… В начале ноября было открыто частное малое предприятие «Гермес», коммерческим директором которого был назначен Алексей Кондратьев. Фонд инвалидов-афганцев выдал предприятию необходимый кредит. Надо было срочно подбирать персонал для работы. Алексей дал объявление в газету… Дело двигалось быстрыми темпами, руководители Фонда имели хорошие связи в высоких кругах и пользовались покровительством влиятельных людей. Для личного контакта Алексей сам съездил в Харбин и встретился там с поставщиками. Ему предложили для продажи баночную ветчину, тушенку, рис, растительное масло, чай и другие продукты в неограниченных количествах, было бы только чем за них платить. И только там, в Китае, поняв, какие масштабы может приобрести это дело, он почувствовал вкус к работе, почувствовал себя хозяином. А пока он находился в Китае, в Союзе произошли немаловажные события — встреча лидеров трех республик в Беловежской пуще и прекращение существования самого Союза. Затем — выступление Горбачева по телевизору о сложении им полномочий Президента СССР…

Выехал Кондратьев из одной страны, а приехал в другую… С первого января 1992 года должно было произойти освобождение цен. Казалось, ничто не могло помешать удачной торговле… Заканчивался 1991-й год, год надежд… Если бы Алексей, если бы Сергей и Настя, если бы все знали, что их ждет в самом ближайшем будущем, трудно сказать, какие бы решения они тогда приняли… Но предвидеть будущее никому не дано, тем более, в такие роковые годы…

… Чудовищно болела голова, а во рту словно табун ночевал… На душе было пусто, мерзко и гнусно…

… Не поднимаясь с постели, Михаил Лычкин потянулся дрожащей рукой к сигаретной пачке, лежавшей на стоящем около дивана стуле, сунул в пачку пальцы, но обнаружил, что там нет ни одной сигареты. Он выматерился вслух и с трудом поднялся. Прошлепал босыми ногами по грязному полу на кухню и открыл холодильник. Его взору предстала жалкая картина — пустые полки, в самом низу холодильника полбуханки черствого хлеба, а на средней полке — огромный заплесневелый соленый огурец. В досаде он сильно хлопнул дверцей и обратил свой туманный взор на стол. В огромной пивной кружке оставалось граммов сто пятьдесят вчерашнего пива, а в пепельнице торчал бычок довольно приличного размера. Михаил выпил остатки пива и закурил бычок «Пегаса», наполнив маленькую кухоньку смрадным дымом…

… Попытался напрячь память и припомнить вчерашний день, попойку у приятеля… Вспомнил и в ужасе сморщился… Боже мой, кажется, он стал приставать к Славкиной жене Лиде. Да, точно, он схватил её сзади за тугую талию и прижал к себе. Она даже не сопротивлялась, недвусмысленно улыбалась и тянулась к его рту пухлыми накрашенными губами… И он потащил её на диван… А в это время вошел Славик… Какой кошмар, о чем они в тот момент думали?

«А-ыыы», — произнес нечто невнятное Славик, делая какие-то странные движения, а затем залепил Лидке оглушительную пощечину. Михаила же схватил за шиворот и вытолкал на лестницу, обложив всеми известными ругательствами. Михаил ещё долго стоял за захлопнутой дверью и слышал не прекращавшуюся брань Славика и всхлипывания Лидки. «Что я могла сделать? Он меня схватил и потащил…» У Славика же теперь что-то словно заклинило и он раз пятьдесят повторил одно и то же бранное слово на букву «б», кстати, совершенно точно выражая суть своей супруги. Не желая дальше слушать все это, Михаил поплелся пешком вниз. Было очень поздно, на такси денег не было, и он прошел пешком три остановки, умудрившись при этом на остатние деньги купить две бутылки пива, благо уже появились коммерческие ларьки. Дома на замызганной, заплеванной кухне он лакал пиво, курил и бранился. Пытался дозвониться до каких-то телок, но все как-то неудачно… И наконец, совершенно осовевший, завалился спать…

…Какая скука, какая лютая тоска… И денег в кармане совершенно нет… А без денег тоска совершенно непроходимая…

Но откуда же их взять, вот в чем вопрос? Неужели опять тащиться на поклон к матери? Как неохота, но делать-то что-то надо…. И зачем он отказался от работы, которую она ему нашла? Хоть что-то было бы в кармане… Но тысяча рублей в месяц, это же такой кошмар… Это же нищета кромешная… И при этом с девяти до шести торчать в конторе, считать чужие деньги… А люди уже стали заниматься серьезными делами, открывать собственные фирмы, малые предприятия, делать деньги буквально из ничего… А он-то, спрашивается, чем хуже этих недоумков? Он, закончивший Плехановский институт, он, выросший в торговой семье, да ещё в какой… До окончания института он проедал остатки отцовских денег и плюс к тому был как бы и на содержании у матери. А теперь… От работы, которую она ему нашла, он отказался, тем самым, как бы вроде и отказался от её материальной поддержки. А вот, выясняется, что прожить без этой поддержки он не в состоянии… А деньги тают, стремительно тают, как мороженое в жаркий день… Хорошо еще, что мать платит за эту, с позволения сказать, квартиру в спальном районе. Да, впрочем, ради чего платит? Ради себя самой же. Чтобы он не мешал её романтической любви…

В этом, девяносто первом году в Москве появились коммерческие ларьки и отделы в магазинах, в которых продавались хорошие заграничные вещи, продукты, напитки, которые так хотелось купить… Соблазнов стало много… Можно было уже и за границу съездить, было бы только на что…

… Нет, все-таки придется ехать к матери, она подкинет, никуда не денется. Который час? Боже мой, уже половина одиннадцатого, мать давно на работе… На работу, что ли, к ней съездить? Далековато… Сил нет. Можно было бы побомбить на машине, но похмелье, тягостное похмелье, и штрафануть могут, а платить-то нечем… В начале этого года он дал на раскрутку своему школьному приятелю Игорю Глотову взаймы довольно приличную сумму, тот обещал отдать с процентами, но каждый день кормил обещаниями, и Михаил стал сомневаться, что он отдаст долг вообще… И зачем он ему дал? Только позже он узнал, что Игорь завсегдатай казино и вообще большой любитель просаживать в злачных местах деньги, особенно чужие. А, ладно, не дал бы Игорю, давно бы пропил. А тут хоть какая-то надежда есть… Вдруг, и впрямь раскрутится, чем черт не шутит…