- Так вот, Ира. Живем вроде, живем, а потом раз - и нету. А зачем жили, спрашивается? Раньше-то хоть в Бога, в загробный мир верили. В вечное, так сказать, бытие.

Она уже пожалела о том, что пришла сюда. Что за дело этому опустившемуся, обрюзгшему до Фимкиной смерти? Повод для очередного запоя с дружком придурковатым. Нет, зря пришла!

- Я, Ира, третий день уже не пью, - оправдывался Новокрещенов.

- Ах, три дня... Работаешь? - помолчав, спросила она.

- Я ж на пенсии... По выслуге лет, - виновато пояснил Новокрещенов и поинтересовался вяло: - А Игорь как? Все врачует?

- Врачует... пока, - усмехнулась Ирина и добавила неприязненно: Сговорились вы, что ли, спиваться-то?

- Жизнь такая, - вздохнул Новокрещенов.

- Жизнь! Да что вы видели в жизни-то? Горе перенесли, войну? Ноги вам поотрывало, изранило? Жили в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывали, ели-пили да спали... Работенка не бей лежачего, целители-врачеватели! Один в поликлинике градусники ставил, другой пупки больным зеленкой мазал. От безделья вы пьете, вот отчего!

Новокрещенов молчал, свесив седую голову, потом, вздохнув, процитировал:

- Помнишь, у Высоцкого? "Безвременье вливало водку в нас".

- Пока вы спивались, по квартиркам родительским да гнилушкам таким вот прятались, война началась, и ваши дети... Наш Славик... жизни за вас, оглоедов, кладут. За таких, как ты, пенсионер Новокрещенов, за муженька моего бывшего, дружка твоего толстозадого, Игоречка... У-ух, ненавижу! - Она поднялась резко с табурета, и тот опрокинулся с грохотом. Новокрещенов мелко вздрогнул и, покосившись на гостью, спросил опасливо:

- А что... Славик? Он... в армии служит?

- В армии. Воюет! - с неожиданной для себя гордостью сказала Ирина Сергеевна, а потом, вспомнив о своей беде, словно укол в сердце ощутила, ойкнула, поправилась: - Воевал.

Новокрещенов молчал подавленно, и она, пожалев его - мятого, несчастного, загнанного в собачью конуру, спросила примирительно:

- На похороны-то пойдешь?

- Пойду, - с детской готовностью кивнул Новокрещенов и тоже встал с койки, поинтересовался с надеждой: - Может, помощь нужна? Так я сейчас, мигом. У меня и деньги есть...

- Сиди уж... - улыбнулась грустно Ирина Сергеевна. - В редакции сказали, что сами управятся. А вот из родственников, выходит, только ты да я... Оденься поприличнее. Есть во что?

Новокрещенов, воодушевленный смягчившимся тоном гостьи, открыл скрипучую дверцу громоздкого платяного шкафа и продемонстрировал черный, почти новый костюм.

- Да ты, Георгий, прямо жених с приданым! - усмехнулась скорбно Ирина Сергеевна. - Пойду я, пожалуй...

Она уже раскаялась, что так вот, с порога, набросилась на него.

- Как... она умерла? - словно прочитав мысли Ирины, выдавил из себя Новокрещенов и тут же поперхнулся, отвернулся торопливо, захлебнувшись в приступе кашля, аж плечи ходуном заходили, а за окном орали, барахтались дети, и нелепый, малорослый Ванька то расшвыривал их, то сгребал длинными руками в кучу-малу.

Выслушав короткий рассказ о болезни и гибели бывшей жены, Новокрещенов насупился и, уточнив, что за милиционер и из какого отдела занимается этим делом, пообещал сумрачно:

- Я к нему тоже схожу. Разберусь.

Ирина Сергеевна, задержавшись у порога, попросила:

- Ты уж не пей в эти дни, может, и впрямь бросишь. Жизнь-то впереди еще длинная.

Роившаяся вокруг Ваньки чумазая толпа ребятни не обратила на Ирину Сергеевну внимания, и она благополучно покинула двор, вытоптанный до каменистой плотности, будто беговая дорожка на ипподроме.

Вернувшись домой, она сразу позвонила в квартиру Самохина. Тот открыл тотчас же, словно ждал ее у двери.

- Ну?! Что?! Узнали? - выпалила Ирина Сергеевна, и отставной майор ответил, не томя:

- Жив!

Ирина Сергеевна обняла соседа за шею и поцеловала во влажную от пота, колкую щеку.

