Незадолго до восьми часов слуги графа, уже на лошадях и полностью готовые к отъезду, выстроились в образцовом порядке во дворе асиенды.

Шелковинка держал под уздцы лошадь своего господина; Мигель Баск, неподвижный, как бронзовая статуя, стоял во главе небольшого отряда.

На прелестных личиках доньи Флоры и ее подруги, выглядывавших из окна, сквозило любопытство.

Раздался шум шагов и звон шпор, и на крыльце появился капитан, сопровождаемый доном Хесусом Ордоньесом.

На прекрасном лице Лорана не было заметно никаких следов страшных душевных потрясений прошедшей ночи. Он был спокоен и бодр, хотя и немного бледен; великолепный наряд еще сильнее подчеркивал его красоту.

Он почтительно поклонился девушкам.

— Сеньориты, я и не смел надеяться на такое счастье, — любезно обратился он к молодым особам, — ваше присутствие служит для меня счастливым предзнаменованием.

— Мы помолимся, чтобы оно не оказалось обманчивым, — с кроткой улыбкой ответила донья Флора.

— И за ваше скорое возвращение, — многозначительно прибавила донья Линда.

— Я подожду вас здесь, чтобы вместе вернуться в Панаму, — сказал в свою очередь асиендадо.

— Решено, сеньор… Впрочем, я не задержусь в Чагресе ни на минуту дольше, чем этого потребует необходимость; дня четыре, самое большее — пять.

— У нас впереди останется целых три дня. Это даже больше, чем требуется.

— Только будьте готовы.

— Даю вам слово.

— Очень хорошо; мне пора ехать, до свидания, сеньор дон Хесус.

— Не смею задерживать вас дольше, время не терпит. Доброго пути, граф.

— Благодарю, дон Хесус. Надеюсь, что он будет действительно благополучным.

Лоран мигом вскочил в седло и поклонился дамам.

— Молитесь за путешественника, сеньориты.

— Уезжайте, сеньор, чтобы поскорее вернуться, — весело напутствовала его донья Линда.

— До скорого свидания, — прошептала донья Флора, выпустив из руки носовой платок, на лету подхваченный Лораном.

— Я буду бережно хранить этот талисман, — обратился к ней капитан, — и возвращу его вам, когда вернусь.

Раскланявшись в последний раз, он умчался во весь опор. Следом удалились и его слуги.

— Мне было бы жаль тех, кому пришла бы в голову несчастная мысль напасть на него, — пробормотал себе под нос асиендадо, — какой лихой наездник!

После этого небезосновательного заключения он вернулся в дом.

Флибустьеры торопились. Они были вне себя от радости, что наконец увидят старых товарищей, с которыми так давно расстались, что могут сбросить с себя личину, тяготившую их, пить, распевать песни, говорить открыто, не опасаясь ненавистного взгляда какого-нибудь шпиона, спрятавшегося в кустах.

Особенно радовался Мигель Баск, который терпеть не мог твердую землю, годную, по его мнению, лишь на то, чтобы выращивать на ней овощи; он хохотал во всю глотку при одной мысли о том, как славно погуляет.

Все жестоко ошибались в своих расчетах. То, что ожидало их, не носило того розового оттенка, как им воображалось.

Вот уже минут двадцать Береговые братья летели вскачь, пока наконец окончательно не потеряли асиенду из виду. Они только что въехали в ущелье между двумя высокими горами, когда увидели человек десять краснокожих воинов, скакавших к ним навстречу.

Это были индейцы валла-ваоэ, все вооруженные ружьями, как с удовольствием отметили про себя флибустьеры.

Они узнали те самые ружья, которые сами же отдали Хосе несколько дней тому назад.

Сам Хосе, вооруженный точно так же, как и его спутники, в своем самом богатом боевом наряде, ехал в нескольких шагах впереди этого небольшого отряда.

Узнав друг друга, обе группы смешались, и вскоре завязалась дружеская беседа.

— Приветствую тебя, Хосе, — сказал Лоран, — я не ожидал встретиться с тобой так скоро, мой друг.

— Мы находимся на том самом месте, где нам нужно было встретиться, — заметил Хосе, ответив на поклон капитана, — в конце этого ущелья дорога разветвляется на две. Одна уходит вправо, в сторону Чагреса, а другая круто сворачивает влево, к реке Сан-Хуан, куда мы и направляемся.

