Когда мне было тридцать два, а было это в две тысячи сто третьем году, я прибыл со спецзаданием в Северную федерацию. Предыдущий начальник погиб при разведывательной операции. Я готовил, оказавшееся без командира, подразделение к вылазке, когда однажды ночью на моем столе каким-то образом оказалась фотография, на которой я увидел мою дочь. Разорванная, словно диким зверем, она лежала в опавшей листве лицом вниз. Совершенно не помню, что я почувствовал в тот момент. Всё что я запомнил после этого – полёт в самолете и рваные картины того, как я добирался до двери своего дома. Оказавшись внутри, я вдруг, с предельной ясностью осознал, что всё что я так долго создавал, всё, о чем заботился, всё что любил – абсолютно всё, всё в один момент полетело ко всем чертям. Потеряв Джуди, я потерял и смысл своего существования. Помню я кричал, я рыдал – вопил словно умалишенный, царапая стены и разбивая о них кулаки. Я хотел, чтобы мне стало легче, хотел отогнать от себя эту раздирающую душу, боль. После нескольких часов самобичевания меня наконец взяла слабость, и я уснул.

Проснулся я спустя лишь месяц. Окружённый пустыми бутылками и воняющий как самая грязная канализационная труба мира, я вновь обрел смысл существования. Хорошенько поработав над своим внешним видом и приведя себя в порядок, я отправился в полицейский участок. Мне ничего не стоило надавить на толстяка полицейского, который, едва ли не на блюдечке преподнёс мне все данные по делу того ублюдка, который буквально вчера был задержан по подозрению в семи убийствах. В числе его жертв была и моя Джуди.

Филипп Нолан – эта надпись в графе «подсудимый», навсегда отпечаталась раскаленным железом на моем сердце. Улики против этой твари в обличии человеческом были неоспоримы, и он даже не стал отрицать своей вины.

Мне оставалась сущая мелочь – обеспечить побег этому ублюдку. В этом не было никакой проблемы. Я всё выстроил безупречно, и был тем, кто протянул руку этому педофилу, выбиравшемуся из канализационной трубы, был тем, кто вытянул его из тюрьмы. О боги! Знал бы он куда бежит, он бы остался по ту сторону решётки и до конца своих дней – прятался бы за ней от меня. Но ублюдок ничего этого не знал и даже не догадывался. Он просто считал себя необычайным счастливчиком и баловнем судьбы.

Я привёл его в свой дом, накормил и напоил. Позволил помыться в душе и только после того как он, почувствовав себя в полной безопасности, прилёг на кровать, я схватил его, связал и заткнув рот кляпом, бросил в тёмный гараж, где он пролежал всю ночь. Бедняга наверняка всё это время гадал, кто я из тех семи отцов, которых он лишил дочерей. Я тоже не спал всю ночь, подготавливая себя к тому что должен был сделать.

Когда забрезжил рассвет, я собрался с силами и вошёл в гараж. Он по-прежнему лежал на животе со связанными за спиной руками. Услышав, как я вошел, он призывно застонал. Не обращая внимания на звуки, которые он издавал, я поднял его и усадил на поставленный загодя, в углу гаража, стул. Привязав его ноги к ножкам стула, я взял с одной из гаражных полок, заготовленную канистру с бензином и полил его ступни.

Помню тот взгляд. Он смотрел на меня глазами полными ужаса, пытался своим взглядом остановить меня, вызвать жалость, но я держался молодцом. Я видел перед собой только мою Джуди, изуродованную, разворваную до самых её белых тонких косточек. Чиркнув спичкой, я посмотрел в глаза ублюдка, и кажется, в тот момент он понял всё. Когда его ступни вспыхнули, он ещё некоторое время, смотрел на меня остекленевшими глазами, наверняка отчетливо осознавая, что живым ему от меня не уйти. Только когда в гараже потянуло запахом жаренного, он завопил в кляп. А я, впервые за долгий месяц, улыбнулся.

Кормил я, через капельницу, своего питомца каждый день чтобы он не дай Бог не умер от голода. Миллионы нормальных людей в нашем мире умирает от голода каждый год. Этот ублюдок, недочеловек, выродок не заслужил такой простой смерти. Его смерть должна была стать чем-то эксклюзивным, чем-то экстраординарным, чем то, что он будет вспоминать даже, поджариваясь на медленном огне в преисподней.

