1922

ПЕСНЯ О ДЖО

Шумные плещут валы В берег песчаный и звонкий. Ветер проносится злой, Дикие чайки кричат... Что ж не подымешь ты вновь Рыжие, страшные брови? Что же не смотришь ты вновь В серую, мглистую даль?.. Ром иль бристольское виски Спать уложили тебя, Иль пограничная пуля В сердце влетела твое?.. Что ты раскинулся, Джонни, Рыжие волосы плещут, Серые стали глаза... Вместо молитвы последней Чайки кричат над тобой. Вместо полотнища волны Лижут и нежат тебя... Более славной кончины Пусть не узнает пират!

1922

БОЛЬШЕВИКИ

(Отрывки из поэмы)

1

ОТЪЕЗД

Да совершится! По ложбинам в ржавой Сырой траве еще не сгнили трупы В штиблетах и рогатых шапках. Ветер Горячим прахом не занес еще Броневики, зарывшиеся в землю, Дождь не размыл широкой колеи, Где греческие проползали танки. Да совершится! Кровью иль баканом Дощатые окрашены теплушки, Скрежещут двери, и навозный чад Из сырости вагонной выплывает: Там лошади просовывают морды За жесткие перегородки, там Они тугими топчутся ногами В заржавленной соломе и, подняв Хвосты крутые над широким крупом, Горячие вываливают комья. И неумелою зашит рукой В жестокую холстину, острым краем Топорщась, в темноту и тишину Задвинут пулемет. А дальше, медным И звонким животом прогрохотав, На низкую нагружена платформу Продымленная кухня. И поет Откуда-то, не разберешь откуда, Из будки ли, где стрелочник храпит, Иль из теплушки, где махорка бродит, Скрипучая гармоника. Уже Размашистым написанные мелом На крови иль бакане письмена Об Елисаветграде возвещают, Уже по жирным рельсам просопел, Весь в нетопырьей саже и угаре, Широкозадый паровоз. И вдруг Толчок и свист. Назад, с размаху, в стены Дощатые толкаются, гремя, Закутанные пулеметы. Кони Шатаются и, растопырив ноги И шеи вытянув, храпят и ржут. И далеко, за косогором, свист, Скрипение колес и дребезжанье Невидимых цепей. И по краям, Мигая и подпрыгивая, мчатся Столбы, деревья, избы и овины. Кружатся степи, зеленью горячей И черными квадратами сверкая. И снова свист. Зеленый флаг дорогу Свободную нам указует. Ветер Клубящийся относит дым. И вот Бормочущий кирпичною змеей На повороте изогнулся поезд. Лети скорее! Пусть гремят мосты, Пускай коровы, спящие в дорожной Траве, испуганно приподнимают Внимательные головы, пускай Кружатся степи и трясутся шпалы. Не всё ль равно. Наш путь широк и буен. И кажется, что впереди, вдали, Привязанное натуго к вагонам, Скрежещет наше сердце и летит По скользким рельсам, грохоча и воя, Чугунное и звонкое, насквозь Проеденное копотью и дымом. Сопит насосами, и сыплет искры, И дымом истекает небывалым. И мы, в теплушках, сбившиеся в кучу, Мы чувствуем, как лихорадка бьет И как чудовищный озноб колотит Набухшее огнем и дымом сердце. Вперед. Крути, Гаврила. И Гаврила Накручивает. И уже не поезд, А яростный летит благовеститель Архангел Гавриил. И голосит Изъеденная копотью и ржою Его труба. И дымные воскрылья Над запотевшей плещутся спиной!

