– Как романтично! – воскликнул Ален.– И это гармоничное смешение кровей и дало рождение Хадидже? Расскажи мне, пожалуйста, еще о твоей стране.

– За эту ночь я тебе достаточно рассказала.

– Хорошо, расскажи тогда о своей семье.

– Я рассказала тебе о ней все, что ты имеешь право знать.

– Тогда расскажи о твоем отце, которого ты так любишь.

На лице ее отразилось некоторое колебание, но затем оно словно осветилось изнутри теплым солнечным светом, и она стала рассказывать, с воодушевлением и любовью, я слова ее словно воспевали достоинства и заслуга человека, которого уже не было на этом свете.

– Отца моего звали Фети, что на нашем языке означает «спокойный мужчина». Он действительно умел быть спокойным и был достоин этого имени. Он всегда отличался справедливостью и каждому говорил то, чего тот заслуживал, поэтому часто его не очень любили. Он ценил людей по тому добру, которое они делали себе подобным. Он утверждал, что жизнь проходит согласно двум ритмам: один всегда за тебя, другой всегда против тебя, а следовательно, настоящая мудрость состояла в том, чтобы быть безразличным к тому, что происходит, действует ли это на благо человека или против него – это все приносит жизнь, уносит время.

Ален заметил:

– Мне кажется, что ты сумела унаследовать мудрость отца.

– Не знаю, удалось ли мне все это сохранить, но мой отец делал все возможное для этого, ведь я была его любимой дочерью. Вечером перед сном он подходил к моей постели и напевал мне мудрые стихи, которые я стараюсь удержать в памяти, поскольку они являются для меня главными наставлениями в жизни.

«Вот и прошла суета бела дня,
Не думай о прошлом, надежду храня.
Пусть не нашла ты любви у людей,
Заботься о честности жизни своей.
Мошенники, воры, служители зла
Темною ночью свершают дела.
Ночь подступает тихо, как кошка,
Будь осторожна с людьми, моя крошка».

– Не стоит ли сделать из всего этого вывод, что ты умеешь вести себя с людьми, как волшебная ночная красавица?

Но Хадиджа молчала. Он ждал напрасно. Смуглое, словно покрытое бронзовым налетом лицо красавицы вдруг превратилось в бесстрастную маску, глаза, казалось, созерцали далекие песчаные дюны, а полуоткрытые губы будто повторяли четверостишия, которые европеец не мог понять. Алену показалось, что, если он не прервет сейчас это молчание, оно будет тянуться вечно.

– Да, ты права, что не отвечаешь на мой вопрос, потому что ночь уже закончилась, и, в соответствии со стихами твоего отца, днем мы не такие, как ночью. Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез?

– Ко мне.

– На какую улицу?

– Какая разница, где я живу? Самая главная улица для меня отныне та, где мы встретились с тобой. Поехали, я буду показывать дорогу. Знаешь, я не люблю Париж днем. Мне больше нравится ночной город, с его молчанием, с его секретами и тайнами. Это наш город.

Они сели в машину, и он медленно тронулся с места. Еще тише, чем тогда, когда он ехал за ней, но на этот раз она сидела рядом с ним, справа от своего любимого мужчины, доверчивая и нежная.

– Я выйду здесь,– сказала она через несколько минут.

– Как? Мы уже приехали? Очень жаль. Я хотел бы, чтобы мы ехали и ехали... Здесь твой дом?

– Нет, не совсем. Когда мы лучше будем знать друг друга, я покажу тебе дом, где я живу.

– Но все же, это та улица?

– Это та улица и не та... Почему ты такой любопытный? Ты можешь считать, что эта улица очень близко от моей. Это совсем немало для первого раза. А ты? Где ты живешь, в каком квартале? Ты видишь, я ее такая любопытная, я не спрашиваю об улице, я спрашиваю о квартале.

– О, мой квартал совсем с другой стороны города.

– Ну что ж, этого для меня достаточно.

– Ты действительно удивительная женщина. Теперь, когда мы расстаемся, ты словно и не настаиваешь, чтобы мы встретились снова.

– Что ты! Я очень хочу тебя видеть, Ален, и, если ты не против, сегодня же вечером.

– Правда? В какое время?

– Хочешь, мы вместе поужинаем.

