На другой день после того, как Сильвио побывал у Де Керини, он, пообедав, сел за чертежный столик и начал исправлять чертежи, испорченные слезами Амелии. На душе у него было легко и приятно; работая, он тихонько насвистывал, время от времени оборачивался и подолгу смотрел в открытое окно. Он видел синее июльское небо и шиферные купола двух церквей, раскаленные солнцем; с площади и с ближних улиц в этот тихий полуденный час доносились лишь редкие звуки, которые, казалось, как и все вокруг, изнемогали от солнца: стук экипажа по неровной булыжной мостовой, быстрый рокот автомобиля, звучные, упругие удары по матрасу, который выбивали на какой-то террасе, медленные звуки гамм, которые где-то по соседству неуверенная рука разучивала на рояле уже целый час. Стояла сухая и приятная жара, как бывает в начале лета, и даже в самых ленивых горожанах просыпалось дремлющее желание поехать за город, где среди выжженных полей царит тишина и лежит прохладная тень деревьев. Если бы не Амелия, которая должна была приехать с минуты на минуту, он охотно прилег бы поспать или, еще лучше, помечтать. В такие мгновения, полные солнца и тишины, ему часто вспоминались родные места. Его охватывала острая и непонятная тоска не только по родной природе, но и по провинциальной жизни со всеми ее мелочами, без которых он обычно легко обходился. И вдруг он понял, что неторопливая, расчетливая, убогая, бесхитростная провинциальная жизнь ему дороже шума и разнообразия столицы. И теперь он, к своему удивлению, улыбнулся собственным мыслям и воспоминаниям. Несмотря на все свое честолюбие, он чувствовал, что остался провинциалом; и не внешне, не поверхностно, а в самой глубине души, в сокровенных своих чувствах. К этим острым и приятным воспоминаниям добавлялось воспоминание о невесте, о которой он теперь думал с большой радостью, уверенный в будущем. Данное ей слово и чувство, которое он к ней испытывал, не позволяли ему волочиться за женщинами и искать приключений, так что он мог спокойно и целиком посвятить себя работе. Он был не очень влюблен и не без эгоизма относился к девушке, на которой решил жениться, но он был тщеславен, больше всего любил свою профессию, не слишком желал развлечений и, убедившись, как полезны такие спокойные и расчетливые отношения, твердо решил придерживаться их и в дальнейшем.

Погруженный в эти мысли, он сидел без пиджака, с закатанными рукавами рубашки, на высоком табурете, продолжая соскабливать следы слез Амелии и заново наносить испорченные линии. Он не думал ни о ней, ни о назначенном ею свидании; события минувшего дня казались ему сном; он вовсе не был уверен, что она приедет. И вдруг его вывел из задумчивости громкий гудок автомобиля, который донесся снизу, с площади, хотя в городе сигналы были запрещены. "Что за сумасшедший там гудит? - подумал он рассеянно. - Ведь его могут оштрафовать". Он не двинулся бы с места, если б сигнал не продолжал требовательно звучать, словно нарочно нацеленный прямо в его окно. Подойдя к окну, он увидел у подъезда тот самый автомобиль, в котором приезжал Манкузо.

Он поспешно спустился вниз, где его ждала Амелия, - она сидела одна, положив на руль обнаженные руки в черных перчатках по локоть; на ней было красное платье и широкополая черная шляпа. На Сильвио глянуло из-под полей круглое детское лицо, и к нему вернулось то же ощущение маскарада в дурном вкусе, которое он уже испытал накануне. Она нетерпеливо кусала тонкие губы.

- Наконец-то, - сказала она и, не дожидаясь, пока Сильвио захлопнет дверцу, резко, порывистым движением тонких рук включила скорость и тронула машину. Сильвио смущенно заметил ей, что она напрасно дала гудок. Она, глядя вперед, пожала плечами.

- Я сделала кое-что похуже, - сказала она с натянутым смехом. - Взяла машину без спроса, мать ничего не знает...

Они быстро обогнули обелиск и выехали через ворота на длинную улицу, застроенную желтыми и красными домами, которая вела прямо за город. Амелия почему-то мчалась с большой скоростью, несмотря на ухабы и всякие препятствия. Сильвио особенно нравилось смотреть на ее маленькую ножку, которая нажимала на акселератор; движения ее были своенравными и нервными, и она давила педаль, как голову змеи. Они доехали до моста через реку, где им вдруг преградила дорогу выехавшая наперерез машине повозка, груженная землей; возчик дремал, лежа поверх груза. Амелия резко свернула, чуть не врезавшись в парапет, а потом, обгоняя повозку, высунулась, из окошечка и крикнула прямо в лицо одуревшему спросонья мужчине грубое ругательство.

- Какой... - И она повторила то же ругательство Сильвио.

В ее глазах сверкала злоба, ноздри раздувались, верхняя губа приподнялась над острыми зубами. Тем временем машина взяла подъем и наконец выехала на шоссе. Минут через десять Амелия, которая, вероятно, все обдумала заранее, отъехала уже довольно далеко от города, потом резко свернула на узкую проселочную дорогу, и машина, слегка покачиваясь и подпрыгивая на мягкой земле, спустилась в небольшую зеленую долину. Девушка резко затормозила, сняла шляпу и повернулась к Сильвио.

- Сейчас вы узнаете, - начала она, - почему я вчера плакала... Сильвио глядел на нее, раскрыв рот. - Я плакала, - продолжала она с горечью, - потому что мать дала мне пощечину...

- Ваша мать, - сказал Сильвио, смущенный, - очень беспокоилась, потому что вы опоздали...

Она рассмеялась со злостью.

- Беспокоилась, потому что я опоздала, - повторила она. - Еще бы, она ведь такой ангел... Да что там, вы же сами все понимаете! Конечно, она беспокоилась, но совсем по другой причине...

- По какой же?

- Да по той причине, - ответила девушка с наигранной непосредственностью, - что она с ума сходит от ревности... И я, зная это, закончила она с торжеством, - опоздала нарочно... Правда, я заработала пощечину, но по крайней мере хоть удовольствие получила.

Сильвио ничего не мог понять.

- Но кого же она ревновала? Не пойму...

- Да Джино же, черт возьми! - воскликнула девушка с живостью. - Неужто до вас не дошло? Разве вы не видели, как она на него поглядывала, когда мы вернулись?

Эти слова не рассеяли недоумения Сильвио. Напротив, он еще больше запутался, потому что теперь ему показалось, как иногда бывает во сне, что действующие лица поменялись ролями, оставшись при этом самими собой, такими же жалкими, с теми же застывшими лицами.