— Но, Александр! — невольно воскликнула она и прикусила губу.

Холмов удивленно приподнял брови.

— Да, дорогая?

В его голосе было слишком мало тепла, и, почувствовав это, Женя огорченно покачала головой.

— Нет, ничего. Я просто боюсь своих мыслей. Это так ужасно…

Она хотела добавить: «Что мы больше не любим друг друга», но не смогла.

Холмов понял ее по-своему.

— Да, конечно. Убийство Можаева пока никак нельзя объяснить, и, может быть, именно поэтому оно представляется нам таким зловещим. Но я уверен, привидение здесь ни при чем. В смерти полковника повинен реальный человек, и этот человек, по всей видимости, находится среди нас. Именно ему, и только ему, на руку все эти чрезвычайно неприятные разговоры и предположения. Полковник, вероятно, раскопал что-то такое, что представляло определенную опасность для убийцы. Поэтому он заманил Можаева на пустой этаж, зная, какой интерес проявляет полковник к легенде, и там расправился с ним.

— Но каким образом преступнику удалось это сделать?

— Думаю, Можаев услышал шаги, как когда-то и ты в день нашего приезда в замок, и не сумел побороть искушения самостоятельно во всем разобраться.

— Почему же он не оказал сопротивления?

— Можно предположить, что Можаев просто не ожидал нападения со стороны человека, которого там застал. Или же нападение было слишком внезапным.

Женя задумчиво кивнула и, склонившись, начертила на песке линию.

— И все-таки я не понимаю, почему ты уверен в том, что привидения не существует? Может быть, это глупо, но меня все еще тревожит мой сон. Он был таким… таким реальным.

— В ночь убийства Эмма Блиссова видела, как Можаев покинул свою комнату и поднялся на третий этаж. Она упомянула также, что слышала чьи-то шаги, подчеркнув при этом, что полковник ступал совершенно бесшумно. Кому же тогда они принадлежали? Но самая существенная деталь в ее рассказе вот какая: пройдя по коридору, Можаев лишь на мгновение задержался на лестничной площадке и сразу же стал подниматься по ступенькам! Сразу же! — воскликнул Холмов и сжал руку Жени.

Она болезненно поморщилась и растерянно заморгала.

— Я не понимаю. Какое это имеет значение?

— Но ведь это совершенно очевидно! Дверь на третий этаж была не заперта! В противном случае Можаеву пришлось бы спуститься вниз за ключом. Следовательно, кто-то поднялся туда до него! Ни о каком привидении не может быть и речи!

Женя побледнела.

— Ты считаешь, Можаева убил кто-то из проживающих в доме? — спросила она, и голос ее задрожал от волнения.

— Да, — чуть помедлив, ответил Холмов.

— И ты… ты кого-то подозреваешь?

— Пока об этом рано судить.

— Да или нет?

— Не настаивай, Женя, это бесполезно. Я еще во многом не разобрался.

— Александр, я так боюсь этого дома! Давай уедем отсюда. Умоляю! Сделай это ради меня. Я нечасто прошу тебя…

— Ты должна понять: сейчас это невозможно. Я связан обязательствами перед капитаном и… не только перед ним. Кроме того, мы сами находимся под подозрением.

— Это все слова! Подумай о нас с тобой. Может быть, это единственный шанс что-либо изменить!

— Ты все преувеличиваешь, — смущенно пробормотал Холмов. — Я не вижу никаких проблем. Разве что-то не так? Я по-прежнему люблю тебя. Отдых, конечно, испорчен. Но еще не все потеряно? Немного терпения и…

Он попытался улыбнуться.

Женя все поняла. В который уже раз он все решил за них обоих. В ее глазах появились страдание и грусть.

— Поступай как знаешь, — тихо сказала она и снова стала что-то чертить на песке. По ее щекам потекли слезы, но Холмов не заметил их.

Они вернулись в дом поздно вечером. Дверь им открыла горничная и сообщила, что постояльцы уже разошлись по своим комнатам, а хозяйка весь день провела в постели. Они отказались от ужина и направились в свою комнату.

Навстречу им вышла Эмма Блиссова.

— Мы так боялись, что вы уехали! — срывающимся от волнения голосом заговорила она. — Сегодня был такой тревожный день!

