба. Их божество напоминало Иегову из Ветхого завета, и я сделал соответствующую запись, но потом они упомянули о человеческих жертвах, и я записал, что предметом их религиозного культа является божество кровожадное и страшное, вроде вавилонского Ваала. Это меня серьезно обеспокоило, но я не подал вида.

Наконец за окном появились огромные, возносящиеся к небу башни; мы подъезжали к Нюоку. Станцию покрывала металлическая крыша, тысячи машин грохотали, шипели и свистели со всех сторон; настоящие реки мерканцев изливались из непрерывно подъезжающих экипажей и поспешно устремлялись к выходу. Я присоединился к ним: в давке меня непрерывно крутили и толкали. Улица, на которой я очутился, была заполнена мчащимися повозками и толпами пешеходов. Не успел я отойти от станции и трехсот шагов, как воздух разорвал пронзительный вой сирен, одновременно все мерканцы бросились бежать, крича: “Эйбом! Эйбом!” Экипажи остановились, зато посередине улицы с огромной скоростью проносились большие машины, раскрашенные красными и серебряными полосами; из машин извергался мощный голос, призывающий отдавать почести Эйбому, падая ниц. Это еще больше напомнило мне культ Ваала, этого страшного, полого внутри медного идола. Как известно, жрецы, спрятанные в нем, обращались к народу, требуя кровавых жертв.

Улица совершенно опустела. Растерявшись, охваченный самыми неприятными предчувствиями, я кинулся сначала в одну, потом в другую сторону. В нескольких сотнях шагов от меня на перекрестке остановился большой экипаж; четыре одетых в черное существа в масках выбросили на мостовую высокий металлический цилиндр и подожгли его содержимое. Из цилиндра вырвались клубы черного дыма, заволакивая все вокруг. Поняв, что это жрецы окуривают место, на которое, по их мнению, должен сойти Эйбом, я, боясь оскорбить их религиозные чувства, лег на живот и с беспокойством ожидал дальнейших событий. Немного погодя я услышал надрывный вой сирены. Рядом со мной остановилась длинная низкая повозка, из нее выскочили пятеро черных жрецов в масках. Самый высокий воскликнул:

— Очень хорошо, именно так и нужно лежать по инструкции!

Два других крепко схватили меня под руки и подняли, а четвертый прицепил мне на грудь маленький прямоугольник с какой-то надписью. Я попытался оказать сопротивление, тогда пятый жрец, который стоял в стороне и наблюдал всю эту сцену сквозь темные стекла маски, резко крикнул:

— Ты труп, ложись сейчас же!

— Я не труп, — воскликнул я испуганно.

— Не валяй дурака, немедленно ложись вот сюда, — орал жрец.

Он дал знак подчиненным, которые силой повалили меня и привязали к какой-то подставке из двух шестов и холстины. Понимая, что приближается мой смертный час, я защищался изо всех сил. Что-то хрустнуло, я почувствовал острую боль в руке и отказался от борьбы. Жрецы схватили подставку, подняли ее вместе со мной и впихнули внутрь экипажа. Некоторое время было тихо, затем я услышал поблизости крик, звуки борьбы: хватали новую жертву. Потом экипаж втолкнули и пристроили надо мной мерканца, связанного, как и я.

Старший жрец крикнул:

— Один труп, один живой с поражением третьей степени, триста метров от пункта ноль, едем.

Экипаж завыл и помчался с бешеной скоростью. Я не мог вымолвить ни слова, слезы навернулись у меня на глазах — погибнуть так трагично! Наконец я обратился к моему товарищу по несчастью, спрашивая, что с нами будет.

— А, чтоб они провалились, — ответил он. — Самое меньшее полдня проволынят; нас ждет еще целая церемония: мытье, купание. Безобразие!

Я задрожал. Не было никаких сомнений: ацтеки точно так же поступали с предназначенными для жертвоприношения.

