1922, 1929.
"ВЕЛИКИЙ НЕМОЙ"
И снова мрак. Лишь полотно Сияет белыми лучами, И жизнь, изжитая давно, Дрожа, проходит пред глазами. И снова свет. Встает, встает Широкий зал, и стулья стынут. Звонок. И тьмы водоворот Лучом стремительным раздвинут. И, как кузнечик, за стеной Скрежещет лента, и, мелькая, Дрожащих букв проходит стая Туманной легкой чередой. Леса, озера и туман, И корабли, и паровозы; Беззвучный плещет океан, Беззвучные кружатся грозы. И снова буквы. Вновь и вновь. Тяжелый мрак по залу ходит, Беззвучная течет любовь, И смерть беззвучная приходит. Мы были в бурях и огне, Мы бились, пели и сгорали, Но только здесь, на полотне, Великий отдых от печали. И сердце легкое летит Из кресел к белому квадрату, Где море тихое кипит И берегов лежат раскаты; Где за неловким чудаком, Через столы, повозки, степы, Погоня мчится неизменно Под бешеной мазурки гром; Где лица, бледные, как воск, Без слов томятся и мечтают, Цилиндры вычищены в лоск, Ботинки пламенем сверкают. Так стрекочи звопчей, звоичен, Тугая лепта, за стеною, Стремительный поток лучей, С туманною сражайся мглою. И в белом ледяном огне, Под стон убогого рояля, Идите в ряд на полотне, Мои восторги и печали!
1922
ОКТЯБРЬ
Неведомо о чем кричали ночью Ушастые нахохленные совы; Заржавленной листвы сухие клочья В пустую темень ветер мчал суровый, И волчья осень по сырым задворкам Скулила жалобно, дрожмя дрожала; Где круто вымешенным хлебом, горько Гудя, труба печная полыхала, И дни червивые, и ночи злые Листвой кружились над землей убогой; Там, где могилы стыли полевые, Где нищий крест схнлился над дорогой, Шатался ливень, реял над избою, Плевал на стекла, голосил устало, И жизнь, картофельною шелухою Гниющая, под лавкою лежала. Вставай, вставай! Сидел ты сиднем много, Иль кровь по жилам потекла водою, Иль вековая тяготит берлога, Или топор тебе не удержать рукою? Уж предрассветные запели певни На тынах, по сараям и оврагам, Вставай! Родные обойди деревни Тяжеловесным и широким шагом. И встал Октябрь. Нагольную овчину Накинул он и за кушак широкий На камне выправленный нож задвинул, И в путь пошел, дождливый и жестокий. В дожди и ветры, в орудийном гуле, Ты шел вперед веселый и корявый, Вокруг тебя пчелой звенели нули, Горели нивы, пажити, дубравы! Ты шел вперед, колокола встречали По городам тебя распевным хором, Твой шаг заслышав, бешеные, ржали Степные кони по пустым просторам. Твой шаг заслышав, туже и упрямей Ладонь винтовку верную сжимала, Тебе навстречу дикими путями Орда голодная, крича, вставала! Вперед, вперед. Свершился час урочный, Всё задрожало перед новым клиром, Когда, поднявшись над страной полночной, Октябрьский пламень загудел над миром.
1922
УКРАИНА
От ленью поливающего жара, Растекшегося жидкою смолой, Земля разбухла, как в печи опара, И коркою потрескалась ржаной... И мы ль не помним ветер и раздолье, Чертополох и крылья ветряков, Возы с таранью... И в широком поле Дырявые кафтаны чумаков. Куда ведет степное бездорожье Не всё ль равно! Но посреди реки Гудит камыш, Дымится Запорожье, Курятся чубы, веют бунчуки. Встает, встает веселая ватага, Под сапогами клонится репье... Что нужно вам, когда полна баклага, И длинное заряжено ружье! Какие горькие уронит слезы Шляхтянка в жесткую степную пыль... Уже казачьи проползли обозы, Уж сохнет кровь И стелется ковыль. Уже ползет медлительною тучей Степной пожар... И высохла трава... Уже в бурьян, высокий и колючий, Чубатая скатилась голова... Так отступает чрез поля ржаные, К вишневому сиянию зари, На тихий Днепр, На хутора родные, Где древние рыдают кобзари... И пролетели журавлиной стаей Века над Украиною...
...И вот, Тугие струны в лад перебирая, О повой вольнице кобзарь поет... И жаворонков дробные свирели Стекают в молодые города, Где, как волы ворочаясь, ревели Медлительные бронепоезда. И тракторист, поющий за работой, Припоминает, как во ржи густой Перепелами били пулеметы, Тянулся дым горячей полосой. Весенние сияющие грозы, Над влагой озими Грачиный гам, Мычат стадами Грузные совхозы, И агрономы ходят по лугам... Гей, Ненасытец! Где ты, Запорожье? Блеск бунчуков... Литавр тяжелый строй... Знобимый электрическою дрожью, Дорогу вод взрывает Днепрострой. Коммуна мира! Мы твои навеки! Да здравствует веселая орда... Мы дружно поворачиваем реки, Мы грозно подымаем города! О Украина! Этого ли мало?.. Стучит бензин... Шатается огонь... Ты с севера протянутую сжала Широкую и жесткую ладонь.
1922
"IV"
Кремлевская стена, не ты ль взошла Зубчатою вершиною в туманы, Где солнце, купола, колокола, И птичьи пролетают караваны. Еще недавно в каменных церквах Дымился ладан, звякало кадило, И на кирпичной звоннице монах Раскачивал медлительное било. И раскачавшись, размахнувшись, в медь Толкалось било. И густой, и сонный, Звон пробужденный начинал гудеть И вздрагивать струною напряженной. Развеян ладан, и истлел монах. Репьем былая разлетелась сила; В дырявой блузе, в драных сапогах Иной звонарь раскачивает било. И звонница расплескивает звон Чрез города, овраги и озера В пустую степь, в снега и в волчий гон, Где конь калмыцкий вымерил просторы. И звонница взывает и поет. И звон течет густым и тяжким ладом За океан, где мачтовый встает Лес ржавых труб и день овеян чадом. Клокочет голос меди трудовой В осенний полдень, сумрачный и мглистый, Над Азией, песчаной к сухой, Над Африкой, горячей и кремнистой. И погляди: на дальний звон идут Из городов, из травяных раздолий Те, чей удел - - крутой, жестокий труд, Чей тяжек шаг и чьи крепки мозоли. Там, где кирпичная гудит Москва, Они сойдутся. А на их дороге Скрежещут рельсы, стелется трава, Трещат костры и дым клубится строгий. Суданский негр, ирландский рудокоп, Фламандский ткач, носильщик из Шанхая Ваш заскорузлый и широкий лоб Венчает потом слава трудовая. Какое слово громом залетит В пустынный лог, где, матерой и хмурый, Отживший мир мигает и сопит И копит жир под всклоченною шкурой. Разноплеменные. Всё та же кровь Рабочая течет по вашим жилам. Распаханную засевайте новь Посевом бурь, посевом легкокрылым. Заботой дивной ваши дни полны, И сладкое да не иссякнет пенье, Пока не вырастет из целины Святой огонь труда ц вдохновенья!.,