– Я очень рад. Это будет наш ужин для двоих, без наблюдателей, крохоборов, контролеров, без всех тех паразитов рода человеческого, окружавших ваш семейный стол во времена твоей юности. В этот вечер, дорогая Хадиджа, мы будем снова вдвоем, и только вдвоем. Тебя это устраивает?

Она ответила:

– Я думаю, что ты мог бы быть возлюбленным христианином моей жизни.

– А это не значит, что у тебя есть уже возлюбленный мусульманин?

– А у арабской женщины одновременно может быть только один мужчина.

– Где же мы встретимся в восемь часов вечера? Здесь, на этой улице?

– Я подумала и решила оказать тебе доверие. Вот мой номер телефона.

– Ах, так у тебя есть телефон? – сказал он, усмехаясь, пока она записывала номер телефона на клочке бумаги.– О, ты очень образованная мусульманка. Ты не носишь паранджи, гуляешь по улицам, когда захочешь, одеваешься очень модно, можешь встретить случайного мужчину, любишь шампанское, можешь зайти с мужчиной в весьма сомнительную гостиницу, даже можешь провести ночь любви с ним. Ты даже рассказываешь великолепные, чудесные истории, умеешь читать стихи, и у тебя волчий аппетит... Знаешь, ты удивительная женщина! А когда я наберу номер телефона, с кем я буду разговаривать? Кого мне позвать?

– Никого. Потому что трубку возьму я.

– Великолепно! Фантастично! Значит, ты живешь одна? По-моему, это самая большая загадка твоей жизни. А в какое время я должен позвонить?

– Видишь, мы расстаемся сейчас, но мне нужно немного времени, чтобы поспать. Я очень люблю спать, а ты?

Он ответил:

– Это зависит, возле кого.

– Ну, я люблю спать одна.

– И ты видишь сны?

– Каждый раз, как засыпаю.

– Если твои сны так же чудесны, как твои истории и сказки, ты не должна никогда скучать. И какой сон ты увидела перед тем, как мы встретились?

– О, это был чудесный сон...

– И меня ты видела в этом сне?

– Конечно. Ты был принцем из «Тысячи и одной ночи».

– А ты? Кем ты была?

– Я была твоей любимой.

– В таком случае я хотел бы, чтобы твой сон имел прекрасное продолжение, поэтому до полудня я тебя не разбужу.

– Это будет прекрасно,– сказала она.– Мне кажется, я говорила тебе, что ты очень любезен, Ален, но я хочу еще добавить: «Анабы, анибек»...

– И что же это значит?

– На литературном арабском языке, который может быть понятен для тебя, это означает: «Я люблю тебя».

– Какой великолепный язык! И все сказано в трех словах, как и у нас. Но что я должен ответить тебе?

– Ты можешь только сказать: «Ана, катналек».

– Можешь считать, что я произнес это в уме. И как это переводится?

– «Я тоже тебя люблю».

Когда Ален остался один за рулем своего автомобиля, он понял, что такого с ним никогда не было. Он не знал, что с ним происходит. Приключения? Он их пережил сотни, но такого с ним еще никогда не было. Все здесь было неожиданно, даже невероятно. Поражающая воображение красота девушки, смесь в ней аристократичности, когда она говорила, и простоты, когда она вела себя за столом. Знание легенд и историй своей страны, ее откровенность, ее юмор, не лишенный фантазии.

Она была, по ее словам, дочерью богатого арабского аристократа. В своем роде восточная принцесса. Действительно, по ее внешнему виду, поведению это можно было допустить. Ну, а если она приехала всего лишь из маленького тунисского городка, то можно только удивляться прогрессу, которого она достигла, пользуясь своими незаурядными способностями. Живая, веселая, очаровательная Хадиджа была безумно желанна им. В постели она оказалась чудесной, несравненной возлюбленной. После того, как он узнал ее, вся другие женщины, были они профессионалки или нет, казались теперь Алену всего лишь неопытными девчонками и воспоминания о них быстро стерлись из его памяти. Он понимал, что в этот раз все не было банально только от ощущения чего-то нового и красивого. Ни одна из женщин на его памяти не могла дать столько нежной ласки с такой утонченностью. Глаза, губы, руки Хадиджи были созданы только для любви. Ее шея, грудь, красивые ноги, ее бедра – все, казалось, было создано для того, чтобы быть обожаемой.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: