Порезвились гости, да нагрянула пора убираться со двора. На боковую отдыхать пошли. У нас «САМОВАР САПОГОВЫЙ ОТ МАШИ И ВОВЫ», другие протокольные надписи кричат со стен, спать не дают. Невеста белоснежное платье с воланами и рюшками не на пеньюар интимный — на робу маляра-штукатура сменила. С сестрой на побелку рукава закатали.

Дя Афанасий тоже бессонницей мается. Помогает нам с тестем пространство от столов освобождать.

— Леша, — спрашивает меня, — что такое два удара — восемь дырок? — И сам отвечает. — Вилка! Дайте ножик, дайте вилку я зарежу мою милку!

Вдруг Миша-подженишник нарисовался, не сотрешь. Я думал, он давно со свидетельницей заборы по селу подпирает, ничего подобного — заходит, как пугало огородное. На голове панама в горошек, рубаха линялая на пупе узлом, гамаши, что пожарная машина красные… Только часы на руке свои. Полюбила я его, а он деревенский! При плаще и при часах, но в рейтузах женских!

— Мишаня, — говорю, — ты вроде водку туфлями не пил, зачем тогда перепутал день с ночью? Ряженые завтра будут. Рано ворон пугать. Они спят, и ты иди поспи!

— Свистеть приказа не было! — топает ногой Мишаня. — На дворе брачная ночь, не могу друга в беде бросить! Давай, — требует, — кисть, белить буду!

Как тут не подумаешь: успел-таки под занавес, после сладкого стола, набраться. Пол в общаге помыть толком не может, поперек плашек всегда тряпкой елозит, и то не заставишь, вдруг — зачесалось белить.

— Это не коровник, — объясняю, — белить. Дело ответственное. Вся свадьба работу невесты утром принимать будет. Иди, — отправляю его, — отдыхай, завтра день тяжелый: дурнина ожидается.

Мишаня прочел мои мысли.

— Я тебе, — говорит, — сейчас докажу, какой я пьяный!

И приседает на одной ноге «пистолетиком»: раз-два, раз-два… Потом у стенки делает стойку на руках — пятки к небу, как раз ткнулись в «ВЕДРО МЁДА ЭТОГО ГОДА», — и отжимается от пола вверх ногами.

Похоже, трезвый.

Нас однажды с Мишаней после дискотеки менты замели. Были мы на взводе, но слегка. Привезли в вытрезвитель, командуют: руки вытянуть вперед! закрыть глаза! приседай! Мишаня говорит: «Удивили! Это вы попробуйте сделать, как я». И давай им «пистолетик» и отжимание вверх ногами демонстрировать. «Подумаешь!» — один работник вытрезвителя скривился. Прямо в сапогах повторил стойку: руки на ширине плеч, ноги вверх, каблуки к стенке. И начал отжиматься. Как только руки в локтях согнул, сразу лицом в пол впился. А пол бетонный…

Продержали нас тогда до утра.

— Мишаня, — прошу его, — это не вытрезвитель, а свадьба! Иди, не путайся под ногами выполнять народные обряды!

Мишаня бровью не ведет, упрямо забирает кисть у Татьянкиной сестры, а меня посылает взбивать подушки.

Белильщик Мишаня оказался такой, что лучше Татьянки и ее сестры вместе взятых. Любовь к спорту заставила. В школе Мишаня гимнастикой занимался. Тренера они на руках носили, и он в ответ их любил, когда не курили. Курцов отучал от никотина трудом. Как кого из секции заловит с сигаретой — на тебе ведро с известкой и кисть, иди бели раздевалку в спортзале. Да не просто корова хвостом машет, чтоб обязательно без полос. Мишаня, раскрыв рот, любил тренера, но и курить обожал с детских лет. Школу закончил с первым разрядом по гимнастике, и дома мать доверяла ему самые ответственные потолки.

Мишаня с Татьянкой как взялись в четыре руки белить…

У нас есть фотография — Татьянкина сестра делала, — стоим: Мишаня в панаме и гамашах, невеста в заляпанном халате, веревочкой подпоясана, я хоть и поприличнее одет, но тоже без галстука. Счастливые стоим — только что закончили с побелкой. Пусть теперь кто-нибудь попробует вякнуть, что молодая хозяйка неумеха!

