Глаза Лермонтова сузились, а голос стал густым от отвращения.

— По-крайней мере, мы знаем, как иметь дело с людьми вроде Бронсона. — И это было странно, подумал Лермонтов, что презренные твари, вроде Бронсона, вызывали столь мало проблем. Им можно было дать взятку Они ждали, что их купят.

Настоящие-то проблемы создавали люди честные, вроде Гармона в Соединенных Штатах и Каслова в Советском Союзе, люди имеющие дело, за которое они готовы умереть — они-то и довели человечество до нынешнего состояния. Но я предпочел бы знаться с Касловым и Гармоном и их друзьями, чем с людьми Бронсона, которые поддерживают нас.

— Тебе не понравится кое-что из того, что он просит, — предупредил Грант. — Ведь полковник Фалькенберг твой особый фаворит, не так ли?

— Он один из лучших наших людей. Я использую его, когда ситуация кажется отчаянной. Его солдаты последуют за ним куда угодно и он не теряет зря жизней в достижении наших целей.

— Он явно чересчур часто наступал на мозоль Бронсона. Они хотят его уволить.

— Нет, — голос Лермонтова стал тверд.

Мартин Грант покачал головой. Он вдруг почувствовал себя очень усталым, несмотря на низкую гравитацию луны. — Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя этого тоже много. Бронсон стыкуется с Гармоном, а Гармон считает Фалькенберга опасным.

— Конечно он опасен. Он — воин. Но он опасен только для врагов Кодоминиума…

— Именно. — Грант снова вздохнул. — Сергей, я знаю. Мы отнимаем у тебя лучшие орудия, а потом ожидаем, что ты выполнишь работу без них.

— Тут больше, чем это, Мартин. Как управлять воинами?

— Прошу прощения?

— Я спросил: «Как управлять воинами?» — Лермонтов переместил очки кончиками пальцев обеих рук. — Заслужив их уважение, конечно. Но что случится, если право на это уважение потеряно? Им нельзя будет управлять, а ты говоришь об одном из лучших ныне военных умов. Вам может придется жить, жалея об этом решении, Мартин.

— Ничего не поделаешь, Сергей, ты думаешь, мне нравится говорить тебе выбросить хорошего человека ради змеи вроде Бронсона? Но это не имеет значения. Патриотическая партия готова поднять из-за этого дела большой шум и Фалькенберг все равно не смог бы пережить такого рода политического давления, ты это знаешь. Никакой офицер не сможет. Его карьера кончена не смотря ни на что.

— Ты всегда поддерживал его в прошлом.

— Я, черт побери, Сергей, сам в первую очередь дал ему направление в училище. Я не могу поддержать его, и ты тоже не можешь. Он уйдет или мы потеряем голоса Бронсона по бюджету.

— Но почему? — потребовал ответа Лермонтов. — Настоящая причина?

Грант пожал плечами.

— Бронсона или Гармона? Бронсон всегда ненавидел Фалькенберга после того дела на Кеникотте. Семейство Бронсона потеряло там много денег, и делу не помогло то, что Бронсон тоже вынужден был проголосовать за награждение медалями Фалькенберга. Я сомневаюсь, что тут есть что-нибудь больше этого. Гармон — другое дело. Он действительно верит, что Фалькенберг может повести своих солдат против Земли. А раз он просит скальп Фалькенберга как услугу от Бронсона…

— Понятно. Но причины Бронсона нелепы. По крайней мере в данный момент…

— Если он так чертовски опасен, убей его. — Сказал Грант. Он увидел выражение лица Лермонтова. — Я на самом деле не имею в виду этого, Сергей, но тебе придется что-нибудь сделать.

— Сделаю.

— Гармон думает, что ты можешь приказать Фалькенбергу идти в поход на Землю.

Лермонтов в удивлении поднял взгляд.

— Да. Дошло и до этого. Даже Бронсон не готов просить т в о й скальп. Пока еще. Вот и еще причина, почему твоим фаворитам придется теперь не высовываться.

— Ты говоришь о лучших наших людях.

Взгляд Гранта был полон боли и печали.

— Разумеется. Всякий, кто эффективен, насмерть пугает патриотов. Они хотят вообще ликвидировать КД, а если не смогут этого добиться, то будут ослаблять его. Они будут продолжать пережовывание к тому же, избавляясь от наших самых компетентных офицеров и мы мало что сможем поделать. Может быть, через несколько лет положение улучшиться.

— Но скорее ухудшиться, — ответил Лермонтов.

— Да, всегда есть и такой вариант.

Долгое время после того, как Гранд Сенатор Грант покинул кабинет, Сергей Лермонтов глядел невидящим взором на обзорный экран. Темнота медленно проползла через Тихий Океан, оставляя в тени Гавайи, а Лермонтов все еще сидел, не двигаясь, беспокойно барабаня пальцами по полированной поверхности стола.

Я знал, что дойдет до этого, думал он. Правда, не так скоро. Еще так много надо сделать, прежде чем мы сможем махнуть на все это рукой.

И все же недолго осталось ждать, пока у нас не будет никакого выбора. Наверно, нам следует действовать сейчас.

Лермонтов вспомнил свою юность в Москве, когда президиум контролировали генералы и содрогнулся. Нет, подумал он. Военные доблести бесполезны для управления штатскими. Но политики-то управляли не лучше. Если бы мы не подавили научных исследований! Но это было сделано во имя мира. Чтобы сохранить контроль в руках правительства над технологией, не допустить, чтобы она диктовала политику всем нам. Это казалось таким разумным и, кроме того, теперь такая политика была очень старой. Осталось мало тренированных ученых, потому что никто не хотел жить под ограничениями Бюро технологии.

Но что сделано, то сделано. Он оглядел кабинет. Полки открытых шкафов были усыпаны сувенирами с дюжины планет. Экзотические раковины лежали рядом с набитыми чучелами рептилий и обрамлялись светящимися камнями, за которые можно было получить баснословные деньги, потрудись он их продать.

Он импульсивно протянул руку к настольной консоли и переключил селектор. По экрану замелькали изображения, пока он не увидел колонну солдат, марширующих через огромный открытый каменный пузырь. В этой огромной пещере они казались карликами.

Подразделение Десантников Кодоминиума маршировало через центральный район лунной базы. Палата Сената и правительственные кабинеты были намного ниже пещеры, столы глубоко похороненные в скале, что никакое оружие не могло уничтожить лидеров Кодоминиума внезапным ударом. Над ними были охраняющие их воины, а эта группа шла сменить охрану.