Аларик посмотрел вверх. Он сконцентрировался на глазу в сердце кипящего вихря, оке, что смотрело прямиком из варпа.

Он был силен. И он должен быть силен. Это будет непросто.

Аларик метнул алебарду прямо вверх. Мощь броска была такова, что даже буря не сбила ее с пути. Как будто целый час она мчалась вверх, сквозь вихрь, мимо бесконечных злодеяний, истекающих из разума Хирка.

И лишь за долю мгновения до того, как «Немезида» настигла цель, Хирк осознал, что хотел сделать Аларик.

Клинок вонзился в глаз, пробил его прямо посередине. Око дернулось, вокруг разошлись волны, сминающие пространство-время, и струя радужно переливающейся крови брызнула из раненого зрачка.

Омут потемнел. Энергия начала утекать. Демоны и жертвы из видений Хирка растаяли, превратившись сперва в скелеты, потом в тьму.

Буря прекратилась. Аларик теперь слышал выстрелы боевых братьев и мог выпрямиться в полный рост, не боясь, что его унесет ветер. Боги, которые взирали на Хирка и наделяли его силой, на миг ослепли, и теперь они отвернулись от своего чемпиона. Хирк больше не мог воззвать к ним.

Еретик был ошеломлен. Аларик оказался быстрее: он рванулся вперед, схватил Хирка за оперенный хвост и повалил его на пол, преодолев психическую силу, которая удерживала его в воздухе.

— Теперь я могу тебе навредить, — сказал Аларик. Он охватил локтем подбородок Хирка и рванул. Шея Булгора Хирка треснула.

В первый раз Торн был готов.

Его вкатили в комнату из полированной стали, которую освещал резкий свет ламп-полос, встроенных в зеркальные стены. От этого она превращалась в световой куб. Торн был привязан к инвалидной коляске, потому что стимуляция нервов нарушила его координацию, и он с трудом ходил, постоянно опасаясь падения. Руки тряслись, он постоянно потел, тело все еще ожидало нового приступа напряжения и боли.

Инструктор Гравенхольм сидел в комнате, на столе перед ним лежала толстая папка.

Свет создавал над ним подобие нимба, как будто он был чиновником при дворе самого Императора, сортирующим грехи и благодеяния. Гравенхольм был очень стар и жил лишь благодаря машине-ювенату, которая вздыхала на полу у его ног. Он был достаточно важен для Ордо Маллеус, чтобы те использовали тайные технологии для продления его жизни. Когда-то, давным-давно, он был таким же неопытным, как Торн.

Эта мысль была одной из тех, что помогали Торну продолжать обучение.

— Ученик, — сказал Гравенхольм. Слова сопровождались прерывистым постукиванием ювената, присоединенного к его древним легким. — Назови свое имя.

— Экспликатор-кадет Асцелан Торн, — ответил тот, стараясь говорить уверенно.

— Хорошо, — сказал Гравенхольм. — Какой процесс ты только что прошел?

Торн сглотнул.

— Нервная стимуляция прямого типа.

— Почему?

— Часть обучения искусству дознавателя. Мы должны сами уметь противостоять техникам допроса.

— Понятно, — Гравенхольм полистал папку. — До процесса тебе дали запомнить определенные данные. Опиши мне их содержимое.

— Нет.

Гравенхольм посмотрел Торну в глаза.

— Расскажи мне, кадет Торн.

— Я этого не сделаю.

— Понятно. Это все.

Санитары вернулись в комнату и покатили Торна наружу.

— Я прошел, сэр? — спросил он.

Это были непрошеные слова, которые он выпалил без задней мысли. В ответ Гравенхольм просто проводил его взглядом, перевернул страницу в папке и начал делать пером какие-то заметки.

Во второй раз Торн не был готов.

