Флэндри не был настолько силен в математике, чтобы решить, была ли вся система последовательна. Насколько он мог судить — была. Она даже доходила до забавных версий в отрицательных, иррациональных, мнимых, приблизительных исчислениях, дифференциальной геометрии, теории уравнений и многого другого, о чьих земных эквивалентах он не имел представления.

Физическая теория соответствовала земной. Теория космического излучения была квантовой, признавалось отсутствие жестких зависимостей между видами пространства. Это вполне соответствовало здравому смыслу — четким разграничением между водой, сушей и воздухом — к тому же идея слоистого пространства хорошо объясняла экспериментальные данные и параллельную релятивистскую концепцию метрических отклонений от точки к точке так же, как и волновой механизм атомистики и сверхскорости.

По мнению людей, время тоже не может быть бесконечным. Отливы, времена года, ритмы жизни — все подразумевало Вселенную, в конечном итоге возвращающуюся в свое первоначальное состояние и возобновляющую цикл, который было бы семантически бессодержательно называть бесконечным. Но не имея средств, чтобы с точностью измерять время, философы заключили, что оно, по сути, неизмеримо. Они отрицали одновременность. Как можно говорить о том, что какое-то удаленное событие произошло одновременно с ближним, когда известие о нем должно быть доставлено пловцом, чья средняя скорость непредсказуема?! И вновь сходство с теорией относительности было поразительным.

Биология была очень хорошо развита в каждом крупном разделе, включая и законы генетики. Физика же, наоборот, была еще ранненьютоновской, а состояние химии немногим отличалось от зачаточного.

«Ну, да не беда! — думал Флэндри. — Дайте этим ребятам немного оборудования, приспособленного для использования под водой, и посмотрите, как они поднимутся!»

— Пойдем, — сказал Жужжальчик с нетерпением, — шевели плавниками, мы направляемся в Рифовый Замок.

По дороге Флэндри как мог старался понять основы их социальной структуры. Фундаментальное жизнеустройство никак не давалось ему. Можно было сказать, что народ с Давидовой Звезды был частично аполлонийским, а частично — и дионисийским. Но это — всего лишь метафоры, от которых антропология давно отказалась и которые более чем бесполезны, когда речь идет не о людях. В политике (если это слово было подходящим) все выглядело проще: жители отличались сильно выраженным чувством стадности, меньшей импульсивностью и более строгим соблюдением обрядов; морские обитатели Старкада, которым было легче передвигаться, чем наземным животным, были склонны образовывать большие нации без сильно выраженного соперничества.

Злетоварская культура была организована иератически. Правители наследовали свои посты, как и весь народ в большинстве других сфер деятельности. Существовало нечто вроде крепостничества, закрепляющего каждого не за определенной территорией, а за хозяином. А женщины относились с уважением к полигамии мужей.

Все сказанное не должно вводить читателя в заблуждение. Ведь у них те, кто принимал решения, не помыкали остальными. Между классами не было формальных различий. Заслуги давали возможность продвижения по службе. Таким вот образом Оллхилер завоевала свою независимость и значительную власть. Неудачи, неспособность, особенно неспособность исполнять обязательства перед зависимыми от тебя, приводили к снятию со службы. Система же не занималась ничем, кроме распределения прав и обязанностей.

Земле были знакомы подобные теории. На практике же это не осуществилось. Люди были слишком жадными, слишком ленивыми. Но среди Морского народа эта система, кажется, действовала. По крайней мере Айсинглас уверял, что она была стабильна на протяжении многих поколений, и Флэндри действительно нигде не встречал признаком неудовольствия.

Рифовый Замок совсем не был похож на Сияющую Раковину. Дома из камня и коралла были встроены в утесы у небольшого острова. Здешнее население выглядело более оживленным, менее задумчивым, чем их двоюродные братья — обитатели дна.

Айсинглас осмеял их, назвав «группкой торговцев, копающихся в своем богатстве».

— Но я должен признать, что они очень храбро сражались в бою с охотниками, — добавил он. — И шли во главе нашей последней атаки; а это требует мужества, тем более, что никто из них не знал о мерсеянской лодке.

