— А «Стрелецкая» — в честь стрельцов?! — злобно окрысился Петр. — Воры! Матушки моей родню, яко баранов, резали… Сонькиным наущениям предались, аспиды!

Тут я вспомнил картину «Утро стрелецкой казни» и поспешил успокоить Петьку, пока он опять не распалился:

— Да брось ты переживать! Все уж давно кончилось. Тебе уж памятник поставили в Ленинграде. «Медный всадник» называется…

— Стрельцы памятник ставили, столб на площади вкопали… Ироды! — рычал Петр, переживая какие-то совсем недавние для него события. — Давить, жечь нещадно Иудино семя, Каинов род!

— Успокойся, успокойся! Сделал ты этих стрельцов, под сухую сделал…

— Когда?

— Не помню, — я почесал лоб. — Головы им всем отрубил, а вместо них армию устроил, как в Европе.

— Не помню, — теперь Петр почесал лоб. — Мыслю об том, да силы не имею. Лефорт Фрянчишко об том же речет: надо-де на Руси завесть все полки по иноземному строю да корабельное войско, сиречь флот, учредить… А как сие строится, об том токмо у иноземцев ведение есть, они хитрости знают…

Петр вздохнул. Только тут до моей глупой головы дошло, что Петька, то есть Петр I, вывалился из своей жизни на семнадцатом году и ничего еще из того, что мы про него знаем, не сделал… Из телефонной трубки долетали короткие гудки.

— Вот что, — сказал я, подходя к телефону, — мне тут поговорить надо…

— Так это не ты говорил? — удивился Петр. — Карла туг сидит, что ли9 Я таких малых и не видал… В дырки-то эти и таракану не пролезть…

— Это, брат, техника!

— Чего?

Но я не ответил и набрал директорский телефон.

— С вами можно инфаркт схватить! — заметил Евгений Анатольевич. — Кто это дурачился? При чем тут царь? Медики уж мне какой-то синдром подсказывали, что вас поразил… Ну, как дела?

— Никто не дурачился, Евгений Анатольевич, из бокса Петр I вылез…

— Это серьезно? Не розыгрыш? — поперхнулся академик.

— Нет же! Настоящий царь Петр, только молодой, семнадцатилетний… Хотите трубку дам?

— Уф-ф… Ну и ну! — сказал академик, наверно, в сторону, кому-то из сидящих в его кабинете. — Он предлагает поговорить с Петром Первым по телефону…

— Принципиально ничего невероятного тут нет, — услышал я голос Игоря Сергеевича, — общая теория регенерации это допускает…

— Давайте вашего Петра, — сказал мне академик.

Я показал Петьке, как надо держать трубку, и сам подставил ухо, чтобы слышать, что ему академик скажет.

— Алло, — осторожно произнес Петров, — это… м-м-м … Петр?

— Нешто не слышишь? — начал Петька, как в первый раз, но я показал ему кулак. — Я самый и есть, государь Петр Алексеевич, Великий и Малыя и Белыя Руси…

— Понятно, дальше перечислять не стоит, — осторожно остановил его директор. — А скажите, Петр Алексеевич, как м-м-м… ваше самочувствие, здоровье?

— Голова побаливает, — хихикнул я, прикрыв рот, и теперь уже Петька погрозил мне кулаком.

— Благодарствую, здрав есмь, — ответил Петька на полном серьезе. — Каких будешь, человек добрый?

— Извините, Петр Алексеевич, это не суть важно. У меня к вам еще несколько вопросов, если можно. Скажите, вы не ощущаете ничего непривычного в окружающей вас обстановке?

— Светло больно… Жердины на потолке светят зело ярко. А дыму и огня не зрю… Не колдовство ли сие, прости Господи? Да и ты, господин, не чернокнижник ли? Пошто в трубку залез?

— Вы ошибаетесь, Петр Алексеевич, никакого колдовства здесь нет. Это просто такое устройство… Как это в ваше время говорили? Инвенция, кажется?

— Механизмус, что ль? Слыхал, вроде часов с пружиной… Понятно.

— Очень рад. Вот с помощью этого «механизмуса» мы с вами и разговариваем. Он называется «телефон»…

— А-а… А я-то думал, какого Агафона ты давеча кликал? — улыбнулся Петр.

— Вот что, господин, а правду ль тут Васька Лопухин речет, что-де меня нечистой силой аж на триста лет вперед унесло? Или брешет?

