Кошмарное зрелище завораживало: белое лицо с широко открытыми глазами, плавающее под водой, а над ним – голубоватые язычки холодного пламени. Это напоминало причудливый огненный коктейль, составленный безумным барменом.

Гарин снова задержал дыхание и опять нырнул, принимая на себя тяжесть тонущего. На этот раз он так же, как и неизвестный мужчина, уперся в обшивку вагонов руками.

Спина гудела и готова была вот-вот треснуть. Гарин отчаянно толкал ногами бетонное полотно рельсового пути, разгибая колени.

Медленно… Медленно, но он все же сумел выпрямиться. Тело мужчины было уже над водой; Гарин чувствовал это по увеличившейся нагрузке на мышцы. Ноги его дрожали, и он не знал, сколько сможет простоять вот так, с тяжелым грузом на плечах.

Константинов почувствовал, как приподнимается его тело. Теперь нога уже не была натянута, как струна. Он даже попробовал пошевелить ею и чуть не сошел с ума от боли. Он заорал громко, не сдерживаясь. Стало немного легче от сознания того, что он снова мог свободно орать, не рискуя захлебнуться.

Но крик – это не половина и даже не четверть дела. Самое главное – вытащить ногу.

Константинов развернул левую ступню и снизу стукнул по правой голени. Это было чертовски, невыносимо больно, но другого выхода он не видел – стучал, как молотком, постепенно выбивая из ловушки застрявшую правую.

– Державший его снизу мужик дрожал от напряжения, и Константинов понимал, что в любую секунду он может не выдержать и снова уронить его.

Помощь пришла от толстяка, схватившего за штанину и потянувшего ногу вверх, помогая ей обрести свободу.

В последний момент Константинов почувствовал сухой треск, раздавшийся в лодыжке. Глаза заволокла черная пелена, расцвеченная радужными кругами с оранжевыми и зелеными ободками. Он вскрикнул и полетел в пустоту.

Дальнейшее он помнил кусками.

Константинов уходит под воду, но две сильные руки хватают его за шиворот и тащат наверх.

Затем к ним присоединяется еще одна; ощущение такое, словно с него хотят снять через голову пиджак. Он глупо улыбается и что-то говорит, но острая боль снова вспыхивает в ноге. От этого в животе все сжимается.

Он скользит щекой по холодному металлу вагона; кожа почему-то издает противный скрип и грозит лопнуть. Одна рука по-прежнему держит его за шиворот, две другие помогают снизу.

Константинов видит рядом с собой пламя факела – так близко, что оно вот-вот опалит ему волосы и ресницы. Рука толстяка крепко сжимает факел; это единственный источник света, который у них остался. Константинов висит наполовину в вагоне, наполовину снаружи. Край оконного проема упирается прямо в живот.

Еще одна картинка: он лежит на полу вагона, а мужчина, склонившийся над ним, бьет его по щекам. Что-то в лице мужчины кажется знакомым. Высокий лоб с залысинами, серые глаза, резко очерченный рот и выдающийся нос.

– Гарин? – удивленно шепчет Константинов.

«Откуда здесь взялся Гарин?» – думает он. Затем удивление проходит, уступая место спокойной уверенности, что это действительно он.

– Гарин… – шепчет он и опять теряет сознание.

Сердце колотилось в груди так, что эхо его ударов отдавалось в ушах. Гарин не мог понять, слышал ли он слово, сорвавшееся с губ вытащенного им мужчины, или ему это только показалось.

– Что он сказал? – спросил он у Михаила.

Тот пожал плечами.

– Наверное, «спасибо»…

– Нет, нет… Что-то другое… Совсем непохожее. Он назвал меня по фамилии?

Гарин посмотрел на толстяка. На лице Михаила заиграла легкая улыбка, или это ему тоже показалось? В дрожащем свете факела.

– Откуда он может знать твою фамилию? – возразил толстяк. – По-моему, у тебя начинается мания величия.

– Ага… В лучшем случае. А в худшем – преследования, – согласился Гарин.

«Действительно, откуда он может знать мою фамилию? Бред!»

Гарин был совершенно измотан. Он с трудом смог забраться обратно в вагон, на это ушли последние силы.

Самым большим его желанием было немного отдохнуть. Совсем чуть-чуть, хоть пару минут, но Гарин понимал, что они не располагают даже этим временем.

