— Ты же хорошо понимаешь, если мы так сделаем, то в конце-концов управившись здесь экологическая инспекция доберется и до Фобоса. Во имя твоего сына и остальных, я должна быть здесь.

— Они тебя убьют, — печально сказал Прайд.

— Ну, пока у меня есть ты, сделать это будет не так уж просто, — улыбнулась Крисс.

Прайд наконец почувствовал как от ее улыбки начинает потихоньку спадать нервное напряжение и отступать опустошенность. Он слабо улыбнулся в ответ:

— От столь откровенной лести растает любой, даже менее самолюбивый мужчина, чем я.

— Эту фразу можно интерпретировать, как согласие помочь мне?

— Эту фразу, по крайней мере, можно интерпретировать! Но этим мы займемся позднее, а сейчас, в первую очередь, мы должны определиться с ночлегом. Не в машине же нам спать?! — бодро сказал Прайд, украдкой бросая взгляд на обнаженные колени Крисс.

Крисс моментально сделала ангельское лицо и покорно произнесла:

— Ну, в этом вопросе я полностью полагаюсь на тебя. Тем более, что по части сна ты уже успел зарекомендовать себя прошлой ночью, — но потом не удержалась и тихонько хихикнула.

Прайд подозрительно покосился на ее смеющееся лицо, но сам не выдержал и широко улыбнулся, а потом и вовсе расхохотался. Впервые за последние три года.

— Ну вот, здесь нас никто не найдет! — Прайд окинул хозяйским взглядом новые владения. Квартира была меблирована даже лучше, чем его старая. Прайд уже давно мог бы подыскать нечто подобное, но привычка, склонность к бродячей жизни — все как-то руки не доходили.

Крисс заглянула на кухню. Водопровод работал, газ тоже был. Даже сохранилась кое-какая посуда.

— У меня в багажнике есть коробка с консервами, — бодро сказал Прайд, — я всегда таскаю с собой некоторый запас. Жизнь такая непредсказуемая штука, а я бы хотел гарантировать себе хотя бы минимум комфорта.

— Я знаю, — улыбнулась Крисс, — все мужчины жутко кичатся своей неприхотливостью и умением выживать в экстремальных условиях, но при этом ни за что не упустят возможность вкусно поесть.

— Конечно, — самодовольно хмыкнул Прайд, — я при всей своей гипертрофированной склонности к авантюрам еще к тому же жутко хозяйственный! А в перерывах между тем как стреляю или стреляют в меня — обожаю готовить.

— Обожать и уметь — это разные философские понятия.

— Сейчас ты сможешь уточнить это на практике, — гордо заявил Прайд, — и я думаю, что тебе станет стыдно за неуместный в данном вопросе скептицизм!

— Посмотрим, — интригующе промурлыкала Крисс.

Прайд сходил к машине и принес в дом сначала лэптоп, а потом коробку с консервами. Его видавший виды автомобиль ничем не выделялся среди припаркованных и просто брошенных машин на небольшой стоянке, зажатой с трех сторон пустующими домами.

Потом Прайд оккупировал кухню, предварительно изгнав оттуда Крисс, мотивируя это тем, что мол когда он готовит, то должен сосредоточиться и полагаться на вдохновение, а Крисс его отвлекает, заставляя мысли течь совершенно в другом направлении.

— Каюсь! И после ужина готова искупить вину, — восторженно прошептала Крисс, когда через полчаса Прайд торжественно пригласил ее к столу. — Но ты опять надо мной смеешься — все это никак не возможно было приготовить из тех несчастных банок и пакетов, которые ты принес из машины. Тем более за полчаса!

Прайд гордый произведенным эффектом, скромно потупившись пробормотал:

— Это что, это так — на скорую руку… А вот завтра я съезжу за продуктами…

— И тогда нам будет ничего уже не страшно. Мы обманем их все! Мы умрем не с чужой помощью, а сами — от обжорства. И смерть эта будет прекрасной.

— Я могу предложить так же и другой вариант, — совсем уж застенчиво сказал Прайд. — Тем более, что кто-то обещал искупить свою вину.