— Боюсь, что правду, — сказал академик, — хотя и сомневаюсь слегка. Вы, случайно, ВГИК не кончали?

— Бог миловал, — ответил Петька, и я чуть не лопнул со смеху.

Академик тоже немного покашлял, а потом сказал:

— Ну ладно, это мы еще проверим. Должен вам сказать, что через некоторое время мы выведем вас отсюда и поселим в одном уютном месте. Если вы по-настоящему прибыли к нам из семнадцатого века, из 1689 года, то должны понимать, что вам потребуется долго привыкать к новой обстановке. Вам многое покажется странным. Например, никто не должен слышать от вас грубостей, вам не следует никого бить, даже если сочтете, что к вам относятся непочтительно. Вы должны будете примириться с тем, что здесь нет ни бояр, ни стрельцов, ни стольников. Никто не будет падать ниц и кланяться. Вас будут называть по имени и отчеству — Петр Алексеевич и по фамилии — Романов. Рекомендую не искать способа сбежать, это небезопасно… Вам все понятно?

— Разумею… — пробубнил Петр. Трубку он положил аккуратно, по-современному.

Спустя несколько минут броневая дверь со скрежетом отодвинулась, и старая надпись «Дверь блокирована» погасла. В комнату вошли четыре человека, здоровенные бугаи в прорезиненных комбинезонах, резиновых сапогах, с защитными очками и масками. Пахнуло хлоркой и еще какой-то дезинфекцией.

— Свят, свят, свят! — Петр даже закрестился и полез было туда, где я сам раньше прятался — под пульт. — Пресвятая Богородица, матерь Божия, спаси и помилуй мя, грешного!

— Просьба соблюдать спокойствие! — прогудел из-под маски один из бугаев. Это у него получилось как в кино, когда говорят кому-нибудь: «Сопротивление бесполезно! Вы окружены!» Я-то соблюдал спокойствие, понимал, что это медики так нарядились, против микробов, а каково Петьке было? В его время небось таких только в кошмарном сне можно было увидеть.

Вслед за первыми бугаями вошло еще столько же. Эти привезли с собой что-то вроде холодильников, горизонтально положенных на тележки. Я поскорее туда залез, когда они открыли крышку, и потому не видел, как Петьку запихивали. Его, наверно, вдвое складывать пришлось. В холодильнике было неплохо: прохладно, свежий воздух, удобная, чистенькая лежанка. Правда, к руке на всякий случай прилепили датчик с проводками, должно быть, чтобы знать, есть у меня пульс или уже нет. Потом холодильник куда-то покатили, наверно, к грузовому лифту, но этого я уже не помню, потому что после целых суток без сна меня разморило…

Проснулся я уже не в холодильнике, а в маленькой комнатке с голубыми стенами на стандартной больничной койке. Комната была оснащена лампами дневного света, но они не горели, поскольку уже стоял день и свет поступал через окно, за которым, виднелись зелень и кусочек голубого неба. Я встал и подошел к окну. Оно оказалось необычным, герметическим, с толстенными стеклами, и так крепко заделанным, что выдавить его мог разве что трактор. Дверь в комнату тоже была герметическая, вроде той, за которой я сидел прошлой ночью. С четырех углов на меня пялились телекамеры. Имелся санузел, почти такой же, как у нас дома, совмещенный, только без ширмы. Еще стоял стол, а над ним к стене была привинчена полка с книгами. На столе располагался небольшой пульт с кнопочками и телевизорчик вроде «Юности», только без комнатной антенны. В пульт был вделан микрофон.

За окном прямо от стены начиналась трава, а за ней, после пятиметрового свободного пространства, густой стеной стояли елки, а над елками — небо и больше ничего. Посмотрев в окно, я снова улегся на кровать, но тут что-то щелкнуло, и сам собой включился телевизорчик. На экране возникли физиономии Игоря Сергеевича, завлаба Андрея Михайловича и еще какого-то незнакомого типа в белом халате.

— Доброе утро! — раздалось из динамика. Говорил Игорь Сергеевич.

— Как чувствуете себя? — спросил тип в белом халате. — Недомоганий не ощущаете?

— Не-а, — ответил я, — только есть очень хочется! А меня исследовать будут, да?

— Будут! — строго сказал белый халат. — И довольно долго. Мы опасаемся, что ваша самодеятельность на установке могла регенерировать не только Петра Первого, но и довольно опасные возбудители болезней. Поэтому мы вас поместили в карантин. Придется потерпеть.