— Уж не произошло ли в доме очередное убийство? — раздраженно спросил Холмов.

— Нет-нет, что вы. К счастью, пока все спокойно. Но впереди новая ночь…

— Прекрасно. Может быть, сегодня мне наконец удастся выспаться. — И, не прощаясь, он проследовал дальше.

Эмма Блиссова застыла в недоумении, затем с возмущением обратилась к Жене.

— Я и не знала, милочка, что у вас такой несдержанный муж. Это совсем его не украшает. Вам следует как-то повлиять на него…

Женя резко отстранилась.

— Пожалуйста, никогда не вмешивайтесь в наши отношения, — она едва сдерживала слезы. — Вы слышите: никогда!

Григорий Дворский сдвинул шляпу на затылок и недоуменно посмотрел на Холмова.

— К чему вы это? Я действительно разговаривал с Можаевым в тот день, но вот о чем, совершенно не помню. Да и какое это имеет теперь значение? Можаев мертв. Хотя… Мы, кажется, говорили о доме, о призраке. О чем же еще? Полковник не отличался особой оригинальностью. Его всегда интересовало одно и то же.

— Почему же тогда его убили? — Холмов повернулся спиной к лестнице, возле которой и остановил вошедшего в дом Дворского.

Часы на стене показывали четверть пятого.

— Не знаю, право. Но прошу вас, господин Холмов, не говорите сейчас об убийстве. Я не успел вас предупредить: вместе со мной приехала моя дочь Каролина. Пока я не стал ей ничего рассказывать. Сами понимаете, малышке всего одиннадцать, и неизвестно, как она это воспримет. Она, конечно, считает себя жутко взрослой… — по губам Дворского скользнула улыбка. — Вы ведь ее еще не видели? Сейчас позову. Каролина! — Дворский изменился на глазах: лицо его засветилось радостью, голос заметно потеплел. — Каролина! Где ты, дочка? Подойди, пожалуйста, к нам. — Он подождал немного и, не получив ответа, снова обратился к Холмову: — За неделю я успеваю по ней так соскучиться, что потом совсем не хочу отпускать. Но моя умница уже все понимает сама. Видели бы вы, как она меня отчитывает, когда я предлагаю ей погостить у нас! Только не понимаю, как при таком отношении к учебе она успевает не лучше, чем когда-то ее отец, — Дворский усмехнулся и покраснел. — А вот и она!

Наверху послышался шум, и девочка кубарем скатилась с лестницы, едва не сбив Холмова с ног.

— Извините, — пробормотала она тоненьким голоском, скромно потупившись.

Холмов хотел погладить ее по голове, но она быстро отстранилась.

— Каролина! — Дворский погрозил дочери пальцем. — Куда это ты так торопишься?

— В башню. У меня там кое-что припрятано, и мне нужно это забрать.

— Девочки не должны себя так вести! Посмотри, какая ты неопрятная!

— Много ты понимаешь, как должны и как не должны вести себя девочки, — ответила Каролина и, тряхнув косичками, прошмыгнула к выходу.

Дворский довольно улыбнулся.

— Я ее просто обожаю. Может, мне и не надо было ее сейчас привозить, но без нее очень грустно, да и спокойнее как-то, когда она рядом.

— У вас очаровательная дочь, — заметил Холмов.

— Да, — Дворский кивнул. — А вот вы, я вижу, не спешите заводить детей? Хотя что это я лезу не в свое дело. Извините, я пойду. Мне нужно еще переодеться с дороги.

Холмов проводил его взглядом и снова посмотрел на часы: «Время бежит быстро, очень быстро. Уже два дня прошло с момента убийства Можаева, а по-прежнему ничего не прояснилось. В доме все замерло. Неопределенность подавляет людей, делает их беспричинно раздражительными. Между собой они практически не общаются, посматривают друг на друга подозрительно, иногда даже с ненавистью. Все ждут возвращения милиции, но та все не появляется. Почему?»

Холмов вышел на улицу и, закурив сигарету, осмотрелся. Каролина бежала по тропинке в сторону башни. Длинное, почти до пят пальтецо стесняло ее движения, и, может быть, оттого она часто подпрыгивала, как лягушонок. Холмов пошел следом, не особенно задумываясь, почему это делает.