2

ГОРОД

Открой окно и выгляни. ...Под ветром Костлявые акации мотают Ветвями, и по лужам осторожно Подпрыгивает дождевая рябь... И ты припоминаешь дождь и ветер, И улицы в акациях и лужах, И горький запах, что идет от моря, И голоса, и грохот колеса... В те дни настороженные предместья Винтовки зарывали по подвалам, Шептались, перемигивались, ждали, Как стая лаек, броситься готовых В медвежий лог, чтобы рычать и грызть. А город жил необычайной жизнью... Огромными нарывами вспухали Над кабаками фонари - и гулко Нерусский говор смешивался с бранью Извозчиков и забулдыг ночных. Пехота иностранцев проходила По мостовым. И голубые куртки Морскою отливали синевой, А фески, вспыхивая, расцветали Не розами, а кровью. Дни за днями По улицам на мулах, на тачанках Свозили пулеметы, хлеб и сахар... Предместья ожидали. На заводах Листовки перечитывались... Слово О людях, двигающихся, как буря, Входило в уши и росло в сердцах... Но город жил в горячем перегаре Пивных, распахнутых наотмашь, в чаде Английских трубок, в топоте тяжелых Морских сапог, в румянах и прическах Беспутных женщин, в шорохе газетных Листов и звяканье стаканов, полных Вином, пропахнувшим тоской и морем. А в это время с севера вставала Орда, в папахах, в башлыках, в тулупах. Она топтала снежные дороги, Укутанные ветром и морозом. Она дышала потом и овчиной, Она отогревалась у случайных Костров и песнями разогревала Морозный воздух, гулкий, как железо. Здесь были все: Румяные эстонцы, Привыкшие к полету лыж и снегу, И туляки, чьи бороды примерзли К дубленым кожухам, и украинцы Кудлатые и смуглые, и финны С глазами скользкими, как чешуя. На юг, на юг!.. Из деревень, забытых В колючей хвое, из рыбачьих хижин, Из городов, где пропитался чадом Густой кирпич, из юрт, покрытых шерстью, - Они пошли, ладонями сжимая Свою пятизарядную надежду, На юг, на юг, - в горячий рокот моря, В дрожь тополей, в раскинутые степи, А город ждал...

1922-1923

ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ

монолог

Отец мой умер на костре, а мать Сошла с ума от пытки. И с тех пор Родимый Дамме я в слезах покинул. Священный пепел я собрал с костра, Зашил в ладонку и на грудь повесил, - Пусть он стучится в грудь мою и стуком К отмщению и гибели зовет! Широк мой путь: от Дамме до Остенде, К Антверпену от Брюсселя и Льежа. Я с толстым Ламме на ослах плетусь. Я всем знаком: бродяге-птицелову, Несущему на рынок свой улов; Трактирщица с улыбкой мне выносит Кипящее и золотое пиво С горячею и нежной ветчиной; На ярмарках я распеваю песни О Фландрии и о Брабанте старом, И добрые фламандцы чуют в сердце. Давно заплывшем жиром и привыкшем Мечтать о пиве и душистом супе. Дух вольности и гордости родной. Я - Уленшпигель. Нет такой деревни, Где б не был я; ист города такого, Чьи площади не слышали б меня. И пепел Клааса стучится в сердце, И в меру стуку этому протяжно Я распеваю песни. И фламандец В них слышит ход медлительных каналов, Где тишина, и лебеди, и баржи, И очага веселый огонек Трещит пред ним, и он припоминает Часы довольства, тишины и неги, Когда, устав от трудового дня, Вдыхая запах пива и жаркого, Он погружается в покой ленивый. И я пою: - Эй, мясники, довольно Колоть быков и поросят. Иная Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится В иных животных. Пусть иная кровь Окрасит ваши стойки. Заколите Монахов и развесьте вверх ногами Над лавками, как колотых свиней. И я пою:- - Эй, кузнецы, довольно Ковать коней и починять кастрюли, Мечи и наконечники для копий Пригодны нам поболее подков; Залейте глотку плавленым свинцом Монахам, краснощеким и пузатым, Он более придется им по вкусу, Чем херес и бургундское вино. Эй, корабельщики, довольно барок Построено для перевозки пива. Вы из досок еловых и сосновых Со скрепами из чугуна и стали Корабль освобождения постройте. Фламандки вам соткут для парусов Из самых тонких ниток полотно, И, словно бык, готовящийся к бою Со стаей разъярившихся волков, Он выйдет в море, пушки по бортам Направив на бунтующийся берег. И пепел Клааса стучится в сердце, И сердце разрывается, и песня Гремит грозней. Уж не хватает духа, Клубок горячий к языку подходит, И не пою я, а кричу, как ястреб: Солдаты Фландрии, давно ли вы Коней своих забыли, оседлавши Взамен их скамьи в кабаках? Довольно Кинжалами раскалывать орехи И шпорами почесывать затылки, Дыша вином у непотребных девок. Стучат мечи, пылают города. Готовьтесь к бою. Грянул страшный час. И кто на посвист жаворонка вам Ответит криком петуха, тот - с нами. Герцог Альба! Боец Твой близкий конец пророчит; Созрела жатва, и жнец Свой серп о подошву точит. Слезы сирот и вдов, Что из мертвых очей струятся, На чашку страшных весов Тяжким свинцом ложатся. Меч - это наш оплот, Дух на него уповает. Жаворонок поет, И петух ему отвечает,