— Никто? — спросил Флэндри удивленно.

— Я полагаю, правители были заранее осведомлены. Мы же только знали о том, что как только будет дан сигнал, наши войска, «снабженные ногами», должны сойти на берег и разрушить все, что могут, пока пловцы топят вражеские корабли.

— О-о-о! — Флэндри не стал описывать свою роль в крушении этих планов. Он почувствовал невероятное облегчение. Если бы Абрамс узнал от Ивенфола о планируемой бомбардировке, он должен был бы принять контрмеры. Но поскольку эту информацию ему невозможно было заполучить, Флэндри обрадовался, что не надо искать оправдания человеку, который быстро становился идолом.

Небольшая компания проплыла между рифами за город — проверить свои заводи, образованные приливами. Прибой рычал. Длинные лазурно-изумрудные волны отливали белизной под ярким небом. Народ резвился, выпрыгивал из воды, бесстрашно нырял в каналы, где бушевали встречные потоки. Флэндри сбросил тяжесть своих лат, оставшись в простом шлеме, и ощутил прилив сил.

— В следующий раз мы возьмем тебя в Потусторонний, — сказал Айсинглас по дороге домой, в Отблеск Раковины. — Это что-то уникальное: под его фундаментом бездна переходит в ночь, там светятся леса и рыбы, а изъеденные временем скалы ярко окрашены. У воды там привкус вулканического пепла. А тишина — такая тишина!

— Мне бы очень хотелось посмотреть, — сказал Флэндри.

— Там словно вдыхаешь аромат будущего.

Когда прошли через воздушный тамбур и вступили в дом землян, Флэндри почувствовал отвращение. Этот узкий, вонючий, безрадостный пузырь, набитый волосатыми телами, чье каждое движение было неуклюжей попыткой преодолеть собственный вес!

Он стал срывать с себя белье, чтобы принять душ.

— Ну, как путешествие? — спросил Райденауэр.

— Чудесно, — ответил Флэндри.

— По-моему, все в порядке, — сказал подошедший энсин Кварлес. — Хорошо, что ты вернулся. Как насчет того, чтобы поставить кассету с девочками?

Райденауэр отключил магнитофон на своем пульте.

— Сначала дело, — сказал он. — Давайте-ка послушаем ваш отчет.

Флэндри сдержал ругательства. Приключения теряют прелесть, если их переводят на язык фактов. А может быть, ему не нравилась роль ксенолога?

В конце его рассказа Райденауэр поморщился.

— Черт возьми! Хотелось бы, чтобы моя работа шла так же хорошо.

— У вас что-нибудь не так? — встревоженно спросил Флэндри.

— Тупик. Беда в том, что курсовикян чертовски энергичны. Их охота, сбор урожая, рыбная ловля представляют серьезное посягательство на ресурсы, которых не так много в море. Правители отказываются от любых предложений, которые не предусматривают прекращение эксплуатации моря Народом суши. Они, конечно, не прекратят. Иначе могут подорвать свою экономику, и тогда не избежать голода. Я пытаюсь уговорить шестиконечных отказаться от дальнейшей помощи мерсеян. Таким образом мы могли бы вывести Злетовар из мясорубки тотальной войны. Но они упрекают нас, и весьма справедливо, что, снабдив курсовикян оборудованием, мы нарушили тем самым военное равновесие. А как теперь вернуть свои дары? Мы заронили антагонизм среди них, я думаю, агенты Рунея не замедлят воспользоваться этим, — вздохнул Райденауэр. — У меня еще есть некоторые надежды на двухстороннее свертывание вооружений, но они слишком призрачны.

— Не можем же мы снова начать убивать народ! — запротестовал Флэндри.

— Почему это не можем? — спросил Кварлес.

— После всего того, что мы видели, после всего того, что они сделали для нас?

— Очнись. Мы представляем Империю, а не какую-нибудь взбесившуюся банду чужаков.

— Кстати, вы можете выйти из дела, Флэндри, — сказал Райденауэр. — Несколько часов назад на вас пришел приказ.