8 декабря 1942 г. на торжественном празднестве, посвященном годовщине победы в Перл-Харборе, генерал Имамура публично объявил о предстоящем создании национальной индонезийской партии. Эта партия была официально основана 3 марта 1943 г. и получила название «Путера», имевшее двоякий смысл. Для японцев название расшифровывалось как сокращение от слов «Пусат тенага ракьят» — Центр народных сил. Для индонезийцев оно звучало и как «сын отечества», указывая на национальный и патриотический характер движения.

Разумеется, Путера находилась под неусыпным японским контролем, но формально руководили партией Сукарно и три его заместителя — Хатта, Мансур и Деванторо. Основными задачами Путеры объявлялись создание «Великой Азии», обучение борьбе с трудностями военного времени, углубление понимания между японцами и индонезийцами и т. д. Японцы не хотели рассматривать создание Путеры как шаг к независимости Индонезии, для индонезийцев же это была легальная возможность организации. Индонезийским националистам казалось также, что, если японцы будут доверять Путере, через нее можно будет оказывать влияние на их решения и облегчать положение народа.

Как и рассчитывали японцы, Путера стала их помощником в деле выколачивания поставок для армии и организации трудовых отрядов. Сукарно и Хатта разъезжали по стране, уговаривая индонезийцев питаться кукурузой и рассказывая о том, как плохо живется народам в странах антифашистского лагеря. Нельзя сказать, что такие выступления способствовали росту популярности лидеров национализма, но Сукарно рассчитывал, что оккупация продлится недолго, Япония обязательно потерпит поражение и ее войска уйдут из Индонезии. Именно тогда и наступит время для независимости, к которой следует быть готовыми. «Мы безоружны, говорил он. — Вот почему мы не должны открыто выступать против них». Сукарно полагал, что деятельность японцев в Индонезии, в том числе их попытки выстроить индонезийцев по ранжиру и приучить к казарменной дисциплине, в конечном счете принесет пользу лишь националистам. Добиться независимости от Голландии, пройдя школу японской оккупации, будет куда легче. Кроме того, можно было предположить, что, по мере того как дела держав Оси на фронтах будут идти все хуже, японская политика в Индонезии будет изменяться в сторону либерализации и заигрывания с индонезийцами. От трезвого взгляда Сукарно не укрылось то, что судьбы войны решаются в первую очередь на полях Европы и что разгром фашистов под Сталинградом значит для Индонезии значительно больше, чем победы японцев в Аракане, о которых шумела японская пропаганда.

Последующие события подтвердили правоту Сукарно и его соратников. Уже 16 июня 1943 г. премьер-министр Японии в программной речи на 82-й сессии парламента обещал предоставить в ближайшее время независимость Филиппинам и Бирме. В этой же речи говорилось о самоуправлении для Явы, однако конкретных сроков установлено не было, а о прочих частях Индонезии вообще не упоминалось. Тем не менее Сукарно, выступая по радио с ответом на эту речь, не пожалел добрых слов в адрес Японии и подчеркнул для тех, кто имел уши, что Индонезия, ранее оккупированная небольшой европейской страной, теперь возвращается в ряды полноправных азиатских народов. В следующем месяце Тодзио посетил в ходе своей поездки по захваченным странам и Яву. Сукарно вновь не упустил возможности в приветственной речи выразить надежду, что Япония «вернет Индонезию индонезийцам». Тодзио никак не реагировал на выступление, однако 21 августа было объявлено о создании Генерального совещательного совета для индонезийцев в Джакарте и местных советов в провинциях. Создание этих органов ничего не давало индонезийцам, а японцы обзаводились еще одним приводным ремнем для выкачивания из страны добычи. Советы были не более чем совещательными органами при командовании армии, которое могло прислушаться к их мнению, а могло и игнорировать его. Зато японцы вскоре принудили Генеральный совет проголосовать за введение в стране всеобщей трудовой повинности и заставили лидеров Путеры громогласно ратовать за ее проведение.

