- Обадий, ты во многом прав, но разве справедливость подобна кафтану: не нравится один, снял его и надел то, что больше подходит?

- Справедливо то, что вершится в судьбах наших и деяниях по божественным проявлениям, против чего ни один смертный не может бороться, и чему, следовательно, не должен противиться! Справедливо то, что неизбежно! А если ни один смертный не мог остановить потока деяний, приведших к очевидному, то, следовательно, было божественным промыслом и то, что многие теперь называют злом. Значит, зло неизбежно, следовательно, зло - справедливо!

- Зло справедливо? - потрясенно переспросил лег. - Или я чего-то не понял?

- Ты не понял, Марион, самой сути происходящего. Я в молодости слыхал, что древние философы сначала устанавливали предмет спора... то есть выясняли, что они понимают под предметом спора. Давай и мы выясним... Например, злом ты, конечно, назовешь такую неблаговидную страсть у людей, как корыстолюбие? Я даже вижу по твоим глазам, что в этом пороке ты охотно обвинил бы и меня! Ха-ха! А знаешь ли ты, достославный Марион, что именно корыстолюбие привело к появлению в Дербенте неслыханного изобилия товаров? В противном случае, что было бы здесь делать купцам? Ты молчишь, Марион, ты ищешь и не находишь возражения? Слеп же ты, Марион, коль полагаешь, что те, кто стремится извлечь выгоду из своих деяний, поступают вопреки своей совести! Знай, если переполнившийся поток разорвал привычное русло и устремился на возделанные поля, то причиной тому дождь, выпавший с неба! Все мы знаем, что и наши деяния направляются небом!

Марион тогда, после слов Обадия, почувствовал, что разум его несколько помутился, а душой овладели сомнения и нерешительность, ибо вдруг обнаружилось, что любое очевидное таит в себе неслыханную глубину, или, по крайней мере, имеет оборотную сторону: зло не несет в себе бесконечное зло, а добро не всегда приводит к добру. Например, учить детей следовать в жизни обычаям рода - значило в действительности желать им зла, а столь желанная людьми доброта, благодаря которой в душе хазарина расцвела любовь к семье Мариона, привела к тому, что Рогай стал первым в городе человеком с клеймом раба.

С наступлением весеннего тепла город посетила страшная беда: заболело много людей. Болезнь подкрадывалась внезапно. Человек вдруг испытывал отвращение к пище, метался в беспричинном томлении, у него возникала нестерпимая жажда, он пил и не мог напиться, так быстро пересыхало все внутри. Если болезнь захватывала человека утром, к вечеру заболевший неимоверно худел, слабел, у него шла горлом кровь - и он умирал, после смерти чернел, словно обугливался. Одним из первых умер от странной скоротечной болезни старик-лекарь Иехуду. Но перед смертью он успел сказать своему сыну, какое снадобье нужно приготовить, чтобы спасать людей. Иехуду был бескорыстным лекарем, а сын его за короткое время сделался богачом.

Беда не прошла мимо семьи Мариона, имевшего пятерых детей. Дети заболели в одно утро. Марион в это время находился в карауле. Когда перепуганный бледный Рогай прибежал к нему со страшным известием и сообщил, что сын Иехуды требует за лечение золотой динарий, Марион окаменел от горя. Все, что он имел, едва оценивалось и в половину золотого динария. Да и кто сейчас будет покупать его жалкое имущество? И тогда Рогай сказал, что он раздобудет лекарство. Хазарин убежал, а Марион заторопился домой. Когда он шел мимо распахнутых дверей стеклодувной мастерской, оттуда вышел высокий тощий человек в длинной рубахе, поприветствовав Мариона, сказал:

- Я уже слышал, родич, о твоем горе... подожди, - закашлялся, согнувшись и шаря рукой у себя за пазухой, откашлявшись, выплюнул мокроту, грустно заметил: - Видишь, родич, какой дорогой ценой приходится платить за кусок хлеба. А когда-то, помнишь, я мог поднять три мешка зерна... Стеклодув, видимо, не мог долго говорить, внутри у него сипело, он опять закашлялся, вынул из-за пазухи браслет из голубовато-молочного стекла с искусно закрученными краями и сказал, покосившись на чернеющий проем двери:

- Возьми, Марион... Это все, чем я могу тебе помочь...

- Нет, Шакрух, нет... я не возьму такой дорогой подарок...

- Я сделал браслет для тебя... хозяин о нем не знает, клянусь, я разобью его, если ты не возьмешь!

Когда Марион с браслетом в руке широко зашагал к дому, он уже не видел, как из дверей мастерской навстречу Шакруху выскочил хозяин мастерской и, тихо прошипев: "О, сын шакала и гиены! Ты подарил принадлежавший мне браслет!", - размахнувшись, стегнул хвостатой плеткой работника по костлявым плечам, а потом, дождавшись, когда Марион скрылся в проулке, пнул ногой, обутой в тяжелый сапог, стеклодува в пах.

Сын Иехуды, брезгливо откинув предложенный Марионом браслет, сказал, что ему не нужно имущество Мариона, а нужен только золотой динарий.

