Японская оценка ситуации в Индонезии в значительной степени подтвердилась во время кампании 1942 г. Индонезийский народ в основном не принимал в войне участия, оставаясь по мере сил сторонним наблюдателем. Известны отдельные попытки создать кое-где местные органы власти. Наиболее широкое распространение эти действия получили на Сулавеси. Там было даже создано местное правительство во главе с Джанупойо и Нани Вартабоне, которое просуществовало до прихода японцев. Но в целом оккупация Индонезии прошла и без поддержки индонезийцев, и без их сопротивления.
Действия японцев, призванные завоевать симпатии населения, были скорее формальными, чем направленными на создание союза с индонезийцами. Правда, во главе некоторых японских колонн на танках развевался красно-белый флаг Индонезии, с самолетов разбрасывали листовки с призывами к единению всех народов «желтой расы» и уверениями в том, что Япония несет освобождение «младшему брату». Проведение в жизнь пропагандистской кампании было возложено на отдел пропаганды 16-й армии, которой и предстояло ведать дружбой индонезийцев и японцев, не давая при этом индонезийцам слишком много надежд. Кампания была придумана еще в Токио и называлась движение «Тига-А», т. е. три «А». Это название расшифровывалось как три ипостаси Японии в Азии: «светоч», «вождь» и «покровитель». Цель движения была весьма утилитарной: доказать индонезийцам, что их связывает с Японией общность интересов, а потому они должны трудиться на японскую армию и поддерживать японскую войну. Поэтому движение было обречено на провал еще до того, как было создано.
Осознав уже в первые месяцы после захвата страны, что индонезийцы не испытывают к оккупантам никакой благодарности, командование 16-й армии решило привлечь к сотрудничеству политиков левого толка, не высказывавших ранее прояпонских симпатий, но популярных в стране и гонимых голландцами. На первом месте среди таких политиков был Сукарно.
Вскоре после того как Суматра была оккупирована японцами, командир дивизии на Южной Суматре полковник Фудзияма приказал отыскать Сукарно и доставить его к себе. Полковник потратил немало времени, доказывая. Сукарно, что Япония несет свет в Азию и борется за освобождение народов мира от западных колонизаторов. Очевидно, Фудзияма намекнул на возможность предоставления в будущем независимости Индонезии. Со своей стороны, Сукарно согласился способствовать укреплению власти японцев при условии, если ему будет предоставлена свобода действий. «Японское правительство не будет чинить вам никаких препятствий», — обещал Фудзияма и в знак особого расположения тут же предоставил в распоряжение Сукарно черный «бьюик», конфискованный у голландского плантатора.
Сукарно, проведший несколько лет в ссылке в вынужденном безделье, с энтузиазмом начал пропагандистскую работу. Главным для него было то, что он получил возможность укреплять свою несколько потускневшую популярность в народе и готовить почву для создания националистических организаций. Разумеется, за это надо было платить, но Сукарно был убежден, что стратегические надежды оправдывают тактические неудобства и жертвы. Сукарно был обязан пропагандировать освободительную миссию Японии, необходимость бороться с западным колониализмом и помогать японской армии. Он выбивал поставки для армии, уговаривал население за бесценок сдавать продовольствие. Как он сам вспоминал, порой у него от этих обязанностей сердце разрывалось на части, но он делал все это, так как в противном случае японское командование не разрешило бы ему вести подготовку народа к независимости.
Чем хуже шли дела с главной затеей японских пропагандистов, движением «Тига-А», тем нужнее были популярные личности, выступавшие в роли союзников Японии. Прознав, что Фудзияма успешно использует Сукарно, командующий армией на Яве генерал Имамура начал заигрывать с другими националистическими лидерами. Однако все его переговоры упирались в их желание привлечь к работе на Яве самого Сукарно. В ином случае, давали понять генералу, движение «Тига-А» погибнет, так и не дав плодов. Поэтому, несмотря на известные японцам антифашистские убеждения Сукарно и опасение, что харизматическая популярность Сукарно может оказаться для японцев вредной, если он попытается выйти из-под контроля, генерал Имамура решил перевезти Сукарно в центр.
В июле 1942 г. Сукарно после девяти лет отсутствия вернулся на Яву. Японская пропаганда решила извлечь все выгоды из его появления в Джакарте. Ему был предоставлен дом в центре города, генерал Имамура пригласил индонезийского лидера к себе в резиденцию. Резиденция генерала находилась в бывшем дворце голландского генерал-губернатора. В тот день, когда Сукарно ввели во дворец, он вряд ли предполагал, что через несколько лет кабинет генерала Имамуры станет рабочим кабинетом самого Сукарно.
В первые же дни по приезде в Джакарту Сукарно смог встретиться с основными лидерами индонезийского национализма — правым буржуазным националистом Хаттой и своим старым соратником Шариром. Сукарно предложил им сотрудничество до тех пор, пока не будут изгнаны японцы. План Сукарно заключался в том, чтобы использовать все легальные возможности для укрепления индонезийских освободительных сил и создания национальных организаций. Шарир, которому в альянсе крупнейших индонезийских лидеров, созданном в конце 1942 г., отводилась роль организатора подпольного антияпонского движения, вспоминал, что уже в июле 1942 г. Сукарно настаивал на видимости сотрудничества с японцами и необходимости использовать тот шанс, который дает желание японцев использовать национальное движение в своих интересах. И в последующие месяцы Сукарно утверждал в разговорах с близкими ему людьми, что «лучшей тактикой будет, если мы заставим Японию бороться за наши интересы» и что «мы посадили семена национализма. Теперь пускай японцы их выращивают».
К этому времени на все посты, которые ранее занимали голландцы, были назначены японские офицеры и чиновники, причем количество их все время росло и достигло к концу войны совершенно фантастической цифры — почти 25 тыс., что вело к возникновению бюрократии, межведомственных трений, массы ненужной писанины и удивительного разнобоя мнений по поводу того, как следует управлять Индонезией и на кого следует в этом опираться. Правда, японцы нашли себе вскоре союзников в слое тех индонезийцев-чиновников, выходцев из феодальной верхушки общества, которые и при голландцах послушно трудились в колониальном аппарате. Если в первые недели оккупации японцы относились к ним с опаской, полагая, что в их среде широко развиты проголландские настроения, то впоследствии они поняли, что эти чиновники — куда более надежная опора, чем молодые националисты, идущие за Сукарно.
Мертворожденное движение «Тига-А» не смогло завоевать, популярности в стране и после того, как во главе его согласились стать Сукарно и Хатта. Откровенная односторонность движения отталкивала от него индонезийцев. Даже генералу Имамуре стало понятно, что упорствовать, поддерживая его, — лишняя трата сил. Поэтому в ноябре 1942 г. движение было ликвидировано. Однако требовалась какая-то иная прояпонская форма общественного движения. И тогда на помощь японцам пришли Сукарно и Хатта, которые предложили в конце 1942 г. создать массовую организацию, целью которой была бы мобилизация индонезийцев на помощь Японии, но которая строилась бы на элементах индонезийского национализма.