— Нет. Я отворял дверцы всех пустых шкафов… Вы разве поверите мне?.. Да и кто поверит?.. Никто. Ведь так? Потому я и не сказал правды. Я ждал… Я надеялся, что уж на меня-то не подумают… И лишь когда я увидел, что только меня одного вы ни о чем не спрашиваете… Никогда я так не мучился, как в тот день, когда вы все ходили по нашему подвалу, а со мной ни разу не заговорили и даже как будто не смотрели на меня… Я сам не знал, что делаю… Позабыл, что надо сделать взнос за радиоприемник… Пришлось вернуться… Потом вы нагнали меня в Булонском лесу, и я понял: вы следили за мной. На следующее утро Шарлотта разбудила меня и сказала: «Почему ты не признался мне, что убил Мими?» Сами понимаете, если уж Шарлотта…

На дворе стало совсем светло, а Мегрэ и не заметил этого. По мосту катили автобусы, такси, грузовики, фургоны продовольственных магазинов. В Париже вновь забурлила жизнь.

А Проспер Донж после долгой паузы сказал в смятении:

— Мальчик даже не говорит по-французски… Я справлялся… Вы не пойдете посмотреть на него, господин комиссар? — И вдруг испуганно воскликнул: — Скажите! Вы не допустите, чтобы его увезли?..

— Алло!.. Комиссар Мегрэ? Шеф просит вас к себе…

Мегрэ вздохнул и вышел из кабинета. Это был час рапортов. Он провел в кабинете начальника Уголовной полиции минут двадцать.

Когда он возвратился, Донж сидел неподвижно за столом, уронив голову на руки.

Мегрэ почувствовал невольное беспокойство. Но когда он легонько дотронулся до плеча Донжа, тот медленно поднял голову, не стыдясь своих слез, катившихся по его рябому лицу.

— Сейчас следователь еще раз допросит вас в своем кабинете. Советую вам в точности повторить то, что вы рассказали мне…

У дверей ждал инспектор.

— Извините меня, но придется… Мегрэ вытащил из кармана наручники, дважды щелкнул запор — на одном и на другом запястье.

— Таково правило! — сказал он со вздохом.

Оставшись один в кабинете, он подошел к окну и, распахнув его, глубоко вдохнул сырой воздух. Лишь минут через десять он отворил дверь в комнату инспекторов.

Теперь он казался отдохнувшим, бодрым и по привычке бросил:

— Ну, как дела, ребятки?

На скамье, прислонясь к стенке и скрестив на груди руки, сидели два жандарма, вытянув во всю длину ноги в высоких сапогах и загородив таким образом половину коридора.

Из-за двери кабинета доносился монотонный рокот голосов. То же самое происходило вдоль всего коридора: у дверей стояли скамьи, почти на каждой восседали жандармы, а иногда между ними — арестованный в наручниках…

Было уже двенадцать часов дня. Мегрэ, с трубкой в зубах, ждал, когда его примет в своем кабинете следователь Бонно.

— Что там? — спросил он, указывая на дверь. Ответ был столь же краток и красноречив:

— Кража у ювелира на улице Сен-Мартен.

Какая-то молодая девица, рухнув на скамью, смотрела пристальным горящим взглядом на дверь другого кабинета, утирала слезы, сморкалась, переплетала пальцы и нервно хрустела суставами.

Угрожающий голос господина Бонно стал слышнее. Дверь отворилась. Мегрэ машинально сунул в карман еще теплую трубку. У человека, который вышел из кабинета и сразу же попал под опеку жандармов, была наглая физиономия настоящего бандита. Он обернулся и насмешливо бросил следователю:

— Всегда буду рад побеседовать с вами, господин следователь.

Заметив Мегрэ, он насупился, потом, как будто успокоившись, метнул на него быстрый взгляд. У Мегрэ же в эту минуту глаза выражали растерянность, словно он пытался и не мог что-то вспомнить.

За приоткрытой дверью послышался голос:

— Пригласите комиссара… А вы, господин Бенуа, можете нас оставить… Нынче утром вы мне больше не нужны…

Мегрэ вошел все с тем же растерянным и вопрошающим выражением лица. Чем его так поразил арестант, только что вошедший из кабинета?

