- Не понимаю, - повторил он. - Манкузо ваш жених... И к тому же мне показалось, что ваша мать искренне желает этого брака... Чего же ей ревновать?..

- И я еще считала его умным человеком! - воскликнула девушка с горьким торжеством. - Отчего люди ревнуют? Оттого что влюблены... Моя мать влюблена в Джино... Что тут удивительного?

- Да ничего... право, ничего, - сконфуженно пробормотал Сильвио.

- Однако я не знаю точно, - продолжала девушка, видимо сомневаясь, есть ли между Джино и моей матерью это самое... Вы меня понимаете? Быть может, да, а быть может, и нет... Я тысячу раз старалась в этом разобраться, но все без толку... Я знаю наверняка только одно: мать вынуждает меня выйти за Джино, чтобы удержать его при себе... Не потерять его...

- А Манкузо? - спросил Сильвио, который начинал привыкать к этому странному разговору. - Сам Манкузо что обо всем этом думает?

- Ну, для Джино все, чего хочет моя мать, закон, - сказала девушка с возмущением. - К тому же жаловаться ему не на что: она отдает ему дочь в жены да еще дарит, дом...

- А, так это она платит за дом?

Девушка, казалось, уже жалела о сказанном.

- Я не раз думала об этом, - ответила она, - но и тут ничего не знаю наверняка...

- Ну а Манкузо кого любит? - настаивал Сильвио. - Вас или вашу мать?

Снова на лице девушки появилось сомнение. Она по-детски сунула палец в рот и, казалось, раздумывала.

- Может быть, он любит обеих... А может, ни одну не любит и ищет лишь выгоды для себя... Но есть вещи, в которых сомневаться не приходится... Первое - я неплохая партия... Я красива, - она невольно покраснела, - и к тому же богата... Второе - моя мать имеет на Джино огромное влияние... И третье - мы с Джино... Вы понимаете?

- Как! - воскликнул Сильвио и, не известно почему, почувствовал какое-то разочарование. - Вы с Манкузо...

- Да, вот уже целый год, - сказала девушка все с той же наигранной непосредственностью.

- Но почему? - спросил Сильвио, снова смущаясь. - Почему? Тем более если он вас не любит?..

Она пожала плечами и посмотрела через ветровое стекло вверх, на высокое небо.

- Я знаю Джино уже несколько лет... Сначала он был очень привязан к моей матери... А на меня и не глядел... Я, конечно, не была в него влюблена, но его безразличие меня задевало. Мне тогда только исполнилось шестнадцать лет, я считала себя несравненно лучше матери и несколько раз плакала от бешенства. Мне казалось, что мать нарочно оставляет меня в тени, заедает мой век... Часто я даже сомневалась в своей красоте, смотрелась в зеркало и спрашивала себя, не ошибаюсь ли я... Поверите ли, я была как сумасшедшая, не спала, не ела и совсем извелась... Отчасти с досады, что Джино ко мне безразличен, отчасти со злости на мать я стала стараться обратить на себя его внимание, и вот это случилось... Разумеется, через некоторое время мать все узнала... Потому что от нее не скроешь... Мне бы не хотелось много говорить про это, но часто у меня было впечатление, что она всегда все знала, с самого начала, с тех пор, как Джино начал за мной ухаживать... Но по своим соображениям притворялась, будто ничего не знает, и даже способствовала нашим отношениям... Она часто оставляла нас одних... Никогда я не пользовалась такой свободой, как в то время. Но поймите, все это только догадки, и я не хочу об этом много говорить. Как бы то ни было, она все узнала, и тогда я поняла, что злилась не на нее, а на себя. Ну, она вскоре улучила минуту и завела со мной серьезный разговор, сказала, что я опозорена, что я безобразно себя вела и теперь должна как можно скорей выйти за него замуж. Не знаю, что она сказала Джино; вероятно, то же самое. И после этого мы обручились. Но самое забавное вот что, - сказала девушка, вдруг став задумчивой. - Джино до сих пор убежден, что совершил бог весть какой ужасный грех. В тот день, когда я стала его любовницей, он был в отчаянье, проклинал себя, ломал руки, рвал на себе волосы. Говорил, что покончит самоубийством. Но прежде убьет меня. В тот день я действительно боялась его. И с тех самых пор эта сцена не раз повторялась. Он вечно уверял, что хочет убить и меня и себя; бывал мрачен, но, хоть и грозил, меня не тронул. Я уверена, что уже тогда он хотел искупить свою вину, женившись на мне. Но, видно, не смел сказать это матери; может быть, боялся потерять нас обеих. Так что, когда мать сама этого потребовала, он был счастлив. Сказал, что у него гора свалилась с плеч... Это было несколько месяцев назад... И вот теперь мы должны пожениться.

Она замолчала и опустила голову. Все время она говорила сухим и небрежным тоном. Но это, видимо, объяснялось не безразличием, а скорее стыдом и презрением ко всяким сентиментальным излияниям. О своей ревности и отчаянии Амелия говорила тоном равнодушной и грубой откровенности, чего не было накануне, когда она, волнуясь, разговаривала с Сильвио в прихожей.

Наступило долгое молчание. Теперь, после объяснений девушки, все дело казалось Сильвио еще более темным и двусмысленным. Правду ли сказала Амелия? Или весь этот сложный клубок ревности со стороны матери и дочери явился лишь плодом пылкого и болезненного воображения, а в действительности это была просто-напросто история падения девушки, за которым поневоле следовал законный брак? Его размышления прервал голос Амелии, странно изменившийся, какой-то кроткий и униженный:

- О чем вы думаете? - спросила она.

Сильвио поневоле сказал ей правду:

- Мне трудно поверить всему, что вы рассказали.

- И все же это так, - сказала она. И посмотрела на него печальным взглядом, который так не шел к ее жеманному, кукольному, как у матери, лицу. Потом она понурила голову. - Я вчера плакала еще из-за ваших слов, прошептала она. - Может быть, вы не поверите, но я ненавижу этих людей и то, что мне приходится делать. А вы с первого раза заставили меня подумать совсем о другой жизни, такой, какой мне хотелось бы жить... И от ваших слов у меня стало скверно на душе.

Слова срывались с ее губ тихо, одно за другим, как пузырьки слюны, и падали на грудь, теряясь среди кружев слишком пышного для нее платья. Но, говоря все это с низко опущенной головой, она тем временем неторопливо, изящным и небрежным движением стянула длинные черные перчатки с тонких, покрытых легким пушком рук, сложила их и аккуратно спрятала в большую яркую сумку. Сильвио следил за ее движениями, простыми и в то же время неизменно кокетливыми, и от этого ее слова показались ему фальшивыми и неискренними. Но все же он был тронут и в первый раз почувствовал волнующее желание. "Поедем назад", - хотел он сказать, сердясь на себя и на девушку. Но он не сказал ни слова. Он не мог шевельнуться, охваченный страстью, и перестал слушать Амелию - ему достаточно было видеть ее; так иногда в варьете, любуясь красивой певицей, не замечаешь ее фальшивого голоса.