Проводилась эта «добровольная мобилизация» так: в оцепленную деревню привозили штатных ораторов, которые от имени жителей деревни произносили благодарственные речи японскому командованию за то, что оно дозволяет внести вклад в борьбу против «белого империализма». После этого молодых мужчин деревни загоняли в грузовики и вывозили в специальные лагеря. Сукарно, как и другим лидерам националистов, надлежало периодически участвовать в этих экспедициях по захвату рабов и даже объезжать рабские лагеря и фотографироваться с улыбкой на лице и мотыгой в руках. Пытаясь получить хоть какую-то компенсацию за это неблагодарное занятие, Сукарно предложил расширить степень доверия яванцам, разрешив им проходить военную подготовку. В японском командовании, которое по своим взглядам отнюдь не было однородным, по данному вопросу возникли разногласия. Оккупационную политику в Индонезии определяли сторонники жесткого направления, полагавшие, что на Яве можно обойтись и без уступок, однако там были и более гибкие военные типа вице-адмирала Маеды, честолюбивого и умного моряка. Маеда основал, в частности, политическую школу «Асрама Индонесиа Мердека» в Джакарте, где готовились индонезийские политические лидеры для «будущих дружественных отношений» между независимой Индонезией и Японией. В школу в качестве лекторов привлекали таких крупных националистов, как Хатта, Шарир, Субарджо. Маеде противостояли командующие 16-й и 25-й армиями, которые были противниками политических свобод для индонезийцев и опасались доверять индонезийцам оружие. В конечном счете в вопросе о военной подготовке либералы остались в меньшинстве: победила точка зрения тех, кто полагал, что послаблений делать не следует.

Как бы ни объяснял потом Сукарно свою деятельность в эти годы, даже в апологетической по отношению к нему литературе ничего не говорится о каких-либо его действиях за пределами сферы, выделенной японцами. Активная разъездная деятельность Сукарно и Хатты, многочисленные речи, которые они произносили, укрепляли личную популярность этих лидеров, создавали вокруг Сукарно ореол харизматического вождя, отдающего все силы заботе о будущем Индонезии. В то же время японцы вмешивались в его действия, когда считали нужным, цензуровали речи, планировали поездки и давали темы для выступлений. Порой создается впечатление, что наиболее дальновидные из японцев понимали смысл игры Сукарно, но здраво рассуждали, что в случае поражения Японии будет совершенно все равно, добьется Индонезия независимости во главе с Сукарно или без него. В случае же победы Японии с Сукарно никто считаться не собирался.

Постоянные компромиссы, пусть даже оправдываемые заботой о будущем Индонезии, оставались не более чем компромиссами. Позицию лидеров индонезийского национализма, сотрудничавших с японской администрацией, лучше всего сформулировал правый социалист Шарир, близкий соратник Сукарно в годы японской оккупации. В книге, изданной сразу после войны, он писал, что судьба Индонезии зависит лишь «от международной обстановки и от хода исторического развития».

Сейчас трудно определить, какое влияние оказала политика Сукарно и близких к нему деятелей на работу тех групп, которые стремились к сопротивлению японцам, не помешала ли она создать общенародный антияпонский фронт типа того, какой был создан в Бирме. На первом этапе японской оккупации сопротивление было неорганизованным и выступления спонтанными, не приносившими большого вреда оккупантам, однако они жестоко подавлялись японскими войсками и полицией. Создается впечатление, что масштабы и жестокость репрессий вызывались не реальной угрозой попыток сопротивления, а желанием запугать народ. Уже с апреля 1942 г. начались аресты среди националистов, не выразивших желания сотрудничать с японцами. Более широкие облавы были произведены в конце этого года. Большинство арестованных были казнены, и лишь немногие дожили в концлагерях до 1945 г. Помимо крупных политиков довоенной поры казни распространились и на известных деятелей науки, искусства и литературы. Были замучены профессор Мухтар и доктор Сусило, певец и режиссер Чак Дурасин, популярный актер Партасуванда и многие другие. Направленные на то, чтобы ликвидировать непокорную интеллектуальную верхушку общества, репрессии ею не ограничивались. За годы оккупации в тюрьмах погибли десятки тысяч человек, множество было расстреляно по подозрению в заговорах или подготовке восстания. Такая судьба постигла, например, несколько тысяч жителей Западного Калимантана — в основном китайцев.