— Дурак! — закричал слуга. — Я предупреждал тебя: будь начеку. Но ты все знаешь лучше Рабека, все делаешь по-своему. Тебе бы только скандалить. А они одурачили тебя, как хотели, да еще и насмеялись над тобой вдоволь, месье.

Гарнаш выпустил руку слуги и отступил на шаг назад. Неожиданный протест слуги, его слова, прозвучавшие так неожиданно, но очень кстати, помогли хотя бы отчасти отрезвить его. Гарнаш понял: слуга прав, винить во всем он должен одного себя — себя и свой проклятый характер.

— Кто… кто одурачил меня? — пробормотал он.

— Гобер, вернее, малый, который называл себя Гобером. Он и его дружки. Они выманили вас. Затем Гобер вернулся с басней о вашей смерти и о потасовке на полях Капуцинов. К несчастью, здесь оказался месье де Трессан, и Гобер упросил его направить туда солдат, чтобы навести порядок. И эскорт был отослан туда. Тщетно пытался я остановить их. Меня даже не слушали. Солдаты уехали, и тогда месье Гобер вошел в гостиницу, где его ожидали месье де Кондильяк и шестеро его негодяев. Они ожидали меня и затащили мадемуазель в экипаж. Я делал все что мог, но…

— Давно они уехали? — прервал его Гарнаш.

— Всего за несколько минут до вашего прихода.

— Это, должно быть, тот экипаж, который проехал мимо меня около ворот Савойи. Мы должны догнать их, Рабек. Я сократил свой путь через кладбище Святого Франциска, иначе я бы встретил эскорт. О, проклятье!

— вскричал он, ударяя сжатым кулаком правой руки открытую ладонь левой. — Столько трудов погубить из-за минутной слабости! — затем он резко повернулся на каблуках: — Я иду к месье де Трессану, — бросил он через плечо и вышел.

Когда он переступил порог крыльца, на улице наконец-то появился возвращающийся эскорт. Увидев его, сержант изумленно вскрикнул:

— Месье, по крайней мере, вы целы. Нам говорили, что вас уже нет в живых, и я опасался, что так оно и есть на самом деле, хотя все остальное было, очевидно, дурацкой шуткой.

— Шуткой? Это была не шутка, — мрачно ответил Гарнаш. — Лучше возвращайтесь во дворец сенешала. Мне больше не нужен этот эскорт, — горько добавил он. — Потому что мне потребуется куда более значительная сила.

И он вышел под дождь, который вновь начался и теперь лил как из ведра.

Гарнаш направился прямо во дворец сенешала. И там, хотя в этот день его чувства уже подверглись серьезным испытаниям, а темперамент проявился очень бурно, парижанина ожидали новые неприятности, а Трессана вспышки его гнева.

— Могу ли я узнать, месье сенешал, — заносчиво спросил он, — с какой целью вы приказали эскорту, который был отдан под мою команду, покинуть свой пост?

— С какой целью? — переспросил сенешал, и в его голосе одновременно слышались сожаление и негодование. — Ну как же, чтобы он смог вовремя поспеть к вам на помощь. Мне сказали, что ваша жизнь была в опасности, если вы вообще еще живы.

Такой ответ обезоружил Гарнаша, который, конечно же, не доверял Трессану. Однако сенешал был настолько искренен в излияниях радости по поводу чудесного спасения парижанина, что тот не счел возможным заявить о своем неудовольствии в той форме, в которой намеревался это сделать. Вместо этого он принялся рассказывать Трессану о разыгравшихся событиях. Гнев его опять ожил, и хотя сенешал, оценив ситуацию, проявлял внешние признаки дружеского участия, это нисколько не смягчило Гарнаша.

— А сейчас, месье, — заключил он, — остается лишь одно: вернуться с войсками и силой потребовать от них выдачи мадемуазель. Сделав это, я арестую вдову, ее сына и любую другую обезьяну в замке. За поддержку, оказанную мадам в ее попытке сопротивляться воле королевы, люди вдовы окажутся в Гренобльской тюрьме, и вы сами разберетесь с ними, а маркиза и ее сын отправятся со мной в Париж, где они ответят за нанесенное ее величеству оскорбление.

