- По почкам его, по почкам! - визгливо причитал старичок в обтягивающем кривые худосочные ножки трико. Он азартно подпрыгивал, напоминая отставного танцовщика, тряс в ярости академической бородкой, поучая толпу. Наипервейшее дело, друзья, почки ему отбить. На Руси с ворами так испокон веков поступали...

- Х-ха! Почки! Я с вас смеюсь! - возражал кто-то из глубины толчеи.По-вашему, здесь почки? Пустите меня, я вам покажу, где у него почки. Я врач, я изучал анатомию!

Хоронясь за колкими ветвями дикого шиповника, Новокрещенов, уже догадываясь, что происходит, всматривался в толпу.

- Вяжите его, мерзавца, вот веревка крепкая, бельевая, - хлопотала толстая тетка в соломенной шляпе-сомбреро и облегающих плотно зад и ляжки леггинсах, что делало ее похожей на вставшую на дыбы свинку из детских мультиков.

Народ чуть расступился, и стало видно, как Ваньку привязывают к штакетнику, растягивают веревками руки по сторонам, распинают, а вертлявый подросток, резко выделяющийся из толпы огромными, на несколько размеров больше положенного для его тельца, цветастыми шортами и рубашкой, с обручем наушников плейера на голове, бьет тонкими, будто спички, торчащие из коробка, ручками, по изумленному Ванькиному ли-цу, пританцовывая разболтанно под одному ему слышимые музыкальные ритмы.

- Вот суки! - разъярился Новокрещенов. - Так и убьют ведь!

Судорожно крутнув головой, он ухватил подвернувшийся кстати толстенный березовый сук, который проглядели отчего-то домовитые огородники, и, задрав его над головой, с рыком выломился из чащи.

-У-у-у...бью!

Не ожидавшие нападения, испуганные нечеловеческим воплем, дачники сыпанули по сторонам.

- У-у-у... падлы... - хрипел Новокрещенов, задыхаясь от волнения и непривычки к бегу, а сам уже распутывал веревку на одной Ванькиной руке, потом рванул на другой, вцепился зубами в неподатливый узел.

- Во, в натуре, влип... - ошалело бормотал Жмыхов, помогая ему.

- Идти сможешь? - спросил Новокрещенов и в ответ на кивок скомандовал: - Все! Уходим, - и, подхватив под руку, поволок в чащу, как раненого из-под обстрела, замечая краем глаза, что дачники, отбежав недалеко, опомнились от страха и уже кучкуются с мотыгами наперевес, показывают на них пальцами, подбадривая и подбивая друг друга на контратаку.

- Эх, ты, спецназовец хренов, - корил Ваньку, улепетывая в спасительную рощу, Новокрещенов, и тот оправдывался вяло, ойкая и хватаясь за бок при каждом шаге.

- Так они засаду по всем правилам боевой науки устроили! А я от мирной жизни расслабился. Только над грядкой склонился и успел три перышка лука сорвать - как дали по кумполу железякой, у меня все рамсы попутались. Очнулся, уж когда бить и привязывать стали.

На знакомой полянке отдышались чуток, собрали в пакет недопитое.

- Хрен с ней, с природой, - махнул рукой Новокрещенов.

И когда подходили к мосту, ведущему на родную, привычную сторону, ванька, спохватившись, лапнул себя за грудь.

- Во, блин, самую крутую медаль, "За отвагу", сорвали. Хрен теперь восстановят!

- Орден-то цел? - озаботился Новокрещенов. - Ты его, Ванька, особо береги. Нынче орденоносцам амнистия полагается. При твоем образе жизни награда такая очень даже сгодится.

- Так это если миллиард долларов у народа хапнуть, - возразил, постанывая, Жмыхов. - А если б у наших граждан пучок лука или редиски стырить - они на месте преступления порвут, без суда и следствия. И ам-нистировать нечего было бы...

Глава 7

Рано утром, когда Самохин, не оклемавшийся толком от ночного беспокойного сна, курил на кухне, после каждой затяжки громко прихлебывая из фаянсового бокала дегтярно-черный чай, в прихожей рассыпался будоражащей трелью звонок. Поперхнувшись, отставной майор подскочил, заметался в поисках пижамных брюк. Путаясь в штанинах, надел, через голову натянул застиранную, форменную когда-то рубашку, попытался на ходу пригладить седые, торчащие на макушке волосы и пошел открывать.

