— Мы с ним старинные враги. Он начал первым. Зачем, не имею представления.

На протяжении всего оставшегося пути она молчала, а я присмотрел пустующий участок неподалеку от переходника и посадил аппарат в читательском зале, окруженном с трех сторон стенами. Помогая ей вылезти, я спросил:

— А вы?

— Что, если я скажу «да»?

Я схватил ее за плечи и развернул к себе так, что ее лицо оказалось в дюймах восьми от моего собственного.

— Говори! — воскликнул я. — Расскажи мне, зачем!

— Отпустите меня! Я не говорила, что знаю!

Я еще сильнее сжал руки, потом ослабил хватку. Я опустил руку и взял ее под локоть.

— Пошли, — сказал я. — Мы должны подняться на пару уровней.

У меня не было времени вытрясать из нее ответы, если она не захочет говорить. Я стремился добраться до нее по двум причинам: чтобы защитить ее и чтобы получить ту информацию, которой, по всей видимости она обладала. Теперь, она, очевидно, не нуждалась в защите и была не расположена этими сведениями делиться. Но сейчас, когда я узнал о том, что у нее были особые отношения с мистером Блэком, я почувствовал, что непроизвольно начинаю считать ее кем-то вроде заложницы. Это открытие не доставило мне удовольствия, но и отказываться от этого я не собирался.

— Главным образом, — сказала она, когда мы шли по становящемуся все светлее пути к переходнику, — вы хотите удержать людей в Доме, не так ли?

— Ну, — сказал я, — в общем и целом, это так. Мне это представляется удачной мыслью.

— Почему?

— Это наилучший известный мне способ научить людей действительно жить вместе.

— Принуждая их к этому?

— Конечно. При отсутствии альтернативы совместному проживанию, когда отрицательная энергия агрессивности перенаправлена в другое русло, на смену соперничеству приходит сотрудничество. Впрочем, чтобы добиться такого положения дел, необходима определенная степень принуждения.

— И что тогда?

— О чем вы спрашиваете?

— Жизнь в Доме сильно изменила людей?

— Думаю, они изменились.

— Они и дальше будут изменяться?

— Полагаю, что так.

— Когда эти изменения достигнут какого-то идеального уровня, им будет разрешено выйти наружу?

— Конечно.

— Почему «конечно»? Почему не прямо сейчас? Почему вы хотите держать их в заключении, пока они не переменятся?

— Они не в заключении. Они могут приходить и уходить по своему усмотрению.

— В Доме!

— В Доме.

— Почему не за его пределами?

У меня разболелась голова, и все мои прочие горести и мучения внезапно напомнили о себе. Мне не хотелось ей отвечать.

Хочешь, отвечу я?

— Почему бы и нет? — решил я. — Валяй, Джордан. Говори все, что тебе угодно.

Уступи мне свое горло, свой рот, свое дыхание. Расслабься.

Я так и сделал, и через мгновение он заговорил.

— Отпустить их на волю? — сказал он. — Усугубить, подчеркнуть различия между ними, способствовать соперничеству, агрессии, насилию в отношениях между ними? Однажды им таким образом почти удалось погубить себя. В следующий раз, при аналогичных обстоятельствах, у них это может получиться. Чтобы не допустить этого, необходимо изменить самого человека. Он еще не такой, каким ему предстоит стать, но он уже лучше, чем был. Когда здесь, в Доме, он научится жить в мире с самим собой, вот тогда он будет готов покинуть его.

— Но останется ли он человеком?

— Кем бы он ни стал, он останется человеком, потому что тогда критерием человеческого будет он сам.

— Что дает вам право выносить подобные приговоры?

— Но кто-то должен. Любой, кто захочет, имеет на это право.

— Мистер Блэк, например. И он был не согласен с вами. И вы убили его, чтобы обезопасить Дом и во имя своих миролюбивых, гуманистических идеалов.

— Я буду существовать лишь до тех пор, пока буду нужен для поддержания спокойствия и порядка, потом я тоже уйду.

— Кто будет решать, что вам уже пора уходить?

— Я.

Она рассмеялась.

— Мы можем на это рассчитывать? — спросила она.

— Не вижу причины, почему бы и нет. Я уже неоднократно это проделывал раньше.

