— Макар Сидорович, — сказал Ваня. — Газетная речь имеет свои традиции и законы. Некоторые называют это штампами, но это не так. Это строгость формы. Языковая вольность здесь неуместна. Я уже кое-что понял. Люди, которые пытаются украшать свой язык, пытаются поломать установленные традиции, долго в газете не держатся. Обязательно допустят какую-то неточности. Что же из того, что мы пишем готовыми фразами? Дисциплина языка позволяет скорее заметить ошибку. Как только в давно знакомой фразе появляются незнакомые оттенки, так это тебя и настораживает... Я давно присматриваюсь к редакционной работе. Меня там хорошо знают.

— Гм... Из ваших слов видно, что вы кое-что знаете, — сказал Доронин. — Пишут так скучно, словно каждый из них обрабатывает свои статьи в палате для больных желудком. А может, я уже старый стал и ничего не понимаю?.. Однако некоторые статьи читаю с удовольствием. Ну ладно. Желаю вам успеха. А вы как считаете, товарищ комсорг?..

— У нас возражений нет, — ответила Лиза. — Я советовалась с членами комитета.

Когда Ваня Сумной, с достоинством поклонившись, вышел, Доронин невесело улыбнулся:

— Готовая фраза помогает скорее заметить ошибку. Интересно. Тогда бери чужие проекты, строй по ним здания. Никогда не ошибешься. Все давно выверено другими. Посмотрим, что из него получится. Все-таки он парень не без головы. Отшлифуется.

— Не слишком ли он отшлифован? — Робко спросила Лиза. — Очень он «правильный» во всем.

— Это да. А как ваши «неправильные»?

— О ком это вы? — Не поняла Лиза.

— О Соколе и о Круглове. Не слишком ли мы либерально подошли к этому парню? Коля Круглов — сталевар хороший. Только горячий. Справится ли он?.. Не подведет ли нас? Сделает ли из Сокола хорошего рабочего?

Глаза Доронина будто прокрадывались незримыми лучиками в самые глубокие уголки ее мозга. Лизе даже неприятно стало от такого пристального взгляда. Вот сидишь перед ним, думаешь что-то свое, а он считывает твои мысли в тот же миг, как только они появляются, как телеграфист читает слова на телеграфной ленте. Она опустила глаза, хотя у нее не было никаких оснований прятаться со своими мыслями.

— Я думаю, что Коля справится, — уверенно промолвила она. — Да и сам Сокол производит хорошее впечатление. Он очень хочет стать сталеваром.

Доронин был доволен ответом Лизы.

— На меня он тоже произвел неплохое впечатление. Ничего, будем надеяться. По моему мнению, он оправдает убытки, причиненные государству. Как бы там ни было, а человек стоит больше, чем шестьсот-семьсот тонн стали. Кстати, Круглов их перекрыл за полнедели своими скоростными плавками. Да и печь уже требовала ремонта.

В дверь постучали.

— Пожалуйста, — бросил к приоткрытым дверям Макар Сидорович.

В кабинет вошел белокурый широкоплечий мужчина невысокого роста. Белый шелковый воротник аккуратно лежал на воротнике хорошо сшитого шоколадного цвета пиджака. Такого же цвета штаны были тщательно наутюжены, и казалось, что они у него вовсе не сгибаются, как две параллельные доски. Мужчина легкой походкой спортсмена подошел к столу, протянул руку.

— Сотник. Представитель министерства.

— А-а, слышал, слышал, — бесцеремонно смерил его взглядом с головы до ног Доронин, потирая левой рукой пальцы правой, которые побелели от крепкого пожатия.

Лиза попрощалась и вышла. Выходя из приемной парторга, она почти наткнулась на Веру, которая неизвестно по каким причинам терлась у дверей. Губы ее были щедро намазаны густой помадой с голубоватым отливом. Вера почему-то такую ​​помаду считала особенно красивой и берегла для исключительно торжественных случаев. На Вере красовалась та самая розовая блузка с прозрачным кружевом, что так была к лицу обеим сестрам. Лиза посмотрела на нее и подумала: «Какая же она красивая! Только зря этой помадой пользуется». Затем вспомнила, что Вера отнюдь не красивее ее, потому что была ее абсолютным двойником, и засмеялась.

— Чего ты смеешься? — Спросила Вера.