Глянул было в глазок, но без очков ничего не разглядел, открыл, торопясь, и застыл обескураженно, увидев у порога своей квартиры соседку с верхнего этажа Ирину Сергеевну. Представил мгновенно, как выглядит со стороны - старый, грузный, всклокоченный, поймал себя на том, что улыбается глуповато, и, стянув губы в трубочку, нахмурился, буркнув совсем уж неприветливо:

- Здрась-сте...

- Извините, Владимир... э-э... Андреевич, за вторжение, - жалко втянув голову в плечи, произнесла Ирина Сергеевна. - Не представляю, к кому еще могу обратиться... Всю ночь не спала... вы ведь военным были?

- Ну-у... вроде того, - протянул Самохин, еще больше смущаясь за свою грубоватость и за то, что "военным" не был, а как объяснить коротко суть прошлой службы, не знал. Спохватившись, отступил в сторону, пропуская соседку. - Входите.

Он провел Ирину Сергеевну в тесный, заставленный книжными стеллажами зальчик, стараясь выглядеть приветливым, указал на диван, застеленный пестрой накидкой.

- Присаживайтесь.

Сам устроился за столом поодаль, потянулся к пепельнице и пачке "Примы" и вдруг понял с ужасом, что примерно так он, старший опер, располагался, когда вызывал в свой кабинет заключенного. Осталось только закурить, пыхнуть в сторону клубом дыма и сказать многозначительно что-нибудь вроде: "Ну-с, гражданин осужденный, будем в молчанку играть или все-таки расколемся по-хорошему?.."

Ирина Сергеевна опустилась на диван, старательно натянула юбку на округлые колени, уложила сверху руки - чинно, ладонями вниз, как сидят в детском саду послушные, хорошо воспитанные дети.

- Вы уж извините, что я к вам вот так... ворвалась, - начала она, разглаживая тонкими пальцами ей одну видимую складку на светлой, в синий горошек, юбке. - Третий день бегаю туда-сюда, а все без толку. Сын у меня в армии пропал. В Чечне. Там бой был, товарищи его погибли, а он... Ни живой, ни мертвый не найден.

Самохин слушал сосредоточенно, не выдержав-таки, вытряхнул из початой пачки сигарету, закурил, напряженно пуская дым в сторону окна.

- Вот... - соседка смахнула неприметную слезинку. - И мне кажется... Вы понимаете... Я уверена почти... Он жив! А они, - она мотнула головой, указав куда-то вверх, - военные то есть, ну ничего... ну ни капельки не предпринимают. И мне не говорят. Ой, извините, я, наверное, непонятно рассказываю...

Самохин опять кивнул, попытался улыбнуться, и на этот раз у него, кажется, получилось подбодрить собеседницу, потому что она заговорила свободнее.

- Вы, Владимир Андреевич, в армии-то служили, знаете, как у них все... устроено. Кто тут, в области, главный над ними начальник? Мне бы к нему обратиться. А то куда ни приду - никто ничего не знает. Есть ведь люди какие-то, кто пленных солдат разыскивает! Я видела, по телевизору показывали, где-то в Москве... организация, что ли? Адрес не сказали.

Самохин кашлянул в кулак, раздавил окурок в пепельнице, помахал рукой, разгоняя слоистый дым над столом, сказал задумчиво:

- Вы, Ирина Сергеевна, не отчаивайтесь. Разберемся. Я в армии, к сожалению, не служил, вернее, служил когда-то срочную, но теперь-то там все по-другому. Я в органах работал. Там система иная, но все равно... разберемся! Давайте-ка по порядку. Когда сын ваш в армию ушел, когда пропал, кто вам сообщил об этом?

Выслушав не слишком складный рассказ Ирины Сергеевны, Самохин мгновенно составил что-то вроде схемы операции и предложил несколько вариантов действия:

- Во-первых, надо в областной военкомат обратиться. Армия и раньше отличалась нестыковками, бардаком в канцелярских делах, а теперь тем более. Вполне вероятно, что какие-то сведения о вашем сыне у них имеются, но в районный военкомат их передать забыли. Подшили в папку и успокоились. Во-вторых, в комитет солдатских матерей сходить. Там, ка-жется, этой проблемой тоже занимаются. В-третьих, депутаты - есть тут одна... шустренькая, в Государственной Думе заседает, все против войны в Чечне выступала. Вот пусть и окажет практическую помощь избирательнице. И еще администрация областная, потом этот, как его... совет ветеранов... Да, еще РУБОП - региональное управление по борьбе с организованной преступностью. Окружной федеральный инспектор... Кабинетов много, надо во все стучаться.