Мадам Броль сидела все на том же месте. Кофе она уже выпила и теперь курила сигарету, что не соответствовало всему ее облику.

— Курить-то мне можно? — спросила она, перехватив взгляд комиссара.

Мегрэ, кивнув, сел напротив нее.

— Рассказывайте.

— О чем?

— Обо всем, что знаете.

— Я уже все сказала.

— Как Луиза Филон проводила время?

— Я могу говорить лишь о том, что она делала по утрам. Просыпалась часов в десять, но с постели не вставала. Кофе я приносила ей в постель. Она пила, курила и читала.

— Что именно она читала?

— Иллюстрированные журналы и романы. Часто слушала радио. Вы, вероятно, заметили, что на ночном столике стоит приемник.

— Она никому не звонила?

— Часов в одиннадцать.

— Каждый день?

— Почти.

— Пьеро?

— Да. К полудню она одевалась, чтобы пойти в город пообедать, но это случалось нечасто. Обычно она посылала меня к мяснику за холодным мясом или полуфабрикатами.

— Вы не знаете, чем она занималась после обеда?

— Думаю, куда-то ходила. Утром ее туфли бывали грязными. Наверное, она бегала по магазинам, как и все женщины.

— Она не ужинала дома?

— Столовая посуда редко бывала грязной.

— Вы считаете, она встречалась с Пьеро?

— С ним или с кем-то другим.

— Вы уверены, что никогда его не видели?

— Уверена.

— А какого-нибудь другого мужчины вы тоже никогда не видели?

— Разве что монтера, что возился с газовым краном, или мальчишку-рассыльного из магазина.

— Давно вы на свободе?

— Шесть лет.

Из гостиной послышался шум. Оттуда выходили санитары из Института судебной медицины.

— Недолго же ей пришлось пожить в свое удовольствие! — заметила мадам Броль.

— Что вы хотите этим сказать?

— До двадцати четырех лет она жила в нищете и лишь два года пожила по-человечески.

— Она сама поведала вам об этом?

— Мы иногда болтали с ней чисто по-женски.

— И что она рассказывала о себе?

— Она родилась в восемнадцатом районе, можно сказать, прямо на улице. Лучшие годы провела в квартале около бульвара Шапель. Вам, я думаю, не стоит объяснять, что это такое. Поэтому, когда она устроилась здесь, ей казалось, что у нее начинается райская жизнь.

— Она не чувствовала себя счастливой?

Домработница пожала плечами и посмотрела на Мегрэ чуть ли не с сочувствием, словно удивляясь, как он плохо разбирается в людях.

— А по-вашему, она должна была прыгать от радости, что живет в таком доме, где люди не удостаивают ее даже взглядом, встречая на лестнице?

— Почему же она тут поселилась?

— Очевидно, на это были свои причины.

— Ее содержал тот музыкант?

— Кто вам рассказал о нем?

— Неважно. Пьеро — саксофонист?

— Наверное. Я знаю только, что он играет в каком-то кафе.

Мадам Броль сказала лишь то, что хотела, и не больше того. Теперь, когда у Мегрэ сложилось более или менее точное представление о погибшей, он был уверен, что по утрам женщины довольно откровенно болтали друг с другом.

— Не думаю, — возразил Мегрэ, — чтобы музыкант, играющий в кафе, мог платить за квартиру в этом доме.

— Я тоже так не думаю.

— Тогда?..

— Тогда это должен был делать кто-то другой, — докончила она.

— Пьеро приходил к ней вчера вечером?

Мадам Броль продолжала спокойно смотреть Мегрэ в глаза.

— И вы, конечно, решили, что именно он ее убил? Могу сказать вам только одно: они любили друг друга.

— Она вам об этом говорила?

— И не только любили, а мечтали пожениться.

— Почему же они этого не сделали?

— Возможно, потому, что у них не было денег. А может, и потому, что тот, второй, не выпускал ее из рук.

— Тот второй?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду того, кто платил за квартиру. Или вам надо это объяснять?

Внезапно Мегрэ в голову пришла мысль, и, решив ее проверить, он прошел в спальню, открыл гардероб, вынул оттуда мужские домашние тапочки, купленные в дорогом обувном магазине на улице Сент-Оноре. А сняв с вешалки шелковый халат каштанового цвета, он нашел на подкладке марку магазина с улицы Риволи.

Люди Моэрса уже ушли, но сам он ждал комиссара в комнате.

— Что-нибудь нашел?

— Как обычно, отпечатки пальцев. И старые, и довольно свежие.

— Мужские?

— Одни — точно мужские. Через час будут точные сведения.

— Проверь отпечатки по картотеке и заодно захвати с собой вот эти тапочки и халат. Передай их Жанвье или Торрансу. Пусть установят, где они куплены.

В квартире снова наступило спокойствие, и Мегрэ пошел на кухню к домработнице.

— Можете не сидеть здесь больше.

— Можно начать уборку?

— Не сегодня.

— Что же мне тогда делать?

— Идите домой, но уезжать из Парижа я вам запрещаю.

— Понимаю.

— Вы уверены, что вам больше нечего мне сказать?

— Если я что-нибудь вспомню, то дам вам знать.

— Еще один вопрос: вы абсолютно уверены, что не выходили из квартиры с того момента, как обнаружили труп, и до прибытия полиции?

— Клянусь, что нет.

— И никто не входил в квартиру?

— Ни одна живая душа.

Она сняла с вешалки сумку с покупками. Мегрэ на всякий случай осмотрел ее — револьвера там не было.

— Можете и меня обыскать, если вам хочется. Но он не стал ее обыскивать, а лишь провел рукой по болтающемуся платью. Скорее, для очистки совести.

— В свое время это доставило бы вам удовольствие… — с этими словами мадам Броль и Мегрэ вышли из квартиры и на лестнице столкнулись с Люка, в мокром плаще и шляпе.

— Дождь идет?

— Уже минут десять. Что мне теперь делать, шеф?

— Сам толком не знаю. Может быть, останешься здесь. Если будут звонить, постарайся узнать — откуда. Возможно, кто-то позвонит около одиннадцати. Предупреди стол подслушивания. Ну, а кроме того, поройся тут еще. Хотя обыск и проведен, но никогда не вредно лишний раз покопаться.

— А о ком, собственно говоря, идет речь?

— Об одной девице, околачивавшейся под фонарем на бульваре Барбе, которую кто-то поселил здесь. Насколько известно, у нее был любовник, какой-то музыкант из кафе.

— Это он ее убил?

— Он приходил к ней вчера вечером. Консьержка утверждает, что больше никого не видела.

— Есть его приметы?

— Сейчас спущусь к консьержке и еще раз расспрошу.

Консьержка как раз разбирала почту. Судя по ее словам, Пьеро был молодым человеком лет тридцати, крепко сложенный блондин и напоминал более продавца из мясной лавки, чем музыканта.

— Это все, что вы можете мне сообщить?

— Все, господин комиссар. Если я что-нибудь еще вспомню, то обязательно дам вам знать.

Странно. Таким, или почти таким же, был ответ домработницы. Мегрэ подумал, что они обе, только по разным причинам, не хотят рассказать ему все, что знают.

Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, комиссар зашагал по улице. Туман перешел в холодные, тонкие капли дождя, невольно навевавшие мысль о простуде. Мегрэ вошел в угловой бар выпить грога.