Любомиров (посмеивается). Потом поймете… В мире медиков, ну… еще, может, писателей, художников вообще можно бы обходиться без званий… Я уверен: истинную одаренность не обозначить никакими чинами, если речь идет не о ступенях армейского подчинения. Ну, разве вашему скальпелю нейрохирурга поможет полковничий или генеральский погон?..

Крикунов. Золотые слова!.. А помните, Алексей Иванович, как вы с кафедры говорили о трех главнейших профессиях на земле?

Любомиров (улыбается). Если говорил в пору молодости, то, наверное, пересказывал чужие мысли. Впрочем, от повторения истина не стареет, и Парнас давно опустел бы, если б прогнали оттуда подражателей.

Крикунов. Я подобного не встречал. Чайку с дороги? Или, может, коньячку?

Любомиров. Давай с чайку начнем. С удовольствием чайку выпью.

Крикунов (ставит на стол маленький самовар, берет полешко и неторопливо начинает откалывать ножом щепки). Помню, вы говорили тогда, что есть три высочайшие профессии. Первая — профессия матери, которая дает человеку жизнь; вторая — учителя, который учит его; и наконец, врача…

Любомиров. Ну, это все — дважды два, Степан Степанович… К тому же добавлю, что материнство из всех трех — это самое главное, возвышенное, беспредельное… Это любовь, которая творит и созидает… Да и само материнское сердце есть гениальнейшее творение любви… Человек же вообще, со всем его внутренним миром, есть бесценный продукт любви материнского сердца. Нам, медикам, это особенно надо помнить, иначе мы постепенно превратимся в… Ступаковых.

Крикунов. Алексей Иванович, не томите! Вы что-то о нем знаете?

Любомиров (помолчав). Да… Благодаря Ступакову я у вас… Прослышал в сануправлении фронта, что Ступакова назначают главным армейским хирургом, умышленно помешал. На его место попросился, тем более, что действительно наступает время, когда мы погоним немцев с нашей земли.

Крикунов. Да я ваш приезд как великую честь и небывалую удачу принимаю!

Любомиров. В сорок первом мы со Ступаковым работали вместе. Вернется он из поездки по частям армии и садится за докладные… Такого, бывало, понапишет о своих коллегах, о положении в госпиталях, в медсанбатах, санотделах дивизий!.. Стервец! Ну, если тебе так нравится быть тигром, леопардом, то имей смелость терзать открыто! Не доноси на коллег, а скажи им на месте, помоги!.. А он еще возьмет да тайком отнесет копию докладной в особый отдел.

Крикунов. Странно… На Ступакова это вроде непохоже!

Любомиров. Вы Михайлова из нашей военно-медицинской академии помните? На одном совещании в санотделе он назвал этого Ступакова «собирателем жучков». (Смеется.) Что сие значит, я, право, не знаю, но почему-то запомнил. И еще запомнил: «У вас сердце не в груди! Оно у вас под пряжкой ремня!» Это опять Михайлов Ступакову. С трибуны!

Крикунов (посмеивается). Узнаю майора Михайлова! Кстати, он сейчас командир медсанбата нашей седьмой гвардейской.

Любомиров. Достойный человек!.. Так вот, о Ступакове. Однажды звонит мне начальник особого отдела. Ваш Ступаков, говорит, в превратном свете информирует нас о состоянии медико-санитарной службы в армии. Внушите капитану, пусть поответственнее относится к бумаге и судьбам людей… Да, заведомое подозрение — суть благоразумия подлеца…

Крикунов. Странно… Неужели я так ошибся в нем?..

Любомиров. До смерти не прощу себе, что покривил душой и послал его на курсы переподготовки… Хотел избавиться… Подписал положительную характеристику на него… Добрячок… (Качает головой.) Вот от таких добрячков и рождается зло на земле. Во все времена…

Крикунов. Алексей Иванович, а может вы преувеличиваете? Из его госпиталя — ни одной жалобы!

Любомиров. Даже царям преподносит урок безмолвие народа. А вы — нет жалоб из госпиталя…

Крикунов. Но ведь производит впечатление умного и дельного человека. Недавно мы обсуждали план медико-санитарного обеспечения предстоящей операции. Так Ступаков камня на камне не оставил от, казалось, оправдавшей себя системы головного эвакопункта! (Бросает щепки в трубу самовара.)

