Сэр Малькольм в свою очередь спросил:

— Вы знаете такого Джона Кертни?

— Нет. Знаю только, что он состоит в нашей ложе, но его самого там ни разу не видел.

— И никогда не слышали, чем он занимается?

— Кажется, он артист или что-то в этом роде…

— Может, музыкант?..

— Видите ли, господа, я в таких делах плохо разбираюсь.

— Мэтр Артур Куперсмит в самом деле числится адвокатом в «Ливингстон-Банке»?

Бронсон поморщился:

— Боже мой, нет! По рекомендации господина Ливингстона он действительно хотел было сунуть нос в наши дела. Но я не позволил. У нас закрытая организация, все люди проверенные, я сам их подбирал.

Сэр Малькольм продолжал:

— Уважаемый сэр, я вижу, вы человек весьма сведущий. И мне бы очень хотелось, чтобы вы рассказали в двух-трех словах о том собрании в ложе, когда умер Джон Ливингстон.

— Да тут особенно нечего говорить…

— Вы, кажется, играли роль одного из трех завистливых подмастерьев, которые должны были поразить Хирама каким-то рабочим инструментом…

— Все так. Я же должен был и поднять его после того, как он якобы умер — символически.

— А он умер по-настоящему.

— Я не сразу это понял и даже сейчас плохо себе представляю, что тогда произошло.

— Передник, господин Бронсон, передник!

— Ну и что? При чем тут передник?

— Вы что, ничего не заметили?

— Как же! Он был из музея. Господин Ливингстон обожал красивые тряпки, всякие украшения… И потом, видите ли…

— Господин Бронсон, — повышая голос, сказал сэр Малькольм, — только не надо басен про трубку с ликоподием. Нам все известно.

— Что именно?

— Кто пытался сжечь запон восемнадцатого века на одном из светильников?

Бронсон какое-то время колебался, потом ответил:

— Майкл Вогэм. Да-да, точно.

— А Досточтимый Дин помешал, так?

— Кажется, да, но в это время все суетились вокруг госпожи Ливингстон. Думали, смерть мужа будет для нее страшным ударом, хотя лично я так не думал.

— То есть как? — с любопытством спросил Форбс.

— Они даже не были супругами. Он — постоянно в разъездах. А она — в объятиях… Впрочем, лучше промолчу.

— Вы и так почти все рассказали! — настаивал старший инспектор.

Тогда Бронсон таинственно произнес:

— Спросите на Кингс-Кросс…

— В доме двадцать семь на Копенгаген-стрит, так? — уточнил сэр Малькольм.

Это был адрес Майкла Вогэма, цветовода, вырастившего изумительную «Элизабет-Мэри». Как бы то ни было, Бронсон встал, давая тем самым понять, что беседа закончена и пора прощаться.

— Ладно, — проговорил благородный сыщик. — Мы с вами, конечно, еще увидимся, господин Бронсон, и очень скоро, а пока мое почтение. Не сомневаюсь, с вами банк не пропадет.

Маленький человечек, явно довольный, проводил друзей-сыщиков до вестибюля, где стояла большая рождественская елка. На прощание Бронсон объявил сэру Малькольму:

— Решите когда-нибудь закрыть счет в своем банке, не забудьте про нас. Примем вас с большим почетом…

— Ах да, — сказал вдруг сэр Малькольм, — чуть не забыл! Кто из членов ложи ввел вас в их общество?

Бронсону такой вопрос пришелся явно не по душе. Он на мгновение задумался и наконец ответил:

— Бог мой, сейчас и не вспомню… С тех пор, знаете ли, столько воды утекло…

Друзья-сыщики не настаивали и на этом откланялись, а уже на улице Дуглас Форбс воскликнул:

— Ну не чудно ли? По-моему, если тебя принимают в клуб, уж имя-то своего крестного отца грех не запомнить!

— Наверняка Бронсона к масонству приобщил его патрон. А Бронсон, как вы, должно быть, заметили, его недолюбливал.

— Как и Элизабет Ливингстон!

— Наш голубчик Бронсон надел на себя костюм, который ему явно не по размеру, — заключил сэр Малькольм.