— Я готова, — невинно похлопала огромными пушистыми ресницами Крисс, — надеюсь только, что мы все же успеем перебраться из кухни в комнату?

— Я думаю, — серьезным тоном сказал Прайд, — что да, хотя это и не имеет принципиального значения. Некоторое время я еще могу потерпеть, но все же не стоит затягивать решение столь животрепещущего вопроса, — и Прайд легко подхватил Крисс на руки…

Через час, когда Крисс уже спала, Прайд встал и подключил компьютерного патриарха к сетевому коммутатору.

Информационный блок посвященный общедоступным событиям не содержал ничего интересного. Прайд лишь мельком отметил, что напряженность, увязываемая с наличием в городе возможных мутантов продолжает необоснованно нагнетаться.

Прайд хорошо представлял какую потенциальную опасность могут таить непредсказуемые свойства мутантов, но он так же хорошо знал, что мутанты никогда не идут на обострение отношений вне кризисных и безвыходных ситуаций. А с некоторых пор, Прайд мог считать, что знает мутантов лучше и глубже, чем кто-либо, может даже лучше самих мутантов. Ведь его сын Макс был мутантом. Макс, которого он в свое время таскал на плечах, которому вытирал сопливый нос, а порою, окончательно выведенный из себя разбушевавшимся бесенком, и вынужденно прикладывался к традиционной точке, служащей незадачливым воспитателям как средство радикального воздействия в экстремальных ситуациях, порою ошибочно принимаемую за панацею в разрешении всех возникающих конфликтов.

Макс, в котором Прайд без труда угадывал собственные сглаженные временем черты и с которым, как бы заново, проживал почти не различимые на данный момент, но возможно лучшие годы своей жизни. Хотя конечно услужливая память наверняка постаралась сгладить, затушевать негативные нюансы прошлого. И вполне возможно, что пора детства не столь уж радужна и безмятежна — как впоследствии это хочет представить память — со своими ничуть не менее важными проблемами и не менее горькими бедами, особенно учитывая остроту восприятия в те далекие годы. Помнил бы человек, пусть смутно, события происходившие в зрелости, через такой же промежуток времени, что отделяет его от навсегда ушедшего детства? Кто знает…

Прайд устало прикрыл глаза. Перед его мысленным взором явственно возникла картина, казалось навсегда впечатанная в память, словно выжженное тавро. Та картина которая снова и снова возникала, стоило Прайду хоть на мгновение прикрыть глаза. Он вновь видел как Макс стоит перед экологической комиссией. Приговор был предрешен. Они его совершенно не слушали — кому охота слушать что там лепечет жалкий мутант. Макс пытался воздействовать на них логикой и умом. А им не нужны были ум и логика, они могли бы прислушаться к одному-единственному аргументу — к силе. Но мальчик не так был воспитан. Прайд сам его таким воспитал…

А потом было заключение медицинской комиссии и приговор… Страшный приговор, но в отличии от всего остального спектакля — амбициозно называемого заседанием экологической комиссии — очень логичный. Конечно, как мог оставаться в живых потенциальный носитель как минимум трех-четырех новых свойств, совершенно чуждых их представлению об обычном человеческом организме?!

Заседание комиссии было закрытым. Давно миновали времена, когда эти процессы разворачивались публично, обставляемые как яркое и красочное шоу. Теперь, когда фактически каждый второй житель города мог не пройти тест на экологическую чистоту, обильные костры инквизиции могли слишком ярко высветить язвы общества раздувающего это жуткое пламя. Общества в котором малейшее отклонение от стандарта стало считаться самым страшным пороком.

Прайд вспомнил как используя свое право доступа он миновал электронный контроль и попав в здание где должна была заседать экологическая комиссия долго блуждал по полутемным коридорам, пытаясь открыть все двери, попадавшиеся на пути. Словно слепой блуждающий в лабиринте, с каждым шагом неотвратимо приближающийся к поджидающему его минотавру.

Внезапно распахнув одну из дверей, Прайд оказался на галерке огромного зала: полупустой амфитеатр, где скучающе развалились в уютных креслах сытые ухоженные мужчины и полукруг света, в котором застыла нелепая, неуместная здесь, хрупкая фигура мальчика…