События же далее развивались так. (Пишу кратко, потом дополню.)

Ранен оператор кинохроники. Лишь потом узнаю, что он из группы Подниекса.

Еще один оператор убит.

Репортаж датского телевидения: памятник Свободы (я стоял около него недавно, на пути к электричке), бегущие люди, крики, стрельба.

Режиссер женщина неплохо говорит по-русски:

— Мы находились в Домском соборе, там шла съемка. Выходя на площадь, еще пошутили, что такая тихая, такая мирная революция, что можно лишь снимать тишину и уезжать домой… И вдруг нам показалось, что где-то прозвучали выстрелы… Мы побежали в эту сторону, но нас остановили, пытаясь оберечь… Но сами-то люди не береглись, они нас защищали… Таксист пытался посадить в машину, чтобы увезти, но мы не захотели… Мы направились к центру…

— Вы близко подошли? — спросил ведущий.

— Не подошли, а подползли… Но они открыли огонь в нашу сторону… Мы забрались под машину… А наш оператор в ярко-желтом костюме, мы беспокоились, что он так заметен!

Я хочу обратить внимание на эту очень важную информацию:

То же было с оператором «Взгляда» В. Брежневым. То же с финским и другими корреспондентами.

Переключились на другую информацию, но женщина, случайно, конечно, оставалась еще в кадре, и вдруг мы увидели, что она плачет…

Пока рассказывала зрителям, держалась, а когда решила, что ее уже никто не видит, дала волю слезам.

На студии спохватились, отключили.

— Показываем пленку… Мы тут ее еще не видели… Смотрите и думайте сами!

На экране снова молодые ребята, теперь это милиция и дружинники. Им не до репортажей, идет бой. Но они готовы коротко ответить, вот, несколько слов:

— Что происходит?

— Омоновцы атакуют здание Министерства внутренних дел.

— Они уже там?

— Кажется, нет… Точно не знаем.

— Есть погибшие?

— Есть.

У парнишки из дружины, ему лет двадцать, белая сорочка и галстук под курткой, небось, одевался так, чтобы после дежурства провести праздничный вечер.

Репортаж прерывается новостью:

В 23 часа 30 минут Иварс Годманис передал на студию, что стрельба прекратилась, происходят переговоры с ОМОНом, занявшим здание МВД. Просят всех граждан города не выходить на улицу.

— А Сашка, дурак, ребенка в квартире держит, — вдруг сказала на нерве Галя Дробот. Сашка, который дурак, Александр Гриберман, ее школьный приятель, режиссер, работает на киностудии, а проживает неподалеку от мест, где все сейчас и происходит. — Сам он тоже где-то дежурит, но ребенком-то зачем рисковать, — продолжает Галя. — Мог бы вывезти на дачу, она теплая…

Переговоры ночью вел с омоновцами священник Алексей Зотов.

Война, убийство, кровь — дело политиков, а умиротворение, видать, удел церкви…

Так, во всяком случае, на деле происходит.

Не правда ли, символично?

Власти не смогли найти языка с озверевшей омоновской братией. На переговоры направился Алексей Зотов, депутат Верховного Совета Латвии, чернобородый, округлое доброе умное лицо. Теплый взгляд. Уже ночью происходит заседание Верховного Совета, показали и самого Годманиса: он в бронежилете…

Священник рассказывает о переговорах, он конкретен, точен, справедлив в своих оценках.

Вот вкратце его рассказ:

— Поехал к Министерству, на расстояние выстрела, в прямом смысле, дальше не допускали. Попытался вступить в переговоры, не отвечают. Позвал полковника Гончаренко, опять не отвечают. Попробовал сделать несколько шагов, кричат, предупреждают: откроют огонь… Попытки мои длились долго, пока на один из вопросов не откликнулся кто-то из охраны ОМОНа… Удалось вступить с ним в диалог, попросил его подойти ко мне, раз мне нельзя самому подойти… Он приблизился… Вопрос, ответ… Мирно, тихо я делал шаги к нему, а он как бы отступал, и так мы дошли почти до главного входа… Далее, конечно, нельзя. Тут я попросил позвать Гончаренко, и он, понимаете, вышел. И мы с ним очень спокойно поговорили. Я получил разрешение осмотреть дом, в котором, кстати, еще в осаде, на каком-то этаже находился замминистра МВД и милиционеры…