Андрей достал из-за пазухи бутылочку с горючей дрянью. Поднял ее и посмотрел на свет. Осталось немного больше половины.

Гарин открутил крышку, приподнял голову спасенного и поднес бутылку к его рту.

– Ну-ка, приятель! Хлебни! – Он потряс голову, пытаясь вернуть мужчину в чувство.

Тот зашевелился и попытался что-то сказать. Пользуясь моментом, Гарин просунул горлышко между посиневшими губами и резко запрокинул бутылочку.

Мужчина закашлялся и открыл глаза. Он хватал воздух и махал руками, словно хотел потушить небольшой пожар.

– Бодрит? – спросил Гарин. – Благодари Галочку, что она такая запасливая. А теперь пора.

Он помог мужчине сесть и начал командовать.

– Так! Михаил! Будешь помогать ему. Ты когда-нибудь прыгал на одной ноге, а, приятель?

Константинов не отрываясь смотрел на Гарина. До него никак не доходил смысл его слов. Он не мог поверить, что все это происходит с ним наяву.

– А? – наконец выдавил он.

Гарин снисходительно потрепал его по плечу.

– Ничего. Сейчас вспомнишь. Миша, держи его.

Он поручил Владимира заботам толстяка, забрал у него факел и передал какой-то женщине, выглядевшей так, словно она тоже успела побывать в грязной воде и потом обсохнуть.

– Галина! Действуй!

Сам Гарин прошел вглубь вагона и взял на руки девочку в ярко-синем дождевичке. В такой темноте Константинов, конечно, не мог разглядеть, что он ярко-синий, но почему-то был уверен в этом.

«Ксюша… Он взял Ксюшу на руки…» Константинов оперся на руку толстяка и встал на левую ногу.

– Эй, послушай! Эй! – он чуть не сказал «Гарин», но вовремя осекся.

Гарин обернулся.

– Да? Что случилось?

– Что вы собираетесь делать дальше? – спросил Константинов.

Гарин пожал плечами.

– По-моему, это понятно. Вылезти из этого чертова вагона и побежать по рельсам.

– Ага… Ты же видишь, они постоянно двигаются. Хочешь, чтобы еще кого-нибудь придавило?

Гарин задумался.

– Что ты предлагаешь?

– Я лез по крышам, – сказал Константинов. – Потом сорвался, и… Если бы вы меня не вытащили… Если бы ты меня не вытащил…

– Ладно. Забудь об этом, – Гарин махнул рукой.

– Нет-нет, подожди… Я хочу, чтобы ты знал.

– Знал что?

Гарин повернулся к нему всем телом. Теперь Константинов хорошо видел белокурые пряди, ниспадавшие на пластиковый дождевик.

– Это очень важно, – начал Владимир.

Толстяк крепко сжал локоть Константинова, словно торопил его. Женщина с факелом в руке подошла ближе.

– Я… – сказал Константинов. – Я…

– Ну! – не выдержал Гарин. – Чего ты тянешь?

– Оттуда, с крыши, я кое-что видел. Тела, всюду тела, расплющенные, как муравьи, – Константинов стал горячиться. Он говорил все громче и громче, почти кричал. И то, что Гарин лишь сильнее прижимал девочку к себе, закрывая ей уши, только злило его. – Нельзя вылезать в тоннель, понимаешь? Вагон сдвинется – и ты уже размазан по стенке.

Он хотел протянуть руку и забрать у Гарина Ксюшу, но сдержался. Во-первых, он бы все равно не смог ее нести со сломанной-то ногой. А во-вторых… Пока еще рано.

– И что ты предлагаешь?

– Выбивать окна и перелезать из вагона в вагон.

Словно в подтверждение его слов, пол под ногами снова накренился и стал ходить ходуном.

– Это дольше! – Константинов старался перекричать грохот и лязг, заполнивший все пространство тоннеля. – Но так безопаснее! Нельзя рисковать! У тебя ребенок!

Факел шипел в руках Галины. Языки синего пламени облизывали накрученную на обломок зонта тряпку.

Несколько долгих секунд Гарин смотрел Константинову прямо в глаза. Затем он вздохнул и тихо сказал, ни к кому не обращаясь:

– Думаю, он прав… В тоннеле опасно.

– Конечно, – Константинов кивнул.