Она лгала. Келлон невидящими глазами уставился на фреску, поврежденную взрывом, его собственная жизнь была так же омрачена и разбита как эта светящаяся панель. Он сжал кулаки в приступе нездоровой и бесполезной ярости. Конечно, она лгала!

Может быть, она и любила Херда. Предатель был молодым и красивым. Это неудивительно. Но не любовь заставила ее отправиться вместе с ним. Он слишком хорошо знал Селен, чтобы поверить в это. Она ушла с Хердом, потому что надеялась, что он станет следующим хозяином мира.

— Прокрутите еще раз, — снова приказал он оператору. — Без звука. — Он приветствовал молчаливое изображение усталой, горькой улыбкой. — Доброй охоты, Селен, — прошептал он. — В конце концов, у нас были хорошие дни. Доброй охоты — но тебе и твоему лихому адмиралу лучше быть начеку с Проповедником!

Одинокая слеза упала, и Селен снова исчезла.

Келлон попросил оператора снова связаться с Внешней Станцией. Селен — это еще не все. Сегодня на карту был поставлен целый мир. Его жизнь и ее. Союз и Санпорт. Игра продолжалась, далеко, в беззвучном холоде космоса. Между старым миром, который он покорил и миром неизвестным. Ему оставалось только ждать сообщения. Больше он ничего бы сделать не смог.

— Ничего, Ваша Гениальность, — сказала девушка-оператор. — Связи с космосом не было с тех пор, как был оборван разговор с генералом Нордхорном.

Устало, но неспокойно Келлон поднялся из-за стола. Мертвых унесли. Но ему казалось, что слабый одуряющий запах смерти все еще висел в комнате. Ему было холодно, и его большое тело онемело от напряжения. Он чувствовал отчаянное одиночество, и вдруг подумал о Мелкарте.

Старый философ-историк был тем единственным человеком, который должен был знать, что происходит с Санпортом. Часто в прошлом его где-то макиавеллиевский совет бывал полезен. Чуть ли не до того как Келлон подумал об этом, его ноги уже несли его через Комнату Сатурна.

Этот огромный зал был его библиотекой. Книги поднимались вверх по всем четырем стенам. Здесь же хранились микрофильмы всей известной литературы. Келлон оставил своих охранников у двери в кабинет историка.

Чарльз Мелкарт занимал крошечную нишу. Белые светящиеся стены были голыми, но одно огромное окно открывало живописный вид светящегося окутанного ночью города. Огромный древний деревянный стол занимал почти половину комнаты. Он был завален пачками книг и рукописей.

Словно не имея понятия о происходящем снаружи, Мелкарт сидел за столом и быстро писал старомодной шариковой ручкой. Он был маленьким сутулым человеком. На нем был огромный халат и красная шерстяная феска прикрывавшая его лысину. Когда Келлон вошел, он моргнул и снял очки. На худом морщинистом желтом лице его глаза казались поразительно молодыми и живыми.

— Садись, Вольф, — Мелкарт никогда не раболепствовал. — Я ждал тебя.

Вольф! Это было партийное имя Келлона. Он вспомнил тайные собрания, внизу на уровнях канализации, где на холодных стенах собирались капли внизу на уровнях канализации, где на холодных стенах собирались капли, а воздух, казалось оживал от гула машин. Это было в старые опасные дни, до того, как они бросили борьбу за запрещенные идеалы демократии.

Неожиданно Келлон подумал о том, действительно ли Мелкарт и Руфь были влюблены друг в друга. Он отогнал эту мысль. Это уже многие годы не имело значения. Новое Сообщество было забытой мечтой. Мелкарт оставил свой идеализм вместе со своим здоровьем в иридиумных шахтах Марса. Освобождение загладило тот долг, который когда-то существовал.

Но Мелкарт дал ему многое кроме матери Роя. Худощавый, с блестящим умом новозеландец научил его науке политики. Его научные бумаги были подделаны в штаб-квартире партии, чтобы сделать его более полезным агентом. Когда Корпорация накрыла подпольную организацию, Келлону удалось скрыться с большей частью партийных фондов.

Келлон попытался отплатить ему, дав какую-нибудь высокую должность в Союзе, но насмешливый экс-радикал отказался принять что-либо выходящее за рамки нужд его простой жизни, согласился только пользоваться огромной библиотекой в Комнате Сатурна.

— Ты превратил солнечную систему в лабораторию для проверки моих политических теорий, — сказал он с легкой усмешкой. — Все что мне нужно, так это время для того чтобы закончить написание «Судьбы».

Сейчас, войдя в узкую комнату ученого, Келлон был слишком взволнован и не стал садиться на единственный стул рядом с заваленным бумагами столом. Он направился к большому окну. Внизу мятежники образовали серое неспокойное море, местами оживляемое вспышками алых костров. Далекий взрыв потряс воздух, затрещал автомат, шум голосов стал сердито нарастать.

Мелкарт схватил ручку и сделал быструю запись. Келлон, бледный и напряженный, впиваясь ногтями в ладонь, отвернулся от окна. Хриплым, полным отчаянья голосом он спросил худого старика, сидевшего за столом:

— Чарльз, ты знаешь, что происходит с Санпортом?

Красная феска кивнула.

— Я знаю это уже тридцать лет, — Мелкарт ухмыльнулся с уверенностью совы. — Старый Джованни Вико стал догадываться об этом в своем «законе циклов» еще в восемнадцатом веке. Спенглер и Тойнби поняли это. Позже, Спрейг пошел дальше. Но именно я должен был превратить законы подъема и падения человеческих культур в точную науку, которую я называю судьбой. — Его желтая, похожая на клешню рука быстро махнула в сторону огромной рукописи. — Здесь, в моем последнем томе…

— Послушай! — Келлон ударом кулака оборвал его. — У меня нет времени на книги. Серый класс поднял бунт. Флот принял участие в мятеже. На Внешнюю Станцию совершено нападение, если она падет, нас обстреляют из космоса. Убийцы уже пытались расправиться со мной сегодня.

Он засмеялся резким невеселым смехом.

— Книги! Ты можешь сидеть здесь и писать книгу, когда фанатики Проповедника жгут библиотеки в парке? Они убивают каждого инженера, который попадает им в руки. Кто останется в живых, чтобы читать твою драгоценную книгу?

На высохшем желтом лице Мелкарта появилась усмешка.

— Боюсь, никто, — произнес он медленно. — Трагично, что культуры должны достигать точки падения до того, как они дадут людей способных их понять. Но отсутствие понимания не меняет истину. Каждый из упомянутых тобой фактов неизбежен. Потому что сейчас Санпорт мертв — это окаменелость.