Ну, картина такая: на этажах прямо на полу спали вповалку омоновцы, спали как убитые… Да ведь напряжение какое! После боя! Сами они, насколько я понял, никакого урона не понесли. Я прямо оттуда попытался связаться с Годманисом по телефону и попросил Гончаренко взять трубку… Между ними произошел разговор, после которого омоновцы пообещали освободить здание МВД…

Сюжет как они покидали здание, мы уже смотрели на следующий день. Но вот что отметил особо в своем рассказе священник Алексей Зотов: эти ребята были за пределами нормального понимания вещей. Одному из них воспроизвели магнитную запись, где было якобы записано, как насилуют его жену, и это возмутило и подняло остальных… Да и у самого Гончаренко маленького ребенка выгнали из детского садика, уволили с работы жену…

Что там далее было с магнитной записью, я не знаю, но пленка такая была. Но тут возникает много вопросов. Один из них, можно ли по голосу, особенно, когда кричат, определить, кто кричит и что там происходит? Солженицын, например, утверждает, что при допросах наиболее стойких заключенных применяли записанный вообще на пластинку голос, который выдавался за голос жены заключенного… И люди верили.

Было, кажется, заведено уголовное дело, но результатов я не знаю. И все-таки понятно, что основная причина конечно же не в пленке, а, как отметил священник Алексей Зотов, эти ребята загнаны в угол… Им, пережившим Афганистан и другие жаркие точки в стране, уже ничего не страшно, они ходят между жизнью и смертью. Вот в таком положении их и использует, и направляет чья-то многоопытная рука… Чья? Не мешало бы разобраться!

Когда священника спросили об уголовной ответственности омоновцев за совершенные убийства, он ответил так:

— Сперва они должны разоружиться… Но если даже мы будем их судить… — Очень осторожненько он это произнес. — Трудно будет доказать, кто же лично из них убивал… Они стpeляли из автоматов, но автоматы переходят из рук в руки и т. д.

Когда они отъезжали на своих бронемашинах, этой же ночью, была дана команда от здания МВД до района базирования ОМОНа, район этот называется Вецмилгравис, СОЗДАТЬ ДЛЯ НИХ КОРИДОР.

Ну, то есть не трогать убийц, дать им убраться восвояси.

Если когда-нибудь они возьмут власть, они коридоров для нас создавать не будут. Я в этом уверен. В лучшем случае: загоны за колючей проволокой или — стадионы, как в Чили…

Еще одна деталь. Выезжали они, как утверждают свидетели, погрузив и свою добычу, то есть, несколько ящиков бумаги, документов, а возможно, и какую-то аппаратуру. И на пути к себе заехали они к Рубиксу в Партийный дом, где пробыли (не все, а лишь командиры, остальные ждали в машинах) полтора-два часа.

Отчитывались о проделанной работе?

А результат их «работы» такой: погибло четыре человека, двое работников МВД, оператор документальных фильмов и один юноша, имя которого сразу определить не смогли.

Ну, те ребята из милиции, что пали во время штурма их Дома, мне понятны. Они защищались, как настоящие бойцы, и погибли от пуль омоновцев.

Об этих пулях стоит, наверное, поговорить особо.

Да и о кинодокументалистах, я о них еще скажу, но тоже в общем понятно: в них, я полагаю, целились и стреляли особенно старательно, ибо они хотели донести до всех правду, а за правду у нас убивают.

Но я о четвертой жертве, о том парне, которого сразу и не опознали и о котором написали поначалу как о случайном прохожем, он попал в эту перестрелку, и правда, случайно и погиб…

Он-то за что погиб?

Лицо изуродовано, документов нет.

Человек, в отличие от операторов, которые шли на огонь, и милиции, защищавшей себя, ничего не снимал и ничего не защищал. Он шел по городу, и возможно даже, со свидания или на встречу с кем-то, он просто, как у нас говорят, жил…

И потому в еще большей степени он олицетворяет для меня общее несчастье, свалившееся на народ, который просто живет.