Она покачала головой, потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Она попыталась остановиться, но я по-прежнему придерживал ее за руку, направляя в сторону переходника.

— У меня такое чувство, словно мы с вами говорим на разных языках, — сказала она. — То вы рассуждаете вполне здраво, то вдруг вас куда-то заносит. Вы кто, единое целое, или имя вам — Легион?

Я собрал всю свою волю в кулак, и «скройся за мою спину, Джордан», сказал я в себе самом.

Ладно, я ухожу, и он ушел.

— Я — это я, — было сказано уже мной.

— Могу ли я называть вас Энджелом?

— Почему бы и нет? Это имя не хуже любого другого. Расскажите мне, зачем Блэк хотел выгнать людей из Дома?

— Он полагал, что Дом уродует людей, превращает их в овощи, и что когда, в конце концов, они выберутся из него, то окажутся не в состоянии выжить.

— В таком случае, наши разногласия слишком фундаментальны для спора, так как он сводился бы лишь к субъективным оценкам происходящего. Что он вам говорил обо мне?

— Он говорил о существовании многоликого врага рода человеческого, разделяющего только что высказанные вами убеждения.

— А он вам не рассказывал, каким образом ему стало известно о том, что дело обстоит именно так?

— Нет.

— Что он говорил вам относительно своего собственного… происхождения?

— Совсем ничего.

— Вы лжете.

Она пожала плечами.

— Что вы можете с этим поделать?

— Сейчас, ничего.

Мы вошли в переходник. Мимо нас пробегали люди, и все они направлялись вниз.

— А если я закричу? — спросила она. — Если я откажусь идти с вами дальше?

— Не откажитесь. Вы пойдете, не устраивая никаких сцен.

— Почему вам так кажется?

— Я полностью завладел вашим любопытством и вашим живым умом.

— Что вы можете знать о моем уме?

— Я знаю почти все, что о вас можно знать.

— Теперь лжете вы.

На этот раз плечами пожал я и улыбнулся. Мы двигались по кругу и вниз, по кругу и вниз.

— Вы бы усыпили меня, — сказала она немного погодя, и изобразили бы все так, будто я внезапно упала в обморок.

— Возможно.

Спустя несколько секунд я повалился на стену, и с моих губ сорвался невольный крик. Она поймала мою взметнувшуюся вверх руку и поддерживала меня, пока я корчился в судорогах, а мир приближался, удалялся, распадался на куски, восстанавливался вокруг меня и во мне.

— Что это? — спросила она.

Но я лишь бормотал, задыхаясь:

— Подожди. Подожди…

Наконец, все утряслось, центр устоял. Я пришел в себя, выпрямился, жадно хватая ртом спертый воздух, и пошел дальше. Гленда повторяла свой вопрос, не отпуская моей руки.

— Славный старина Блэк только что убил еще двоих, — сказал я, ускоряя шаг. — Он полагает, что уже победил и, если это может вас хоть как-то утешить, возможно, он прав.

Она не ответила, но поспешила за мной. Несколько человек пронеслись мимо нас вниз. На нас они не обратили ни малейшего внимания. Мне вспомнился маленький мальчик, которому нравилось бегать не в ту сторону; где он сейчас? Я увидел его мысленным оком, как он стоит перед огромной дырой в стене, поворачивается, чтобы показать нам всем язык, а потом выскакивает наружу и несется по залитому светом звезд полю.

Наконец, мы оказались в сумерках Часовни, где, впрочем, стало немного светлее. Мерцающие огоньки горящих свечей светились уже в других местах. Дорожки оставались неподвижными. Я направился туда, откуда пришел, надеясь, что священник-вероотступник уже убрался оттуда.

Погибли Джин и Дженкинс, а Винкель сдался под напором личности Блэка. Воспользовавшись оказавшимся под рукой оружием, — секундное дело — он захватил Крыло, Которого Нет. Что дальше?

Очередь за мной, конечно.

Я оставался последним. Устранив меня, он мог приступить к осуществлению своих планов, какими бы они ни были. Я пожалел о том, что, если он победит, я, вероятно, так никогда и не пойму истинного характера наших отношений, никогда не узнаю, о чем он думал все это время. Ради выяснения этого можно было бы пойти и на самый отчаянный риск… Впрочем, я отложил эту мысль до поры до времени.