Он знал, что стимуляция нервов повторится. Но было и другое. Он видел пикт-изображения разрушения и смерти, горящие города, людей, которых убивали и уродовали, и все это перемежалось записями с ним самим. Там он делал вещи, которые не мог вспомнить. В темной комнате люди кричали на него, требуя сознаться в измене и связи с ведьмами и чужими. Он просыпался на хирургическом столе, врачи описывали мутации, которым, по их словам, он подвергся. Он не знал, где заканчивается нервная стимуляция и начинаются его собственные мысли.

Он неоднократно видел Гравенхольма. Возможно, это была какая-то пикт-запись, возможно, кошмар. Возможно, он действительно там был. Но теперь Торн снова находился в световом кубе, на сей раз на больничной каталке, и в его руках торчали внутривенные трубки.

— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм.

Торн закашлялся и выгнулся от боли. Нервная стимуляция на этот раз была подведена к его позвоночнику, и там, где зонды прошли между позвонками, теперь горели точки боли.

— Торн, — сказал он. — Торн. Экспликатор-кадет.

— Понятно. Какой процесс ты прошел?

— Я не… Я не могу точно ответить.

Гравенхольм сделал несколько отметок. Он не изменился с первого цикла тренировки.

Машина все еще дышала вместо него, и лысая морщинистая голова все еще наклонялась под странным углом, чтобы смотреть на Торна поверх очков.

— Тебе дали запомнить данные. Расскажи мне их.

— Нет.

Гравенхольм сделал еще одну запись.

— Если не расскажешь, процесс будет проведен повторно. Начнется дальнейшая нервная стимуляция.

— Нет, я ничего не скажу.

— Понятно.

Торн улыбнулся. Он сделал это впервые за долгое время.

— Я справился, да? — спросил он. — Я не сломался. Я прошел? Вы сделаете меня дознавателем?

На этот раз Гравенхольм не потрудился поднять взгляд. Он махнул рукой, и санитары снова увезли Торна.

В третий раз Торн с трудом узнал комнату. Световой куб был здесь и раньше, но он не знал, воображал ли его себе или действительно его посещал. Его разум был полон полуправды и случайных обрывков. Над ним нависли лица и руки в перчатках, держащие медицинские инструменты. Он видел отвратительных существ, многоглазых зверей, сидящих в ямах с гниющими телами, рои крошечных созданий, пожирающих его руки и тело. Он видел, как его руки превращались в обугленные кости, и отражение своего раздутого и разлагающегося лица.

Может быть, это была нервная стимуляция. Может, нет. Может, ключевое слово вернуло боль без всяких зондов, подключенных к позвоночнику. Все сливалось воедино. Дни не сменяли ночи, время превратилось в бесконечную ленту, и память сохраняла лишь несколько ее колец, а все остальное покрывала тьма.

Торн снова лежал на каталке. Он лежал так уже какое-то время. Руки слишком ослабели, чтобы он мог приподняться. Санитарам пришлось повернуть его набок, чтобы Гравенхольм мог видеть его лицо.

— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм под вздох ювената.

Торну понадобилось время, чтобы ответить.

— Я не знаю, — выдавил он. — Трон живой. О… милостивый Император! Я больше не знаю…

Гравенхольм улыбнулся, сделал последнюю заметку и закрыл папку.

— Значит, ты готов, — сказал он. — Мне ни к чему дознаватель, сохраняющий личность.

Сохраняющий свое собственное имя. Лишь когда сосуд пуст, его можно заполнить тем, что нужно Ордо Маллеус. Теперь ты можешь начать обучение, экспликатор-кадет. Ты будешь дознавателем.

Сквозь зеркальное окно в стене камеры экспликатора Аларик наблюдал за работой дознавателя. Как и все остальные помещения на «Обсидиановом небе», камера была отделана камнем и выглядела скорее как склеп, нежели часть космического корабля.

Дознаватель, одетый в простую униформу служителя Ордо Маллеус, разговаривал с Булгором Хирком. Тот был прикован к стене, шею поддерживала скоба, чтобы голова не завалилась набок. Позвоночник был перебит, тело — парализовано, и корабельным медикам пришлось поспешить, чтобы спасти еретику жизнь, когда Аларик принес его, умирающего, на борт «Обсидианового неба».