Молодой человек соскочил с лошади и буквально упал в объятия друзей. Поднялись крики радости, громкие восклицания, хохот, шум и гам, которые способны были внушить зависть любому настоящему законодательному собранию; все говорили разом, не давая себе труда выслушать ответы.

Прошло немало времени, пока наконец не водворилась некоторая тишина, так как все Береговые братья очень обрадовались и Лорану, и Мигелю Баску, и их спутникам, однако Филиппу в конце концов удалось заставить себя слушать.

— Любезный Лоран, — сказал он, — адмирал с нетерпением ждет тебя, а также Мигеля Баска и нашего друга вождя валла-ваоэ; не угодно ли вам следовать за мной?

— Охотно, брат, — ответил Лоран, — но сперва мне надо позаботиться, чтобы мои храбрые товарищи, которые служили мне так преданно, ни в чем не испытывали недостатка.

— Не беспокойся о них, Лоран, — возразил Польтэ, — я беру на себя снабдить их всем необходимым.

— Ну, в таком случае их положение заботит меня пуще прежнего, — рассмеялся Лоран.

— Это еще почему?

— Я знаю твое радушие, черт побери! Ты мне напоишь их мертвецки пьяными, чего я вовсе не желаю.

— Ступай себе преспокойно, они будут только слегка навеселе, чтоб на душе было легче. Раз ты здесь, значит, напиваться сейчас нельзя; верно, теперь-то уж мы не заставим себя долго ждать и наконец-то выступим в поход!

Лоран пожал руку Польтэ, поклонился друзьям и, приказав Шелковинке быть готовым в случае необходимости по его первому знаку предупредить товарищей о том, что пора отправляться в путь, вместе с Мигелем Баском и Хосе пошел вслед за Филиппом д'Ожероном и Питрианом.

Они сели в поджидавшую их шлюпку и в несколько ударов весел достигли адмиральского корабля. Монбар встретил своего брата-матроса у трапа.

Флибустьеры обнялись.

Обменявшись первыми приветствиями, они сошли вниз и прошли прямо в столовую, где уже был подан завтрак.

Почти немедленно к ним присоединились Медвежонок Железная Голова, по обычаю сопровождаемый собаками и кабанами, Пьер Легран, Морган и другие офицеры флибустьерского флота, кроме тех, разумеется, кто отсутствовал, выполняя возложенные на них различные поручения.

Тотчас сели за стол; флибустьеры были не такого десятка, чтобы попусту тратить время на никчемные приличия.

Монбар усадил возле себя Лорана по правую руку, Хосе по левую и дал сигнал к началу трапезы. Завтрак был превосходный; флибустьеры весело ели и пили, говоря обо всем, кроме дел.

Береговые братья занимались важными вопросами только после десерта, когда кофе был налит, ликеры поданы, табак и трубки находились под рукой.

Дождавшись этой минуты, Монбар сделал знак слугам выйти и обратился к Лорану:

— Теперь, брат, нам не помешают. Расскажи-ка, что ты поделывал с тех пор, как мы расстались, как лавировал между знатными идальго.

Лоран не заставил себя просить дважды, поскольку просьба Монбара являлась также и приказанием, которому он обязан был повиноваться. В мельчайших подробностях передал он все, что с ним случилось со времени отплытия из Пор-де-Пе на собственном корабле под командой Олоне до той минуты, когда он покинул асиенду по требованию адмирала.

Разумеется, молодой человек тщательно избегал в своем отчете всего, что относилось лично к нему и, стало быть, касалось его одного.

— Вот что я сделал, — заключил он свой рассказ. — Положение было опасное и трудное; я старался вести дело как только мог лучше, чтоб не заслужить ваших упреков.

— О чем ты говоришь, брат? — вскричал Монбар с живостью. — Ты заслужил одни только похвалы, ей-Богу!

— Ты вел себя как человек храбрый и умный, — сказал Медвежонок Железная Голова, пожимая ему руку.

— Черта в ступе! — вскричал Морган с пленительной улыбкой. — Если б я не любил так Лорана, меня бы просто обуяла зависть!

— И ты был бы неправ, — весело возразил молодой человек, — кроме Монбара здесь никто столько не делал для флибустьерства, как ты, Морган.