В полицейской машине, которая везла их к дому Питера Шоу, секретаря ложи, Дуглас Форбс сказал сэру Айвори:

— По-моему, у этого Бронсона рыльце изрядно в пуху. Даже не скрывал радости, оказавшись в кресле своего патрона. Не любил он его. А нам врал, что впервые увидел госпожу Ливингстон только вечером в день убийства. Они водят нас за нос на пару. Вспомните, что говорила горничная. Госпожа Ливингстон и Бронсон ворковали по телефону, как влюбленные голубки… Вот и сговорились убить муженька, чтоб не мешал.

— Чем же он им мешал?

— Супруги наверняка ссорились меж собой. И потом, Бронсон спал и видел, как бы занять кресло Ливингстона…

— А меня, — заметил сэр Малькольм, — куда больше занимают поездки нашего экстравагантного банкира. Обратили внимание, он повадился как раз в те страны, где бывал и Энтони Хиклс?

— Точно, в Азию.

— И почему Ливингстон ссужал деньгами своих друзей-приятелей? Хотелось бы верить, что им двигало только чувство масонского братства, но уж больно суммы большие!

Они подъехали к дому 142 на Эссекс-роуд, в квартале Айлингтон, где жил Питер Шоу. К их величайшему удивлению, его дом представлял собой одно из тех огромных современных зданий, где проживали отставные члены правительства. Друзья-сыщики нашли охранника, но тот так и не смог точно указать им номер квартиры журналиста. Наконец они поднялись на десятый этаж и оказались в глубине коридора, наполненного далеко не самыми приятными запахами. Друзья позвонили в дверь — им открыл Шоу.

Журналист предстал перед ними со всклоченными волосами, в домашнем халате и в тапочках.

— Извините. Я тут сижу пишу.

— Статью в «Обсервер»?

— Нет, роман для своего издателя. Договор есть, а вот вдохновения… Входите, прошу. Узнаю сэра Малькольма Айвори. Мы же оба состоим в Клубе графоманов, не правда ли?

Друзья-сыщики очутились в настоящем царстве хаоса. Сюда, судя по всему, никогда не ступала нога женщины.

— Простите за беспорядок… Берите стулья. Чем могу служить?

— Господин Шоу, — сказал Форбс, — мы расследуем дело о смерти Джона Ливингстона.

— Я так и думал. Прекрасный сюжет для романа… Убийца в масонской ложе! Чем не название!

— Уважаемый сэр, — начал сэр Малькольм, — какой темой вы занимаетесь в «Обсервере»?

— Азией. Хотя сам стараюсь бывать там как можно реже. Я больше люблю Африку.

— Вы, должно быть, сотрудничаете с тамошними корреспондентами?..

— Приходится.

— Какие у вас были отношения с Ливингстоном?

— Он был добрым братом и, кроме того, моим банкиром.

— Сколько у вас в непокрытом остатке на счете?

Столь неожиданный вопрос так удивил Шоу, что он на какое-то время даже лишился дара речи. Потом наконец сказал:

— О, я же вольный художник… Ливингстон всегда относился ко мне с участием. И дал краткосрочный кредит — десять тысяч фунтов. А я, похоже, его слегка просрочил.

— Господин Шоу, вы женаты?

— Нет, даже не представляю, чтобы мной понукала жена.

— А как насчет госпожи Ливингстон?

— Да я вообще первый раз ее видел в тот роковой вечер.

— Где вы познакомились с ее мужем?

— В баре на Пикадилли. Я был там со своим другом Куперсмитом. Мы разговорились и так, слово за слово, познакомились, а потом подружились. Отличный был малый.

— Когда это было?

— Не помню… Хотя постойте. Кажется, весной, три года назад.

— И тогда же вы вступили в ложу Досточтимого Дина?

— Да, по совету Джона. Дин был старым другом его семьи. И мы с Куперсмитом согласились.

— Вы интересуетесь масонством?

— Немного.

— Кто рассказал вам о том шотландском ритуале?

— Вогэм. Он большой знаток всяких таких вещей.

— А как насчет Азии?

— Зачем вам все это, сэр Малькольм?

— Мне казалось, — сказал благородный сыщик, — Вогэм, ко всему прочему, интересуется Китаем и Манилой, как и Ливингстон…

— Джон мотался туда в свое удовольствие. Он обожал путешествовать. Не то что я. Мне больше по душе сидеть у себя в конуре и пописывать. Игра воображения лучше всяких путешествий…

— Во всяком случае убийца Ливингстона тоже не был лишен воображения, — заметил Форбс.