- Спасибо.

Самохин застыл, запыхтел, сконфузясь, слегка пахнул водочным духом, пояснил, смущаясь:

- Выпил чуток. С моим... информатором. Он точно узнал, что сын ваш в плену. Но это дело поправимое. Оттуда мы его вытащим. Главное - жив.

Глава 10

Удивительно, однако Новокрещенов умудрился не выпить ни капли спиртного даже после похорон бывшей жены, хотя и сидел за поминальным столом. По традиции окунул вялый, безжизненный блин в разведенный водичкой мед, хлебал суточные столовские щи, а когда все поднимали, не чокаясь, граненые стаканы с водкой, он дул теплую липкую газировку, вытирая беспрестанно клетчатым носовым платком потный лоб.

Никто не интересовался Новокрещеновым, не спрашивал, кто он и откуда, не тыкал в него указующим пальцем, лишь перед самым выносом тела какой-то шустрый молодой человек велел ему встать во главу процессии, поручив в паре с Ириной Сергеевной нести нестерпимо пахнущий лаком бумажный венок.

Она, хотя и утирала платком заплаканные глаза, все же скользнула взглядом по костюму подобающе-скорбному, по бритым щекам, заметила трезвость Новокрещенова и, кажется, оценила.

Фимку схоронили деловито и споро. Два дюжих, перемазанных глиной могильщика опустили на брезентовых ремнях гроб на дно глубокой, пахнувшей стылой сыростью ямы, присутствующие бросили вслед по горсти влажной земли, а потом коллеги по журналистской работе, меняясь время от времени, принялись торопливо работать лопатами.

После поминок Новокрещенов отправился к Ирине Сергеевне. Поднимаясь по лестнице, отмечая неторопливым шагом ступеньки, он придумывал на ходу, как объяснить свой визит, но, так и не додумавшись ни до чего путного, сказал просто, с порога:

- Здравствуй, Ира. Я с тобой поговорить хотел. Но после похорон потерялся.

Та стушевалась немного, помялась, потом, отступив в глубину прихожей, пригласила в комнату, пояснив:

- Я не одна. - Осознав, что прозвучало это как-то двусмысленно, она взяла Новокрещенова за рукав, потянула за собой в зал. - Проходи, знакомься. А я чайник поставлю.

Новокрещенов прошел в комнату и увидел чинно восседающего на диване пожилого, грузного мужчину. Его грубое, обветренное лицо с седыми кустистыми бровями, мимолетно-острый взгляд, которым полоснул незнакомец, смутили Новокрещенова, и он, протянув руку, поинтересовался сконфуженно:

- Я... не помешал?

Мужчина пожал плечами.

- Да нет, мы тут с Ириной Сергеевной насчет сына ее маракуем.

- Это о... Славике? Он вроде бы в армии служит...

- Служит. Но нуждается в помощи.

- А-а... - так ничего не поняв, кивнул на всякий случай Новокрещенов. Покосившись на незнакомца, спросил осторожно: - А мы с вами, простите, раньше нигде не встречались?

- Там, где я служил, вряд ли, - усмехнулся тот.

- В тюрьме! - догадался Новокрещенов.

- Что, так заметно? Я уже больше десяти лет в отставке, неужто все еще на тюремщика похож!

- Да нет, - смутился Новокрещенов. - Вернее... да. Есть в нашем брате что-то такое... несмываемое.

- И вы, выходит, из той же конторы?

- Увы... Давайте знакомиться. Майор, бывший, конечно. Георгий Новокрещенов. Работал начальником медицинской части в девятой колонии.

- Самохин Владимир Андреевич. Тоже майор, и тоже бывший. Опер. Служил в десятке, и в вашей колонии бывал пару раз. Не зона - каторга!

- Да-а, таких нынче нет, - с сожалением покачал головой Новокрещенов. Теперь лагеря пионерские, а не зоны. Зеки их не боятся, оттого и преступность растет.

- И от этого тоже, - согласился Самохин. - Между прочим, вы только вошли - я сразу понял: либо вояка отставной, либо мент. Есть в вас что-то... Не докторское.

- На Айболита я не похож, - улыбнулся Новокрещенов. - Да и не практикую сейчас.

- Давно на пенсии?

- С девяносто третьего. Как из танков по парламенту в Москве шандарахнули - я сразу рапорт на стол. Все, говорю, братцы, в эти игры я не играю и власти вашей служить не намерен.

- А я их раньше раскусил. Аккурат после путча.