– Ну, спокойной ночи, будь здоров, – сказал Варанов, засмеялся и положил трубку.

Жизнерадостный хлопец, аж слишком. Все-таки надо серьезнее относиться к тому, что происходит по ту сторону границы. Ничего нового, сам видел и слышал, Коля Варанов прав: днем из польских городков ползут немецкие танки и тягачи с орудиями – серая пыль висит над проселками, к лесам шагают пехотные колонны, ночью в пограничных чащах – урчание моторов, голубые полосы прожекторов и фар, а поближе к границе, по-над Бугом, немцы оборудуют огневые позиции, с верхушек сосен и с колокольни костела наблюдают в бинокли за нашей территорией. А вторжение в воздушное пространство германских самолетов? А переброска из-за кордона диверсионных националистических банд, хозяева которых опять же немцы? Диверсанты режут связь, подключаются к нашим линиям, нападают на пограничников и бойцов Красной Армии.

Ну а товарищем начальником Варанов не устает его кликать потому, что иронизирует, самолюбие задето: старший лейтенант оперативно подчиняется лейтенанту. Но здесь все по закону: охраняющие мост через Буг двадцать бойцов железнодорожного полка НКВД во главе с Варановым в оперативном отношении подчинены начальнику заставы Скворцову.

Скворцов умакнул перо и услыхал: хлопнула дверь, окающий говорок – Белянкин: «Здорово, дежурный. Начальник заставы в канцелярии?» Та-ак, политрук и ночью не оставляет его своими заботами. Начнет проводить политико-воспитательную работу среди свихнувшегося лейтенанта Скворцова.

– Здорово, начальник заставы. Полуночничаешь?

Скворцов кивнул, не переставая писать. Белянкин обошел стол, опустился на табуретку, закурил. Не поднимая головы, Скворцов водил пером по ворсистой бумаге, стремясь сосредоточиться на том, что записывает, и одновременно ожидая, что скажет политрук. Но Белянкин помалкивал, смачно посасывал мундштук папиросы да вздыхал довольно выразительно. Эти вздохи понимай так: эх, эх, Скворцов, подвел ты себя, меня и всю заставу, как выкарабкаешься из скверных историй? Но когда Скворцов промокнул исписанную бледно-фиолетовыми чернилами страницу и захлопнул погранкнигу, Белянкин сказал:

– Делишки, хуже не придумаешь… И что там немцы замышляют?

Скворцов пристально взглянул на него. Подумал: «Вон о чем запел». Сказал:

– Я уже толковал: по-моему, войну замышляют, все объективные данные за это… Кстати, то же самое я имел честь заявить и майору Лубченкову, ты не забыл?

Белянкин вмял окурок в глубокую тарелку, на которой стоял графин, – пепельницы в канцелярии не было. Скворцов с неодобрением проследил за его рукой. Белянкин невозмутимо сказал:

– Брось ехидничать, Игорь. Забыл я или не забыл – не в этом же соль…

– А в чем, позвольте вас спросить?

– В том, что меня тревожит обстановка на участке…

– Ага, наконец-то и ты встревожился. А то поддерживал Лубченкова: войной вряд ли пахнет, немцы не рискнут…

– Я и сейчас так считаю.

Скворцов сердито крякнул, откинулся на спинку стула:

– Значит, обстановку оцениваем одинаково, а к выводам приходим разным?

– Получается так. Но поверь: концентрация немцев меня заботит не на шутку.

– Я-то верю, товарищ политрук. Но ведь подобная озабоченность отдает паникерством, майор Лубченков эдак охарактеризовал бы…

– Не ехидничай, – сказал Белянкин.

– Не ехидничай? А когда меня майор Лубченков припирал к стенке, бил обвинениями, как под дых, что ты говорил, политрук? Мог бы тебе напомнить: да, да, товарищ майор, вы, безусловно, правы, а начальник заставы ошибается, наша главная задача – не спровоцировать немцев, не дать им повода, всяческое раздувание разговоров о надвигающейся военной опасности недопустимо, ибо сеет панические настроения.

– Я понимаю твое состояние, делаю тебе скидку, – сказал Белянкин.

– Состояние у меня нормальное, в скидках не нуждаюсь, – сказал Скворцов и подумал: «Сейчас политрук затянет про Иру и Женю и про все такое».

Но Белянкин сказал:

– Я сегодня перед ужином был на левом фланге… Визуально наблюдал: купая в Буге лошадей, немцы почти до фарватера доходят по дну, а у нас отмель, надо полагать, в этом месте брод, нарушители могут воспользоваться. – Помолчав, добавил: – Неплохо бы огородить подходы к броду колючей проволокой… Как считаешь?

– Возьми под свой контроль. Чтоб старшина завтра организовал эту работу. Маскируясь, конечно…

И тут Белянкин сказал:

– Ну, как с Ириной? Не помирился?

Скворцов даже поперхнулся, покрутил головой, словно воротник гимнастерки стал тесным. Нет, политрук верен себе, этой темы не оставляет.

– Что не отвечаешь, Игорь? Вопрос надо решать: Евгению отправляй, с Ириной налаживай…

– Слушай, Виктор, – сказал Скворцов. – Я ж просил тебя: не будем пока касаться…

– Как же не касаться? Это мой хлеб… Надо укреплять семью!

Прописные истины, которые любит кидать Витя Белянкин. Да, надо укреплять, и это должен сделать не Белянкин, поскольку у него семья и так крепкая, а ты, лейтенант Скворцов… Вошел дежурный по заставе – он был малого роста, и шашка приволакивалась по полу, – вскинул пятерню к виску:

– Разрешите, товарищ лейтенант? Согласно вашему приказанию, сержант Лобода поднят!

– Пусть ждет меня в дежурке.

– Есть!

Низкорослый дежурный опустил руку и шагнул к двери, волоча за собой шашку. Когда он ушел, Белянкин спросил:

– Опять наряды проверять? А когда же отдыхать? Дома, само собой…

– Если нужно, отдохну в канцелярии, на диване.

– Ну, как знаешь.

– Я вернусь в два часа. Меня подменит Брегвадзе. Ты можешь отдыхать до утра.

– Я тоже выйду на проверку.

В дежурке Скворцов снова увидел волочащуюся за маленьким дежурным шашку, и на секунду представилось: в пьяном, безрассудном гневе выхватывает свою шашку из ножен, идет на побледневшего милиционера. И – сразу, перескоком – воспоминание: утром, проспавшегося, с помятой мордой, привели с гарнизонной гауптвахты в кабинет начальника пограничных войск Украины, и генерал осмотрел его, выложил на зеленое сукно сжатые кулаки: «Чем вы думаете, Скворцов?»

А Скворцов ничем не думал, стоял без мыслей, подавленный, потерянный… При появлении Скворцова в дежурке сержант Лобода принял стойку «смирно», доложил, что к выходу на границу готов. Крупный, сильный, ладный, он тянулся, преданно заглядывая в глаза. На дворе было безлунно, сыро, прохладно. В застойном тумане по взгорку брели сельские хатенки – ни огонька; не проглядывает свет и в окнах казармы и командирского флигеля, угловые окна флигеля – скворцовские. Ира и Женя спят. Спят ли? Войти бы к ним: «Женщины, давайте поговорим…» Хотя рано или поздно этот узел придется как-то распутать. Или разрубить. Без Скворцова здесь не обойдешься. А другой узел с четкими и грозными очертаниями, в основном завязанный майором Лубченковым, будут рубить без Скворцова, ему нужно просто дожидаться решения своей судьбы. И еще узел, быть может, наиболее грозный по последствиям, – тот, что затягивают на сопредельном берегу.