— Ну? Что делать будем? — сквозь зубы процедил Гнедой…

… Через день Живоглоту домой позвонила сожительница Большого.

— Коленька, ты не знаешь, куда мой Ленечка пропал? — рыдала она. —

— Откуда я знаю, дура? — рявкнул Живоглот. — Нянька я твоему мордовороту, что ли? Трахается где-нибудь, наверное, или пьет…

— Мы должны были с ним в Сочи лететь, билеты на руках, номер в гостинице забронирован….

— Полетите завтра, натрахается и припрется к тебе, куда денется? — фыркнул Живоглот. — И не звони сюда больше.

Звонить и впрямь было совершенно бесполезно. Ибо Большого накануне заманили на пустырь на окраине Москвы якобы на участие в толковище, а там Живоглот собственноручно, не желая перепоручать приказ Гнедого никому, преспокойненько, весело глядя ему в глаза, застрелил его из своего ПМ с глушителем. Труп оставили валяться на месте, даже не удосужившись замести следы. Наоборот, его гибель должна была быть показательной. А ещё через день Живоглот явился к сожительнице Большого и потребовал денег, которые он, якобы, ему должен. Мудрая сожительница смекнула, что жизнь дороже денег и протянула Живоглоту пачку долларов.

— Здесь не все, должно быть пять штук. Знаю, сколько получал. А ты отдала только три. Гони остальные, если хочешь жить, подлюка, — насупился Живоглот.

— Так он матери перевел, в Сольвычегодск, — не моргнув глазом заявила сожительница. — У неё там дом совсем развалился, Ленечка давно собирался ей перевести.

Живоглот сплюнул и убрался восвояси. А сожительница вытащила из чулка две штуки зеленых и сгинула в неизвестном направлении, прекрасно поняв, что ждать Большого совершенно бесполезно.

А вечером того же дня Гнедой одобрительно похлопал по плечу Живоглота.

— Вот это совсем другое дело. Хорошая работа есть хорошая работа, и ты заслужил награды за нее. Скоро ты сам съездишь в Сочи вместо почившего в бозе Большого и прекрасно там отдохнешь недельки с две. Только ещё кое-какие дела надо сделать…

Он набрал номер Черного.

— А, Григорий Григорьевич, уже слышали? Вот так-то у нас дела делаются… Не лезь, как говорится, поперек батьки в пекло, — улыбался Гнедой. — Не проявляй ненужной инициативы. Заезжайте на огонек, всегда рад вас видеть…

Положил трубку, и улыбочку с его лица словно ветром сдуло.

— Ладно, Живоглот, дуй отдыхать, пей, гуляй, трахайся. А с Кондратьевым мы посчитаемся, он потенциальный труп. Так мне жалко твоего славного Снежка, надо за него отомстить. Только уж гнать коней не будем, пусть наши доблестные афганцы на некоторое время считают себя победителями…

— Люсенька, иди ко мне! — елейным голоском крикнул он, когда за Живоглотом захлопнулась дверь. Она впорхнула в комнату и села к нему на колени. — Ты помнишь, солнышко мое, того страшного человека, который за двадцать минут уничтожил десять бутылок пива?

— Помню. А что? Он опять придет к вам, Евгений Петрович? — прижалась она к мягкому плечу Гнедого, словно ища у него защиты от Большого.

— Нет, — расхохотался Гнедой. — Он не придет к нам. Никогда уже не придет. Представляешь, его нашли на пустыре в Жулебино с простреленной головой.

— Честно говоря, ничуточки не жалко, — словно извиняясь, прощебетала ангельским голоском Люсенька.

— И, представь себе мне его тоже ничуточки не жалко! — весело рассмеялся Гнедой и полез рукой под миниатюрную юбочку Люсеньки.

Прошло три недели. Фирма «Гермес» продолжала работать. Кондратьев звонил Добродееву и обещал рассчитаться, но не сразу. Добродеев вел себя, как ни в чем не бывало, был довольно любезен и сказал, что готов подождать. Дмитриева объявили во всероссийский розыск, как пропавшего без вести.

Кондратьев не мог нарадоваться на Лычкина. Тот работал, не покладая рук. Находил все новых и новых клиентов, и своему процветанию фирма во многом была обязана его находчивости и активности.

Инна переехала к нему на квартиру. Он познакомился с её родителями и дело шло к свадьбе. Ее любовь словно возродила его к жизни, и все дальше и дальше от него становился гарнизон под Душанбе, все реже и реже видел он во сне свою Лену, все реже и реже слышал голос Митеньки: «Папа, папа приехал!»

Но тут произошло неожиданное, что в корне перевернуло все их отношения.

— Леш, — сказала Алексею Инна. — Лариса приглашает нас к себе на восьмое марта.

— Неохота что-то, Инночка, я так устал, — вздохнул Алексей. — И не хочу я никуда идти. Мне так хорошо с тобой, и никого, кроме тебя я не хочу видеть. Давай проведем этот день вдвоем…

— Но, Леш, Лариса моя родная сестра, и я её давно не видела. Она все мотается по этим челночным командировкам. В кои-то веки хочет посидеть с родной сестрой и познакомиться с её женихом. И со своим кавалером она обещала меня познакомить. Мне тоже интересно. Она немного взбалмошная, но очень славная. Она так меня защищала в детстве, когда меня кто-то обижал. А потом вышла замуж, так, без любви, и её муж был очень жесток с ней, даже бил её. Когда они развелись, она просто расцвела. Ну пойдем, и ехать не так далеко, в Чертаново…

— Ну ладно, — вздохнул Алексей. — Раз уж ты так просишь… Надень только свое новое платье, которое я тебе купил. Я тебя ещё ни разу в нем не видел. Только когда примеряла. А оно тебе так идет…

Инна поцеловала Алексея и бросилась наряжаться. Через полчаса она вышла к нему в темно-синем коротком платье, накрашенная, завитая, пахнущая чем-то французским.

— Ну как я тебе? — улыбалась она.

— Ты очаровательна! — с восхищением глядел на неё Алексей. — Никогда не видел тебя такой красивой. А то все в брюках, в джинсах… Вот теперь вижу тебя во всей красе. Лучше ты только голая…

Недавно Алексей купил бежевую «шестерку». Он хотел поехать на ней.

— Леш, ты что, там пить не собираешься? Восьмое марта, как-никак…

— Инночка, но я же не пью, мне совершенно не хочется пить. Разве что бокал шампанского, но от Чертаново до Теплого Стана я уж как-нибудь доведу машину…

— Ну не поедем на машине, Леш. Ты же не сможешь расслабиться. В кои-то веки пошли в гости, а ты будешь там цедить бокал шампанского. Изредка-то можно. Есть повод, — выразительно поглядела она на него. А он не понял её слов, их смысл дошел до него значительно позднее…