Через неделю, когда нижняя часть его тела почти вся выгорела до костей, мы наконец добрались до паха. К тому моменту он уже совершенно разучился говорить – только нечленораздельно мычал.

Тогда я решил устроить бедняге каникулы, чтобы он хоть как-то восстановился. Я притащил в гараж телевизор и каждый день включал ему фильмы, приносил чего-нибудь вкусненького. В общем мы неплохо проводили с ним время. И тут наступил день, когда этот засранец чуть было всё не испортил.

– Я не знаю, что я могу сделать для того чтобы ты простил меня. Но Богом молю, прости, прости меня – сказал он как-то раз, когда я хотел покормить его сладким мармеладом в прозрачной упаковке с широкой золотой каймой сверху на которой крупными буквами было написано «Медведи далекого заполярья». Джуди обожала этот мармелад.

В тот момент, застигнутый врасплох, я едва не дал слабину. Мне вдруг по-настоящему захотелось отпустить его, и я едва это не сделал.

– Папа – впервые за всё это долгое время, услышал я голос Джуди. Слабый и неразборчивый он тихо донёсся у меня из-за спины, когда я присел для того чтобы отвязать обугленные ноги несчастного ублюдка.

– Да? – отозвался я, не поворачиваясь, потому что знал, что это не может быть правдой.

– Я люблю тебя – сказала она. И в тот момент я почувствовал, что попал в ловушку. В крепкую ловушку, такую, из которой я не могу выбраться до сих пор. Я убил его. Убил быстро и безболезненно – просто перерезал горло и оставил его гнить в гараже. Когда, спустя две недели его обнаружили, никто даже не стал заводить дело. Труп Филиппа Нолана исчез. Растворился в ненависти людей, обитавших в городе и правосудие, просто отвело глаза в сторону, предпочтя ничего не заметить.

После этого я переехал в другой штат, купил небольшой домик и стал жить тем что перепродавал разную рухлядь до тех пор, пока ко мне не нагрянули ребята из «Эдема», перевернув мою жизнь вверх ногами. Я снова был в деле. Я снова был кому-то нужен».

Смолкнувший Стив вынул из пачки уже четвертую сигарету. Прикурив её, он не спеша сдёрнул с носа свои неизменные тёмные очки. Безжизненные тусклые глаза его слепо уставились в сторону огня, но снайпер конечно же не мог видеть ни пламени, ни сидящего за ним Джека.

– Когда-то мы с Ральфом были такие же как ты сейчас, Джеки. Такими же быстрыми, сильными ловкими и самоуверенными. И оглядываясь назад, позволь мне дать тебе один совет. Никогда не тревожь плохое прошлое, парень. Никогда. Иначе оно, до конца твоих дней будет само тебя тревожить. Лучше всего оставить его там, где ты никогда не сможешь отыскать его. Запрятать его как можно глубже, запереть на ключ, а ключ выбросить в колодец без дна – так нужно поступать с хреновым прошлым.

– Без проблем, Стив – подбросив в костёр веток, сказал Джек. Выпорхнувшие из пламени сверкающие золотые мушки не спеша устремились вверх – в сторону хмурого неба, постепенно, одна за одной растворяясь в воздухе, до тех пор, пока не осталась одна – самая яркая. Но и она, потревоженная порывом ветра, порхнула в сторону и исчезла, оставив после себя лишь смутное воспоминание.

Ночь была холодной и Стив с Джеком, упаковав Ральфа и Энди в мешки для сна, сами устроились подле костра. Ветеран со здоровяком тихонько посапывали под высокими массивными столбами, когда раздавшиеся несколько раз подряд, шаги, неподалёку от их лагеря, заставили снайпера и стрелка покинуть открытую площадку и спрятаться в кустах, оставив командира и Энди в качестве приманки для врага.

Размежив через силу веки, Ральф мутным взглядом обвёл раскинувшийся перед ним, серый небосвод по которому, наплывая друг на друга, медленно ползли тяжёлые тучи.

– Погода портится – прохрипел он, не отрывая взгляда от неба.

– Да – бесстрастно ответил, опирающийся спиной на основание столба, Энди.

– Ты как старина? – повернув голову к здоровяку, спросил командир.