Она слегка обернулась и поймала мой взгляд, устремленный на нее. Некоторое время она глядела на меня, затем выпрямилась и мне показалось, что она решила подойти ко мне. Но она отвернулась, открыла сумочку, которую держала в руках, достала сигарету и закурила.

Больше она не смотрела на меня.

Ситуация складывалась довольно глупая. Девушка, с которой я беседовал по телефону, настаивала на том, чтобы никто не знал, что она наняла детектива. Это было главной причиной, почему мне пришлось описывать ей себя. Она сказала, что обнаружит меня на яхте и подойдет ко мне, когда я буду один, так, чтобы никто не мог наблюдать за нами. Поэтому я и дефилировал время от времени мимо танцующих, строя глазки всем девицам, попадавшимся мне навстречу, а затем выискивал темные уединенные местечки, где ожидал результатов моих маневров.

Я уже собирался снова удалиться в укромный уголок, когда заметил светловолосую куколку в красном, направлявшуюся через площадку для танцев прямо ко мне. Она поймала мой взгляд и улыбнулась, а я выдал ей в ответ самую ободряющую улыбку из моего арсенала, что уже само по себе говорит о многом.

Красотка в красном была не только прехорошенькая, но она еще и умела танцевать и обладала потрясающими формами.

Она подошла ко мне, положила руку на поручень и уставила на меня свои огромные глаза.

— Вы смотрели, как я танцую, да? — спросила она.

— Конечно, я же не дубовый пень!

Она улыбнулась.

— Я заметила вас несколько минут назад, но вы ни с кем не танцевали. Или вы вообще не танцуете?

— Танцую, но, конечно, не так, как вы. Но я люблю танцы. Любые. И я стараюсь научиться танцевать их все.

— Это хорошо. Я тоже танцую все танцы.

— Угу! Все сразу! — ухмыльнулся я ей, надеясь, что она не рассердится. Она не рассердилась.

— Наконец-то вы развеселились, — сказала она. — Держу пари, что мы с вами смогли бы отлично провести вечер!

— Правильно, — согласился я. — Конечно, смогли бы. А пока мы еще даже не станцевали ни одного танца.

— Станцуем! Держу пари, станцуем! Как вас зовут?

— Я… — начал я и осекся. Несомненно, среди пассажиров яхты могли найтись люди, которые знали меня в лицо, но еще большему количеству граждан Южной Калифорнии было знакомо мое имя. И до тех пор, пока я не знал точно, кто мой клиент и что он от меня хочет, лучше, пожалуй, быть просто нейтральным парнем по имени Скотт.

— Скотт, — сказал я.

— Я буду вас называть Скотта.

— Отлично. А как мне вас звать?

— Эрлэйн.

На одно мгновение мне показалось, что она сказала «Эллен», и я даже издал короткий возглас удивления.

— Что вы сказали? — переспросила она.

— Ничего. Просто выразил восторг вашему имени. Как вы сказали? Эллен?

— Нет. Эрлэйн, как… ну, просто Эрлэйн.

— Не приходилось ли нам беседовать прежде? Недавно? Ни о чем? Мне ваш голос кажется странно знакомым.

— Нет, — она покачала головой, встряхнув своими кудряшками. — Я бы вспомнила… — У нее в руках все еще был высокий стакан с мартини, впрочем, теперь уже пустой. Она протянула мне его со словами:

— Не принесешь ли ты мне еще один мартини, Скотти?

— В два счета! Или просто захватить пару стопок джина, вермута и маслину, и пусть это все само перемешается у тебя внутри? Скажем, во время румбы, а?

— Я бы предпочла, чтобы это сделал бармен. У него это получается бесподобно, буквально бьет человека наповал. По-моему, он мешает джин и вермут с нокаутом. Не хочешь ли попробовать?

— Хм… Я неравнодушен к «бурбону», Эрлэйн. Одну минуточку.

В ожидании напитков я внимательно осмотрелся вокруг. Я чувствовал себя несколько возбужденным блеском иллюминации, музыкой и оживлением, царившими здесь, пожалуй, даже немного чересчур возбужденным за счет «бурбона», находившегося во мне. И я решил, что если моя клиентка не появится немедленно, я перестану о ней беспокоиться и начну развлекаться по собственному усмотрению. Каждые десять минут буду бегать на нос, а затем возвращаться назад, к жизни.

На одном из табуретов бара восседала прехорошенькая блондинка с точеными ножками, потягивавшая из высокого стакана какой-то напиток с плавающими сверху ягодами, и время от времени уделявшая внимание джазу «Комбо», разместившемуся у стойки. На борту сегодня вообще было изобилие сочных блондинок, и она была одной из них.