— А… очень будут нас мучить? — спросил я.

— Достаточно. Я уже второй раз влипаю в этом месяце, разрази их гром! Свобода, черт возьми!

То, что этот мерканец уже пережил одну жертвенную церемонию, немного приободрило меня. Я хотел узнать, что с нами будет, но боялся оскорбить его религиозные чувства и поэтому осторожно спросил, верующий ли он.

— Да, — ответил мерканец, — а что?

— Нет, ничего, — сказал я. — Я только хотел узнать, что означал этот обряд на улице.

Он долго не отвечал, а потом удивленно произнес:

— Вы что, с луны свалились? Наверное, приезжий, из провинции?

— Да, да, — ответил я. — Я из галактической провинции. Прибыл сюда недавно и не знаю ваших обычаев, прошу не обижаться на мой вопрос. Что, Эйбом — ваш бог, а мы предназначены в жертву?

Мерканец начал смеяться, но вдруг перестал и громко выругался.

— А вы шутник, — сказал он. — Но это верно. Действительно, Эйбом наш бог, но нам его владычество уже боком выходит. Подумать только, — разозлился он, — именно меня должны были сцапать, и это уже второй раз. Каждую неделю это свинство, нельзя спокойно на улицу выйти, везде сирены, шум, паника, проверка документов — с ума ложно сойти. А в результате — страх все больше и больше. Ну вот, приехали.

За окном что-то мелькнуло, открылись большие ворота, и мы оказались во дворе огромного здания. Как только меня вынесли из экипажа, я закричал, что у меня вывихнута рука. Я питал некоторую надежду спастись таким образом от сожжения на костре: я помнил из истории, что племена варваров никогда не приносили в жертву больных. И действительно, через пять минут меня отвезли в темную комнату, где мной занялись три существа, одетые в белое с головы до ног. Я понял, что это жрецы божества, борющегося с Эйбомом, поскольку они сообщили, что не причинят мне зла. Выяснилось, что у меня сломана кость. Мне наложили повязку, и вскоре, умытый, остриженный наголо и намазанный каким-то маслом с сильным запахом, я лежал в зале вместе с тридцатью мерканцами. Все ужасно ругались. Оказалось, что они попали сюда так же, как я. Одному сломали ключицу, другому ногу, третьего затоптали на лестнице подземной железной дороги. Один пожилой индивид все время вскакивал с кровати, крича, что оставил дома маленького ребенка и зажженный огонь, но ему не позволили уйти.

Потом подошло существо в белом, поправило мне подушку и заявило:

— Вы не расстраивайтесь, каждый раз у нас десятки таких случаев, самое меньшее. В прошлом месяце задавили насмерть трех старушек. Теперь вы можете спать, только сообщите мне адрес, куда прислать счет.

Не зная, что ответить, я отговорился головной болью. Оставшись один, я еще раз мысленно перебрал все необыкновенные приключения, пережитые мною за такое короткое время. Ничего подобного со мной не случалось ни на одной из тысячи планет, на которых я побывал. После обеда в зале внезапно появились десятка полтора рослых мерканцев. Они обступили крокати и начали расспрашивать нас о впечатлениях. Один из них, выяснив, что я чужеземец, заинтересовался мною. Мы стали задавать друг другу различные вопросы. Только от него я узнал, что церемония, которую я принял за религиозный обряд, была всего лишь учебной атомной тревогой.

— Вы ведете войну с другой планетой? — спросил я.

— Нет.

— Так зачем же эти учения?

— Затем, что нам угрожают.

— А, понимаю, — я вспомнил слова дока. — Вам угрожает Раша, верно?

— Да.

— Плохо. И Раша создала это оружие, да?

— Нет, это мы его открыли.

— Вот как! — произнес я. — Но Раша вам угрожает? А вы не могли бы с ней как-нибудь договориться? Например, запретить использование этого оружия?

— Такое предложение уже было.

— Ну и что?

— Его отклонили.