- Да, мама!
- Рицка, - она поднимается по лестнице с сумками в руках. Наверное, заходила по дороге в магазины. - Замечательно, что пришел, сейчас будем обедать!
Я заставляю себя улыбнуться:
- Хорошо.
- Мой руки и иди на кухню, - распоряжается она, разбирая пакеты с продуктами. - Как дела в школе?
Я послушно мою руки и устраиваюсь на торце стола - место, которое я облюбовал, когда «знакомился» со своей семьей после больницы. Отсюда удобнее всего спасаться в комнату.
- Нормально, мама.
Я рассказываю, как мы недавно всем классом ездили в зоопарк, как второй раз были в зимнем Диснейленде, о том, как Шинономе-сан организовала всех готовить новогоднее выступление, и теперь каждую среду и пятницу проходят репетиции. Обычно я сижу на них, и вполуха слушаю, вполглаза делаю уроки. Мне так нравится.
Постепенно я увлекаюсь. Мама ставит передо мной тарелку, кладет рядом мои любимые красные палочки, а потом устраивается с чашкой чая.
- Ты же участвуешь в представлении, Рицка? - спрашивает она несомневающимся голосом.
Я вылавливаю из тямпуру кусочки свинины и тофу:
- Нет, я буду смотреть, как Юйко изображает какую-то сказочную принцессу. Я больше люблю наблюдать, мам.
Она медленно отставляет чашку. Мне нравится, когда она готовит что-нибудь из окинавской кухни, и я пропускаю этот момент.
- Но Рицка, - мама меняется в лице, - разве ты не любишь общаться с друзьями?
Ой-ой-ой.
- Конечно, - я как можно скорее отодвигаюсь от стола, - я всегда гуляю с Соби, Юйко и Яёи, и еще у меня есть несколько новых знакомых…
- Ты не Рицка! - взвизгивает она, вскакивая, и запускает мне в голову чашкой. Я уворачиваюсь, и чашка разлетается о стену. Все еще горячий чай выплескивается рядом с моим лицом, осколки сыплются под ноги. - Не Рицка!
- Мама… - меня сковывает непреодолимый страх, от которого я, наверное, никогда не отвыкну.
- Ты не мой сын! - кричит она, стукнув по столу ладонями и загораживая мне возможность отступления. Я привычно накрываю руками голову, ничего не говорю, не прошу ее перестать - я давно понял, что в такие моменты она не слышит. Лучше даже не звать ее «мама», мне однажды так за это досталось… Остается только ждать, чтобы подвернулась возможность убежать. Одна из щек мокрая, от чая, наверное - я сжимаюсь у стены, вытираю рукавом лицо. И когда мама отводит взгляд, кидаюсь по коридору, не оборачиваясь. Дрожащими руками задвигаю шпингалет на двери комнаты - мне его когда-то Сэймэй ставил на такие вот случаи. Мама ударяется плечом о запертую дверь и начинает с криком бить в нее кулаками. Я сползаю на пол. По телу волнами пробегает дрожь, щека все еще горит. Провожу по ней и вижу на пальцах кровь. Опять скула рассечена. Если бы каждая ссадина оставляла на мне след, я бы, наверное, весь был исполосованный. А пластыря тут нет.
- Открой! - доносится до меня через дверь мамин крик. - Открой, слышишь!}
}Выйти я, похоже, не смогу, разве что как ты, через балкон. Но куртка и ботинки остались в прихожей, и мобильник, кстати, тоже там - в кармане куртки. Этот вариант отпадает. Ждать, пока мама успокоится? Можно прождать не один день, я прекрасно это знаю, а заняться здесь нечем - все, чем можно себя развлечь, я перевез к тебе. Ладно, что откладывать неизбежное?
Я закрываю глаза, отрешаюсь от маминого голоса, от пульсирующей боли, от холодной стены за спиной, и представляю твое лицо - внимательные глаза, серьезно сжатые губы.
«Соби?»
«Рицка, - откликаешься ты мгновенно; я слышу тебя так четко, словно ты здесь, и мне делается теплее. - Что?»
Как много ты вкладываешь в одно слово…
«Приедешь?» - прошу я, пересиливая стыд. Хорошо, что хоть не надо делать этого вслух.
«Разумеется».
Я прекращаю разговор. Мне пока очень тяжело это дается, даже совсем короткий диалог забирает уйму сил. Теперь надо подождать. Ты, конечно, понял, где я и что со мной, значит, через час или около того постучишь в стекло на балконной двери, а потом…
- Рицка.
Глаза распахиваются раньше, чем я осознаю, что это уже наяву. Ты сидишь передо мной на корточках, во взгляде гнев и сочувствие.
- В следующий раз я буду ждать во дворе, - говоришь ты решительно, - и даже если ты прикажешь уйти, все равно буду поблизости.
Мне нечего возразить - я только прикрываю глубокую царапину волосами и пытаюсь перехватить властный тон:
- Я вполне мог дождаться, чтобы ты приехал на автобусе! Зачем было снова использовать перемещение?
- Мне не понравился твой голос, - ты не поддаешься на мое сверкание глазами. Наверное, оно сейчас плохо выходит. - Я боялся, что могло произойти что-то худшее. Хорошо, что ты успел добежать и запереться!
Я тяжело вздыхаю. Телепортация в обычной жизни запрещена, ты сам сказал…
Принимаю твою руку и встаю с пола. От пережитого шока до сих пор стучат зубы - мама не бросалась на меня последние раз пять, что я приходил, я всегда был осторожен, а сегодня… сам виноват.
- Давай домой, - говорю я вместо ответа. Ты чуть-чуть улыбаешься. - Что?
- Просто рад, что ты не сердишься, - отвечаешь ты и улыбаешься уже заметнее. Я быстро отворачиваюсь:
- Мне больше делать нечего?
- Где твоя верхняя одежда? - интересуешься ты невинно, словно не слыша.
- На вешалке, - я смотрю на дверь комнаты и приказываю себе открыть ее. Я не могу допустить, чтобы ты видел мой страх… Даже если сам тебя вызвал.}
}Мы идем вниз по лестнице, и передо мной мелькает картинка дежа вю - как мы спускались, и ты нес на плече сумку с моими вещами. Похоже, я погорячился, решив, что больше мы тут вместе не появимся.
Мама встречает нас на кухне: наверное, услышала разговор или шаги, и ее лицо не обещает ничего хорошего. Ты опережаешь ее - поднимаешь руку и произносишь негромко, но совершенно непререкаемо:
- Спите.
Несколько секунд ничего не происходит, а потом мама оседает на табурет, и глаза у нее закрываются. Ты подхватываешь ее на руки:
- Куда ее отнести, Рицка?
Я изумленно смотрю на вас обоих и делаю жест в направлении маминой комнаты:
- Вон туда.
Ты вносишь маму в спальню, устраиваешь на кровати и оглядываешься:
- Что еще сделать?
Я бездумно прижимаю ладонь к саднящей скуле:
- Ничего… только… когда она проснется…