— Ха, — сказала блондинка. — Вы кто?

— Я?.. Скотти.

— Ха, Скотти! А я — Ио. И я — ух… какая пьяная!

Это замечание меня развеселило и одновременно заставило загрустить. Вот это куколка, Ио! Что же, нельзя иметь все сразу. Я подхватил свои свежеизготовленные напитки и сказал: «Увидимся, Ио!» И ушел, слыша, как она крикнула мне вдогонку: «Смотри, это обещание!»

Эрлэйн поблагодарила меня за мартини, отхлебнула около трети своего стакана и затрясла своими кудряшками.

— Ух!.. Порядок… Теперь я радиоактивная!

Она взглянула на меня своими огромными зелеными глазами и улыбнулась:

— Весело, да?

— Конечно!

— Я имею в виду яхту и все прочее…

— Ну да! Каждый должен иметь яхту!

Она слегка нахмурилась, снова отхлебнула глоток мартини и медленно произнесла, с трудом справляясь с мыслями:

— Но… это что-то философское, не так ли?

Я усмехнулся.

— Не совсем, крошка…

— Ну и черт с ним! — сказала она. — Почему мы не танцуем?

— В самом деле, почему?

Мы пошли танцевать. Мы поставили наши стаканы на палубу, вошли на отполированную площадку перед «Комбо» и начали танец. Но это было значительно больше, чем просто танец. Это было похоже на то, как если бы вы танцевали фокстрот и одновременно решили отутюжить брюки или то, что их заменяет у партнерши. Что-то вроде предметной лекции по анатомии в четырехтактном ритме: обещание в три такта и сумасшествие на четвертом. В общем, голова кружилась у меня не только от «бурбона».

Посреди танца я остановился, отдуваясь.

— Ух… Мне надо освежиться!

— Но мы же не закончили танец!

— Ты, может быть, и нет, бэби, но я уже выдохся!

— Ну, Скотти!.. Еще одну минутку, последнюю.

— Следующая минута будет последняя, о'кей? Нет. Спасибо, не могу…

Я говорил твердо и решительно. Если можно вообще говорить решительно, задыхаясь и дыша открытым ртом, как рыба на солнцепеке.

— Я действительно должен выпить чего-нибудь.

Пока она говорила со мной, фокстрот закончился, и парни из джаза сделали короткий перерыв. Эрлэйн и я допили свои стаканы, затем она сказала:

— Ты смешной, Скотти… Ты хороший парень, но я хочу танцевать. Я с ума схожу от танцев!

— Я это почувствовал…

— Так что я пойду и поищу кого-нибудь другого с родственной болезнью и более живого…

— Может, если бы это был не фокстрот… — слабо начал я, затем переменил тон и бросился в нападение: — Я достаточно живой! У меня столько жизненных сил, что… — я запнулся. — Кстати, что вы имеете в виду под «родственной болезнью»? И в каком смысле «более живой»?

— О, Скотти! Ты опять споришь!

— Опять? Кто из нас…

— О, вот Зимми! — воскликнула она.

— Зимми? Какой еще Зимми?

— Гуд бай, Скотти! Как-нибудь еще увидимся! Я пошла танцевать шифли с Зимми!

— Что это еще за…

Но она уже убежала. Может быть, это было и к лучшему. Наш разговор становился слишком уж отвлеченным. Я чувствовал себя так, словно во время горячего душа кто-то открыл холодный кран. Я осмотрелся и отправился на нос, подкрепившись очередным живительным глотком из стакана. Впрочем, если бы эти глотки были в самом деле живительными, я бы чувствовал себя значительно лучше, чем сейчас. Я не обедал сегодня, и с момента моего появления на яхте усердно закачивал в себя «бурбон» с содовой. А обед из одного «бурбона» — не обед. Короче говоря, настало время сделать остановку. Я допил последний глоток, поставил стакан на палубу у края прохода и отправился на то же место, где я был до этого.

Ничего похожего на клиента не появилось в течение двух или трех минут, поэтому я закурил и стал смотреть через залив на огни Зоны отдыха Бальбоа. Колесо обозрения медленно вращалось, поднимая кабинки на высоту, и время от времени останавливалось, чтобы взять очередную пару желающих. Надо всем этим — звезды, далекие и яркие в иссиня-черном безоблачном небе, казались просто тусклым отражением огней внизу. Где-то у штирборта девушка пела гавайскую прощальную песню, но это было веселое, радостное прощание.