К полудню из верхнего города прибежал, задыхаясь, Рогай. Он принес динарий. Удалось спасти только двух детей: дочь Витилию и младшего сына Геро - любимца Рогая.

А спустя некоторое время, после того как болезнь из города исчезла, перекупщик Обадий вывел на торговую площадь хазарина Рогая, уже обритого и с клеймом на лбу, и тот во всеуслышанье объявил собравшимся людям:

- Отныне душа моя и тело принадлежат Обадию, который волен в животе и смерти раба своего Рогая!

Довольно улыбающийся Обадий поднял плетку с зашитыми в концы тонких кожаных ремней хвоста кусочками железа и, удостоверяя сказанное хазарином, ударил его по плечу, нарочно по раненому. Рогай дернулся, сморщившись от боли, схватился рукой за багровый рубец, проступивший на смуглой коже. Мальчишеский вскрик прорезал тяжелую тишину. Закричал Геро, сын Мариона. Рогай вскинул опущенную голову, улыбаясь, сказал, успокаивая мальчика:

- Геро, прожитые в вашей семье дни - лучшие в моей жизни! Что эта боль по сравнению с радостью, что вы с Витилией живы и здоровы!

Обадий пронзительно-громким голосом выкрикнул:

- Единственно по доброте своей, желая спасти детей Мариона, купил я пленника Рогая! Не отплати мне, славный Марион, черной неблагодарностью, я вижу: лицо твое сумрачно! А ты, раб, впредь помни пятый закон второго столбца: "Раб, единожды ослушавшийся хозяина, наказывается ударами плети, дважды ослушавшийся - лишается уха. Раб, вступивший с хозяином в спор, лишается языка. Раб, ударивший хозяина, подлежит смерти посредством четвертования".

Довольно поглаживали свои бороды важные, стоявшие впереди толпы, владельцы гончарных, кузнечных, башмачных, стеклодувных, оружейных, ковроткацких мастерских. Наконец-то свершилось столь долго ожидаемое ими! Неслыханных богатств можно добиться, имея рабов-людей, низведенных в послушании и усердии до уровня разумных животных. Но привозной раб стоил дорого. Мудр был тот, кто придумал шестой закон третьего столбца! Ибо насильственное принуждение не просто отвратительно в глазах людей, но и чревато гневом. Человек же, во всеуслышанье выразивший желание стать рабом, - вдвойне раб!

На другой же день раис Махадий вывел на торговую площадь должника-лега, не сумевшего к сроку вернуть долг, и тот хмуро, но громко объявил, что душа и тело его отныне принадлежат Махадию. Таким образом, вторым в Дербенте рабом, но не последним, стал лег.

И в первый, и во второй день Мариону мерещилось, что со всех сторон на него направлены осуждающие взгляды, и он уходил с площади с поникшей головой. Воин не подозревал, что у истинно благородных людей врагов открытых гораздо больше, нежели тайных, потому что благородство, заключенное в душевной доброте, никогда не вызывало страха, опасений у людей, низких по натуре.

Стражник-гаргар, выкрикнувший обвинение богатырю Мариону, знал, что только слепая, не подвластная рассудку ярость заставит Мариона обнажить меч на албана, знал и о чувстве вины, таящимся а душе Мариона. И только потому был так смел.

7. КРЕПОСТЬ

Когда-то много лет назад вокруг холма, на котором высилась сейчас крепость, шумел лес, а по ущелью огибая холм с севера, текла к морю река. В лесу бродили дикие звери, вили птицы гнезда, а море было гораздо дальше от гор, чем теперь. Вдоволь воды, еды, топлива, безопасность - что еще желать человеку? И на вершине холма поселились люди. Это становище было небольшим и в памяти потомков осталось безымянным. Люди жили в каменных хижинах или в плетеных мазанках, ловили рыбу, охотились, пасли на густотравных полянах скот. Селение разрасталось, часть людей спустилась жить к подножию холма, а по мере того как вырубался лес, все ушли сюда. Название этого селения сохранилось - Чора. Потом в горах случилось большое землетрясение. Горы сдвигались с мест, небо заволокло пылью, и выпал каменный дождь. Большую часть источников, питающих реку, завалило, и река стала пересыхать, а вскоре поредел лес. Уходить с насиженного места албаны не захотели, да и племена уже жили тесно. Провели люди в селение от сохранившихся родников в горах глиняные водоводы, упрятали их в скалы под землю. Это было еще до того, как на Персию напал Александр Двурогий, и албаны посылали отряд воевать на стороне Дария. Много воинов ушло тогда и из Чора. Вернувшиеся рассказывали, что времена тревожные, Персия покорена Двурогим, везде бродят отряды, нападая на селения. И появилась на вершине холма каменная башня, куда можно было укрыться в случае опасности. Море стало подниматься, подступать к горам, лес исчез окончательно. И кочевники, пасущие свои стада на равнинах Берсилии и дальше на север, обнаружили, что долина возле Чора - удобный путь в богатые и плодородные земли Закавказья. Албания к тому времени была сильным государством, и чтобы обезопасить страну от набегов кочевников, на холме была построена крепость с толстыми глинобитными стенами.