На второй день ни один мужик не заметил свежевыбеленных стен. Как уперлись в столы, глаза выше бутылок не поднимают. Можно понять — больше часа у ворот гостей промурыжили. Там без обрядов шагу не шагни: пока молодых свидетели не приведут, гости в дом заходить не моги. А молодых тоже: раз-раз за руку взял да привел — не получается. Место брачного ночлега держится в совершенном секрете. От свидетелей в том числе. А мы, так получилось, как разведчики запрятались. Положили нас через два дома от тещи, у Татьянкиной тети. В доме духота, мы под утро потихоньку перебрались на сеновал. В самом углу, за горой сена, на свежем воздухе разоспались. Мишаня, разыскивая нас, поднялся, с лестницы посмотрел.

— Здесь, — объявил, — нет их.

А Татьянка на ухо мне шепчет:

— Пусть подождут-побегают. Стены разукрасили, не пожалели меня…

По всей родне нас искали, пока мы сами не вышли из подполья. Гости без ума обрадовались, а им опять вместо опохмелки красный свет — прохода нет. Дя Афанасий перед тещиной калиткой сидит. На голове милицейская фуражка, в одной руке бутылка водки, в другой — рюмашка, у ног — банка трехлитровая пустая. Сидит и поет:

Хотя сам сто грамм не дает. Не лает, не кусает, не наливает. Рубль нужен. Бросай в банку и проходи. Хочешь стопарик похмельный завалить — десятку бросай. Нет денег — не беда. Нищий вариант тоже учтен. На калитке сковорода висит метр в диаметре и закопченная… Чернее сажи! Жалко рубль в фонд молодых — целуй сковороду. Можно не в засос, но чмокнуть должен. Гости заждались до такой степени, готовы дя Афанасия в лысину целовать…

Есть фотография, где он не лает, не кусает, в дом не пускает. Такой весь сугубо официальный сидит…

Раз в год с супругой обязательно свадебные фотографии достаем. И всегда интересно посмотреть. Все молоденькие… Мы с Татьянкой тест пилим… Детей в капусте ищем… Стеклянный банк Татьянка консервирует… Смотрим, смеемся, вспоминаем, и, честное слово, каждый раз именины делаются на сердце… Есть фотография, где Миша-подженишник дает на стуле цыганского дрозда на фоне протокольных стен… Кстати, мужики так и не заметили свежую побелку, пока им женщины об этом не сказали.

— И вправду, — удивились мужики. И тут же предложили. — Так выпьем за молодую хозяйку!

Нашли повод, но под аппетитную руку вскакивает дя Афанасий. Серьезный, как пол-литра.

— Стойте! — наливает себе водки и кланяется всем. — Дорогие товарищи, спасибо за компанию! До свидания!

Как на вокзале, только чемоданов нет, а так — вот-вот поезд отойдет.

— Ты куда? — теща спрашивает.

— Никуда, — отвечает, — но сейчас выпью на старую закваску и перестану вас узнавать, а компания на редкость душевная подобралась. Хочу попрощаться, пока в своем уме и добром здравии…

Есть еще уникальная фотография: Татьянка выливает ведро воды на Васю-соседа. У того ошарашенные с синяком глаза… Хотя, как всегда, сам нарвался. На второй день гости опохмелились и захотелось им водицы студеной. Идти на колодец должна молодая хозяйка с ведрами на коромысле. И капли по дороге не пролей, а сами толкаются со всех сторон под руку. Особенно Вася старался навредить. Два раза Татьянка возвращалась к колодцу наполнять ведра по новой, а на третий подловила момент и окатила Васю. Иван Купала — обливай кого попало! А фотограф вовремя щелкнул.

На второй день вообще дурнина была редкостная. Пашу Груздя нарядили невестой. Бюст натолкали: полсвадьбы на таком рассядется. Фата из драного тюля, платье — только к скотине ходить. Глаза, брови, щеки, губы разукрасили… Есть фотография: невеста с женихом целуются. Жених — в солдатском обмундировании Татка-кубышечка, что Паше в пуп дышит. Исправляя высотное неравенство, невеста-скромница (Паша) упала перед женихом-недомерком (Таткой) на колени и тянет намалеванные губищи целоваться в ответ на призыв «горько!» Вокруг ряженые: один с метлой, другой с пионерским барабаном… Натка-частушечница цыганкой нарядилась, в руках грелка, в которой водка… Вася-сосед в мотоциклетном шлеме с тачкой, тещу с тестем и других гостей за вознаграждение катать по селу. А кто не хочет платить, тех в лужу…