Сенешал стал серьезным, он задумчиво теребил бороду указательным пальцем, и его маленькие поросячьи глазки испуганно всматривались в Гарнаша сквозь стекла очков в тяжелой оправе. Гарнаш опять застал его якобы погруженным в дела.

— Да, конечно, — будто нехотя, согласился он, — это ваше право.

— Я рад, месье, слышать такой ответ. Потому что мне потребуется ваша помощь.

— Моя помощь? — лицо сенешала приобрело испуганное выражение.

— Для уничтожения гарнизона в Кондильяке вы должны выделить мне солдат.

Щеки сенешала раздулись, угрожая, казалось, взорваться, он покачал головой и задумчиво улыбнулся.

— И где, — спросил он, — должен я, по-вашему, найти их?

— В Гренобле у вас более двухсот человек.

— И вы думаете, эти люди смогут взять такую крепость, как Кондильяк? Месье, вы заблуждаетесь. Если крепость окажет сопротивление, вам потребуется в десять раз больше солдат, чтобы привести их в чувство. У них большие запасы и отличное водоснабжение. Мой друг, они просто поднимут мост и будут смеяться с высоты стен над вами и вашими солдатами.

Гарнаш посмотрел на сенешала из-под насупленных бровей. Несмотря на то что у него имелись веские основания не доверять этому человеку, он был вынужден признать справедливость сказанных им слов.

— Если надо, я буду вести осаду, — заявил он.

И опять сенешал покачал головой.

— В этом случае нужно быть готовым зимовать там, а зима холодная в долине Изера. Гарнизон замка невелик, всего человек двадцать, но этого хватит для его защиты. Нет, месье, если вы хотите взять их силой, вам не хватит двухсот человек.

И тут Трессана осенило. Как всегда, его целью было накормить волков и сохранить овец. Порвать с мадам де Кондильяк ему не позволяли безумные сердечные надежды. Порвать с человеком, который был воплощением королевской власти, он просто не решался. Трессан пробовал

— и это ему давалось нелегко — держаться середины, стараясь услужить вдове и не перечить (хотя бы внешне) парижанину. Сейчас, как ему казалось, он окончательно зашел в тупик, когда следовать прежним курсом становилось невозможно, а приходилось остановиться и уточнить, на чьей же он стороне. Однако только что высказанное им соображение помогло ему выйти из затруднения. Прожекты мадам де Кондильяк его мало заботили, и ему было безразлично, доберется ли ее корабль до спасительной гавани или нет, равно как его никогда не волновало и то, выйдет ли Валери де Ла Воврэ замуж за Мариуса де Кондильяка или за последнего сапожника в Гренобле. Его не беспокоило, что он мог способствовать крушению планов маркизы, лишь бы она не знала о его предательстве, лишь бы внешне он сохранил верность ее интересам.

— Месье, — серьезно сказал он, — единственное, что вам остается, — это вернуться в Париж, набрать достаточно людей, приготовить пушки и другие современные осадные приспособления, которых у нас здесь нет, вернуться и разрушить стены замка Кондильяк.

Сенешал был совершенно прав, и Гарнаш отчетливо понимал это. Он уже начал было сомневаться, не рано ли он причислил сенешала к союзникам противной стороны. Но хотя он и признавал мудрость данного им совета, однако подобный шаг ущемил бы его гордость, заставил бы признать, что его, де Гарнаша, изобретательности, на которую так полагалась королева, отправляя его сюда одного, оказалось недостаточно.

Не отвечая, он прошелся по комнате, пощипывая усы и размышляя, в то время как сенешал украдкой наблюдал за ним в колеблющемся свете свечей. Наконец он остановился около письменного стола, прямо напротив сенешала. Гарнаш сделал резкий жест рукой, и в его глазах появилась решимость.

— Месье сенешал, ваш добрый совет может быть использован как последнее средство для меня, — сказал он. — Но сначала я попробую что-то предпринять с теми людьми, которые у вас есть здесь.

— Но у меня нет людей, — уныло ответил Трессан, видя, что все его усилия пошли прахом.

Гарнаш посмотрел на него с изумлением, которое тут же переросло в подозрение.

— Нет людей? — оторопело повторил он. — Нет людей?