— Да просто так. Рада, что тебя встретила. Мы же не виделись ровно два часа.

— А ты его видела?

— Кого? — Переспросила Лиза.

— Сотника. Это же он зашел к парторгу.

— Вот как!

— Какой мужчина! — Сверкнула голубыми глазами Вера. — Кого можно сравнить с ним на нашем заводе? Разве Федора Павловича... Только в этом характер чувствуется. Каждый мускул играет. А тот какой-то вялый. Словно его год мочили в маринаде. Что же будет делать Валентина?

— А что ей делать? — Удивилась Лиза.

— Ну, как же! Давняя любовь приехала.

— Какая же это любовь? Десять лет не давал о себе знать.

— Не говори, Лиза. Я лучше в таких вещах разбираюсь. Если он сделает шаг к примирению, не выдержит ее сердце.

Лиза провела ладонями по лицу, словно у нее устали глаза, потом внимательно посмотрела на сестру.

— Не помирится с ним Валентина. Чтобы помириться, надо совсем себя не уважать. Да и он, видимо, не для этого сюда прибыл.

— Ну, это мы еще посмотрим, — лукаво улыбнулась Вера. Затем подошла ближе к сестре, тихо шепнула: — По секрету. Никому не скажешь?

— Не скажу. Я не люблю сплетни разносить, — ответила Лиза.

— Тогда слушай, — наклонившись к ее уху, заговорила Вера. — В его паспорте нет штампа о браке. Кроме того, он говорил одной работнице отеля, что был когда-то женат, а теперь — нет... Я с ней вчера по телефону разговаривала.

— Ну и сестренка у меня! — Обкрутила ее вокруг себя Лиза. — Тебе бы не машинисткой, а начальником разведки работать.

— А что же?.. Для каждой женщины немного хитрости — это совсем неплохо.

— А я не умею хитрить, — искренне пожалела Лиза. — Глупая. Может, уже бы...

— Что – уже бы? Ну, признавайся!

— Это я так...

Пока сестры разговаривали между собой в коридоре управления, в кабинете парторга шел другой разговор. Виктор искоса бросал взгляды на лысую голову Доронина и думал: «Глаза у него умные. Но суховат. И видимо, как для парторга — слишком суровый».

Макар Сидорович действительно разговаривал с Сотником сдержанно и суховато. Брови его не поднимались, потому что он в течение всего разговора ни разу не улыбнулся. Поэтому Виктору не пришлось увидеть характерного свойства его лба собираться в мелкие складки по обе стороны глубокой воронки. Это ранение невольно вызывало уважение у Виктора, несмотря на то что Доронин бросал на него недоброжелательные взгляды.

— Да, да. Знаю о вашей миссии, — говорил Доронин барабаня пальцами по полированной поверхности стола. Его рука отражалась в полировке, и создавалось впечатление, что он пальцами одной руки барабанит по пальцам другой. — Знаю о вашей миссии. Как долго вы у нас задержитесь?..

— Это будет зависеть от важности работы, — ответил Виктор. — Если потребуется, то и на целый месяц. А может, дольше. Наша задача не только проверять, знакомиться, но и консультировать, помогать практическими советами. Если сумеем, конечно. А если не сумеем сами помочь — будем связывать изобретателей с учеными, с научными институтами.

— Это хорошо, — быстрее произнес Доронин. — А вы лично в каком профиле действуете? Домны, мартены, прокат?..

— Я больше занимаюсь методами скоростного сталеварения.

— Вот как! — Еще ниже опустил рыжие брови Доронин. — Вот как!

У него была манера повторять одни и те же слова, когда он нервничал.

— Я заходил к директору, — продолжал Виктор. — Сказали, он болен.

— Директор тяжело заболел. Выехал недавно на лечение в Киев, его заменяет главный инженер товарищ Голубенко. Такое дело. — И после паузы повторил: — Такое, значит, дело.

— Ну что ж. Это не меняет положения. Все равно нам бы пришлось главным образом иметь дело с Голубенко. Я еще с ним не говорил. Но от вас пойду прямо к нему. Скажите, пожалуйста, товарищ Доронин, кто здесь из ваших инженеров работает над новым интенсификатором?

Доронин подумал, потом строго заметил:

— Товарищ Сотник, поскольку наш разговор приобретает конкретный характер, позвольте просмотреть ваши документы.