— Здравствуйте, господин комиссар… Вы не очень устали?.. Садитесь, пожалуйста… Где же ваша трубка? Не стесняйтесь, курите. Ну, как съездили в Канны?

Конечно, господин Бонно не был злым человеком, просто он был страшно доволен, что добился важных результатов помимо Уголовной полиции! Он не мог скрыть своего ликования, в глазах его искрился огонек злорадного торжества.

— А ведь забавно, что мы с вами узнали одни и те же обстоятельства: я — в Париже, не выходя из своего кабинета, а вы — на Лазурном берегу… Что вы об этом думаете?

— В самом деле, забавно…

Мегрэ кисло улыбнулся, словно огорченный гость, когда хозяйка дома подкладывает ему на тарелку вторую порцию кушанья, которое он терпеть не может.

— Так вот, что вы думаете об этом деле, господин комиссар?.. Этот Проспер Донж… Вот его показания… Он, кажется, только повторил то, что сообщил вам нынче утром… В общем, он во всем сознался…

— Только не в том, что совершил два убийства… — тихо произнес Мегрэ.

— Ну, разумеется, в убийствах он не сознался! Это уж была бы слишком большая для нас удача! Он сознался, что угрожал своей бывшей любовнице; сознался, что назначил ей свидание на шесть часов утра в подвале отеля — «Мажестик», и, должно быть, его письмо было такого свойства, что бедная женщина побежала покупать револьвер… Он сочиняет целую историю, что у его велосипеда лопнула шина и поэтому он опоздал…

— Он не сочиняет…

— А вы откуда знаете?.. Он прекрасно мог продырявить эту шину перед тем, как войти в отель…

— Он этого не делал… Я нашел того полицейского, который его в то утро окликнул и спросил относительно шины на углу авеню Фош…

— Ну, это мелочи, — поспешил заметить следователь, не желая разрушать воздвигнутое им прекрасное здание. — Скажите-ка лучше вот что: вы осведомлены относительно прошлого арестованного Проспера Донжа?

На этот раз в глазах следователя стал особенно заметен огонек торжества, и он нетерпеливо погладил свою бородку.

— Вы, полагаю, не успели навести справки. А я полюбопытствовал и обратился в архив… Мне выдали его дело, и таким образом я узнал, что наш герой, по виду такой смирный человек, имеет уже не одну судимость…

Мегрэ оставалось только принять сокрушенный вид.

— Удивительно, право, — продолжал следователь, — у нас, над нашими головами, на чердаках Дворца правосудия, находятся судебные архивы, а мы частенько забываем обращаться к ним!.. И вот, не угодно ли! В шестнадцатилетнем возрасте Проспер Донж, которого пристроили мойщиком посуды в кафе в Витри-ле-Франсуа, украл в ящике кассы пятьдесят франков, убежал и был пойман в поезде, отходившем на Лион… Многообещающий юноша, верно?.. Едва-едва не попал в исправительную колонию. Однако же два года он находился под надзором…

Что за странность! Во время этой информации Мегрэ ломал себе голову совсем над другим: «Вот черт, где я видел этого типа!» Восклицание относилось не к Просперу Донжу, а к тому вору, с которым он столкнулся у дверей кабинета.

— Пятнадцать лет спустя он получил в Каннах три месяца тюрьмы условно за нанесение побоев, неподчинение полицейскому и оскорбление его… А сейчас, господин комиссар, пожалуй, мне пора показать вам кое-что…

И господин Бонно протянул ему клочок бумаги, разграфленный в клетку, какую продают в мелочных лавках и держат для посетителей в маленьких кафе. На этом клочке было что-то написано лиловыми чернилами; перо, видимо, старое, брызгало мелкими кляксами; судя по почерку, писала женщина и притом необразованная.

Это и было пресловутое анонимное письмо, сообщавшее следователю о любовной связи Проспера Донжа с танцовщицей Мими.

— Взгляните на конверт… Опущено письмо между полуночью и шестью часами утра. Марка заштемпелевана почтовым отделением на площади Клиши… На площади Клиши. Понятно? Теперь посмотрите на эту тетрадку…

Школьная тетрадка из бумаги в клеточку, не очень чистая, кое-где засаленная. Содержатся в ней кухонные рецепты — одни вырезаны из газет и наклеены в тетрадку, другие переписаны.