Любомиров (поражен). То есть как? Без хирургии на передовой?

Крикунов. Очень убедительно обосновал, что выдвигать общехирургические госпитали вперед, к самым медсанбатам, и создавать передовые хирургические отряды совершенно непрактично.

Любомиров. Степан Степанович!.. Только опытность есть доказательство доказательств!.. И вы согласились?

Крикунов. Да…

Любомиров. Но ведь одно дело оперировать через какой-нибудь час, ну, через два после ранения. Другое — через сутки… (Нервно ходит.) Вот так новость: отказаться от головного эвакопункта! Да это преступление!.. Покажите мне карту с расположением наших медучреждений.

Крикунов (развертывает на столе карту). Прошу! Полная картина на всем участке нашей армии.

Любомиров (рассматривает карту). Где госпиталь Ступакова?

Крикунов (указывает пальцем). Вот здесь.

Любомиров (после паузы). Я так и знал!.. Думаю, что Ступаков просто трус. Конечно же, при этой дислокации ему лично придется возглавить подвижной хирургический отряд. А делать операции под обстрелом он не любит. Я это знаю.

Крикунов (раздувает огонь в самоваре). Алексей Иванович… Но ведь с ним согласились и наши штабисты… Ступаков открыто выступил против шаблона. И мы его мнение разделяем. Это действительно придумано в тиши кабинетов без учета тяжких фронтовых условий — обстрелов, бомбежек, вражеских прорывов. Ступаков даже заявил, что лично знает автора головных полевых эвакопунктов. Говорил (смеется)… какая-то бездарная тыловая крыса, которая ни в хирургии, ни в организации медицинской службы на фронте ничего не смыслит.

Любомиров (поднялся). Эта, как вы изволили выразиться, тыловая крыса… перед вами, товарищ полковник… (Картинно поклонился.) Да, именно лично по моему предложению во время наступательных операций часть госпиталей стали выдвигать ближе к передовой…

Крикунов (крайне растерян). Простите, Алексей Иванович… Простите…

Затемнение.

Лесная поляна, за которой виднеются в лесу палатки полевого госпиталя. На краю сцены, рядом с искореженным осколком деревом, вход в штабную палатку; недалеко от входа — грубо сколоченный стол и скамейка.

На сцену выходит Светлана Цаца. На рукаве у нее красная повязка дежурного по госпиталю, на боку противогаз. Она останавливается, достает из сумки противогаза зеркальце, смотрится в него, кокетливо поправляет выбившуюся из-под пилотки кудрявую прядь.

Цаца. А вы, лейтенант Цаца, действительно «ничего себе»… Как сказал начсанарм. (Вздыхает.) Эх, если б так сказал Ступаков! (Задумалась.)

Мимо торопливо, почти бегом, спешит Вера Ступакова. Увидев Цацу, замедляет шаг, отдает честь.

Куда ты, Верочка?

Вера (останавливается). Володю Савинова ищу. Вы не видели?

Цаца. Лейтенанта Савинова?

Вера. Для кого лейтенант, а для меня он — Володя.

Цаца. А ты знаешь, что его завтра выписывают? И твой Володя тю-тю!.. На передовую!

Вера. Вот только сейчас узнала… Все это так неожиданно…

Цаца (с любопытством). Неужели отпустишь одного?

Вера. Он не хочет, чтоб я с ним в полк на передовую ехала. А отцу и говорить боюсь… Но я все равно убегу!

Цаца. Умница, умница, Верочка! Такие парни, как Володя, в холостяках не засиживаются.

Вера (глядя в сторону). Да я не только из-за Володи!.. Не могу больше сидеть под крылышком у отца. Или на передовую, или в другой госпиталь переведусь. Хватит!

Цаца. Так в чем же дело?! Выходи замуж — и вдвоем с Володенькой в полк!

Вера (тише). Володя тоже предлагает пожениться. А я боюсь отцу говорить. Он же горячий, вы знаете. Убьет!