— Тысяча возов чертей! — гаркнул Пьер Легран, так сильно ударив по столу стаканом, что он разлетелся вдребезги. — После стольких чудес, сотворенных Прекрасным Лораном, чтобы проложить нам путь, если мы не возьмем Панамы в течение одного часа, я торжественно объявлю нас всех олухами, и собаки-испанцы будут вправе повязать нам тряпки в виде хвостов, чтобы вдоволь поиздеваться над нами.

При этой оригинальной выходке Пьера Леграна неудержимый хохот овладел присутствующими; но так как, в сущности, хотя и в несколько странной форме, храбрый адмирал выразил чувство, общее для всех, то восторженные рукоплескания раздались со всех сторон.

— Наполняйте свои стаканы, — распорядился Монбар. Флибустьеры повиновались.

Адмирал встал, и в следующее мгновение сотрапезники последовали его примеру.

— Братья, — произнес Монбар своим звучным голосом, — я пью за здоровье Лорана, моего брата-матроса, который отдает нам в руки Панаму, самую богатую кладовую испанского короля в Америке! За здоровье Лорана! — воскликнул он, чокаясь с капитаном.

— Братья! — ответил Лоран. — Я сделал только то, что каждый из вас сделал бы на моем месте; вы доказали, чего стоите, и еще как доказали! Но вы любите меня, я знаю, и потому снисходительны ко мне. Благодарю вас от всей души. •Ваше одобрение радует меня больше, чем я могу выразить; но я не считаю, что заслужил его в той мере, как вы говорите. Теперь я должен просить вас предоставить мне случай совершить такое дело, которое оправдало бы ваши восторженные и чересчур высокие похвалы.

Монбар улыбнулся и сделал знак, чтобы все сели обратно на свои места.

— Мой товарищ-матрос прав, братья! — вскричал он весело. — Мы к нему действительно пристрастны; с какой стати осыпать его похвалами, что же он сделал такого удивительного? Ничего, или почти ничего; вы ведь сами тому свидетели.

— Да, да, разумеется! — со смехом ответили Береговые братья.

— Мы только любим его, как он сам это сказал, — прибавил Медвежонок Железная Голова.

— Известное дело, он лентяй, — сказал Пьер Легран и разразился хохотом.

— Лентяй, вот именно то, что я имел в виду, Пьер, — заметил Монбар, продолжая улыбаться, — он задумал эту грандиозную экспедицию, одна мысль о которой пугала даже самых храбрых. Так что ж? Это еще ничего не значит! С одним только Мигелем Баском, таким же лентяем…

— Никуда не годится этот черт Мигель, это всем известно, — перебил Пьер Легран, который так и катался со смеха.

— Вдвоем, без друзей, без всякой поддержки, без надежды на помощь откуда то ни было, они смело высадились на берег, отправились в Панаму и так неловко вели дела, что — прости Господи! — мы войдем в город, я надеюсь, без единого выстрела… Но все это, разумеется, ничего не значит.

— Ей-Богу, ничего! — вскричали флибустьеры, которые забавлялись, словно озорные школьники. — Ровно ничего, совершенные пустяки.

— Итак, — продолжал Монбар, — мой брат-матрос совсем смущен; он стыдится своего бездействия до сих пор, тогда как мы сделали все, что только могли! Так будем же пристрастны к нему еще раз, братья, предоставим ему случай оправдаться в наших глазах.

— Он очень в этом нуждается, — заметил Пьер Легран с такой комичной серьезностью, что все просто схватились за бока.

Когда стих взрыв хохота, Монбар продолжал:

— Завтра с восходом солнца флот подойдет к Чагресу. Тебе, Лоран, — не для того, чтобы дать случай отличиться, но в знак высокого уважения, — братья поручают взять с берега форт Сан-Лоренсо-де-Чагрес; он слывет неприступным, и никто из нас до сих пор не мог овладеть им. Доволен ли ты, мой друг? Находишь ли, что мы сумели выбрать то, чего достойна твоя неукротимая храбрость, и наградить тебя по заслугам?

Последние слова были произнесены с такой торжественностью и таким глубоким чувством, что флибустьеры просто не нашли слов, чтобы выразить свой восторг.

Лоран встал; он был бледен, глаза его сверкали странным огнем.

— Братья, — сказал он хриплым голосом, — завтра форт Сан-Лоренсо окажется в наших руках — или я буду мертв! Благодарю!.. Ваши руки!