— Когда мы прибудем на место?

— Мы на полпути. Минут через двадцать мы уже достигнем места якорной стоянки флота.

— Что нового?

— Насколько мне известно, нет никаких новостей. Вот только повесили двух испанских шпионов.

— Невелика беда. Нет ли у тебя вестей о доне Санчесе?

— Никаких; а у вас?

— Я не видел его, он не присутствовал при нашем отъезде с асиенды.

— Похоже, он что-то замышляет.

— Ты так полагаешь? Ну, а я не разделяю твоего мнения. Отец Санчес может решиться на попытку мольбами спасти презренных испанцев от моей мести, как ни мала надежда разжалобить меня, но выдать экспедицию губернатору Панамы — совсем иное дело. Между этими намерениями лежит бездна.

— Что-то я не очень хорошо улавливаю смысл ваших слов. О чем вы?

— А ведь все очень просто, мой друг. Отец Санчес, так сказать, член нашего семейства. Он воспитывал мою мать и тетку, присутствовал при моем рождении и любит меня безграничной любовью. Он оказался перед тяжелым выбором: пожертвовать спасением города из любви ко мне или же поступиться своей привязанностью ради весьма сомнительной перспективы спасения города? Ты понимаешь, что он не может быть уверен в спасении города, если б даже предупредил испанцев; а меня, которого любит, как сына, он погубил бы неминуемо без пользы для людей, к которым в глубине души питает очень мало сочувствия. Понимаешь теперь?

— Конечно, понимаю, капитан, и согласен, что положение отца Санчеса чрезвычайно затруднительно.

— Одному Богу известно, что он сделает; я предоставляю ему полную свободу действий.

Путешественники проезжали теперь через довольно густой лесок.

— Вот мы уже почти у цели; минут через десять мы приедем.

Едва Хосе произнес эти слова, как громкое «кто идет?» раздалось в нескольких шагах от них.

— Береговой брат, Прекрасный Лоран! — немедленно ответил капитан.

Из кустарника вышел человек.

— И вправду, черт меня побери с руками и ногами! — весело вскричал он. — Я уж думал, что ослышался. Добро пожаловать, капитан.

— Здравствуй, Питриан, дружище! Уж не на часах ли ты, чего доброго?

— Я-то? Вздор какой! Просто гуляю, ожидая вас. Мне послышался подозрительный шорох, вот я и крикнул: «Кто идет?» — черт меня побери с руками и с ногами! Какая мне выпала удача заметить вас раньше всех! — И Питриан со всех ног пустился бежать, оставив капитана в полном недоумении.

— Куда его понесла нелегкая? — расхохотался Лоран. — Какая муха его укусила?

— Видно, хочет сообщить о вашем прибытии товарищам, — предположил Хосе.

Спустя пять минут они выехали из перелеска. Величественное зрелище, которое внезапно представилось их взгляду, вырвало у Лорана восклицание восторга.

На расстоянии не более пистолетного выстрела от того места, где они находились, река Сан-Хуан широко раскинулась в своем глубоком русле исполинской серебряной лентой, переливавшейся на солнце рубинами и сапфирами; на волнах, подобные громадным библейским левиафанам, тихо качались бесчисленные корабли флибустьерского флота, часть из которых, самого меньшего размера, стояла у берега.

В центре флота, немного поодаль от остальных, стоял адмиральский корабль; его можно было отличить по трехцветному флагу, который развевался на корме, и по четырехугольному вымпелу, поднятому на вершину большой мачты. Его окружало множество шлюпок.

На берегу флибустьеры разбили на скорую руку наблюдательный пункт, вероятно, для изучения окрестностей; многочисленные белые палатки, разбросанные по равнине, представляли собой самое живописное зрелище…

На реке царило величайшее оживление. Шлюпки то и дело сновали взад и вперед, на берегу буканьеры суетились за приготовлением завтрака.

Кучка Береговых братьев, предупрежденных Питрианом, ждала прибытия Лорана; среди них он узнал несколько знакомых лиц, среди них Польтэ, Питриана, Филиппа д'Ожерона и многих других.