"Всенародное самоубийство, — сказал себе Измаил. — Если такие обычаи имеются во всех государствах, приходится только удивляться, что человечество еще не вымерло окончательно. Да и то сказать, не так уж много людей осталось расхаживать под здешним солнцем".

Отряд медленно продвигался к каньону; под их ногами вздрагивали камни. Вокруг был разоренный город и тишина, лишь изредка нарушаемая их собственными голосами. Потом послышался крик, и через мгновение из отверстия в скале возле устья каньона показалась голова. Вскоре высунулась другая голова, потом еще две. Это были женщина, мужчина и две девочки, избегнувшие смертельного жала Багряного Зверя.

Их не заметили и люди из города Бураганга, которые явились, когда Заларапамтру покинул Зверь.

Вернувшись в свое подземелье — одно из самых глубоких в городе, мужчина захлопнул огромную дверь, которую он многие годы вытесывал из камня. Воду и пищу они заблаговременно припасли как раз для такого случая. Зверь напал внезапно, и его ужасные щупальца, казалось, проникали повсюду одновременно, так что им повезло, что они успели укрыться в своем убежище.

— А потом, почти сразу после того как город покинул Зверь, явились бурагангские корабли, — сказал мужчина. — Было еще темно, поэтому я прокрался наружу и стал слушать, спрятавшись за обломком скалы. Люди Заларапамтры! О Нэймали, дочь Великого Адмирала! Люди из Бураганги хвастались, что это они заманили сюда Зверя! Они увидели его с кораблей, когда он направлялся к их городу. Видимо, Зверь напал на них и, наверное, не достиг своей цели. Никогда ведь не знаешь, как кахамвуду себя поведет. Он плывет по небу, как облако, и обычно нипочем не подумаешь, что он может делать что-то другое. Но порой он меняет курс и направляется к городу такой город, считай, обречен.

— Однако же бурагангские китобои убивали китов и кормили ими кахамвуду, хотя и потеряв при этом два корабля, которые подошли слишком близко. В конце концов кахамвуду повернул за ними…

— Каким образом? — спросил Измаил. — Я думал, что у него нет крыльев-парусов.

— С помощью серии небольших направленных взрывов, — ответила Нэймали. Он с большим шумом выбрасывает из отверстий в теле огонь и дым. Те штуковины, которые производят столько шума и дыма, он сбрасывает и на город, чтобы разнести его на куски.

— Зверь стреляет порохом и бросает бомбы? — спросил Измаил.

Порох и бомбы он назвал по-английски, поскольку в языке, на котором говорила Нэймали, таких слов не было.

— Он изрыгает огонь, дым и грохот и бросает камни, которые взрываются, — ответила она.

— Люди Бураганги говорили, что это была идея их Великого Адмирала, на чьем попечении состоит большой бурагангский китобойный флот. Его зовут Шамвашра. Запомните его имя, жители Заларапамтры! Шамвашра! Это он, — демон воздушных бездн, разрушивший наш город!

Измаил подумал, что они и сами были бы не прочь сделать то же, что Шамвашра, если бы только додумались до такого, но промолчал.

— Эти люди говорили, что никогда в жизни им не приходилось так тяжело работать. Они продолжали бить китов и толкали их туши по направлению к Зверю. Когда они добывали для Зверя пищу, они потеряли корабль со всем экипажем: его протаранили два кита, пикировавшие сквозь тучу криля с волочившимися за ними вельботами. Но бурагангцы сказали, что потеря кораблей стоила того, ибо они заманили Зверя в Заларапамтру. Они говорили, что можно натравить на всех их врагов других Зверей, и тогда им не придется опасаться других городов, потому что их не будет.

Другие возражали, что это будет плохо. Что, если они встретят Зверя, которого некуда будет заманивать, — не разрушит ли он тогда Бурагангу? Это было бы концом человеческого рода.

Но большинство, похоже, были довольны содеянным. Поэтому они взяли нашего великого бога, Зумашмарту и всех малых богов, погрузили их на свои корабли и уплыли.

При этих словах у китобоев и Нэймали вырвался крик; они заплакали, а некоторые полоснули себя ножами.

— У нас нет богов! — запричитала Нэймали. — В Заларапамтре нет богов! Они в плену у бурагангцев!

— Мы пропали! — закричал какой-то матрос.

Мужчина, рассказавший им об этом, добавил:

— Я слышал, они говорили, что в один прекрасный день вернутся, чтобы удостовериться, что мы не построили большой город заново. Они хотят появиться неожиданно для вернувшихся китобоев, чтобы убить их или обратить в рабство. И тогда это место будут посещать только небесные акулы, кружа над руинами в тщетных поисках пищи.

— Без наших богов мы бессильны! — сказал другой человек.

Других людей, оставшихся в живых, они не нашли. Когда они вернулись на корабль, о новостях узнала вся команда. Капитан, когда Нэймали все ему рассказала, посерел лицом и с горя нанес себе такую глубокую рану, что чуть не умер на месте от потери крови.

Пока они не приземлились, все они верили, что, сколь бы ни было ужасно то, что произошло, город расцветет вновь.

В конце концов, с ними были их боги. Хотя они и позволили свершиться несчастью, постигшему Заларапамтру, они не могут допустить, чтобы вымерли те, кто им поклоняется. Иначе кто же будет их почитать?

То, что и у Авастши, и у Мэнврикаспы тоже были свои боги, которые позволили своим почитателям вымереть до последнего человека, в расчет, естественно, не принималось.

Команда была в печали и, что хуже всего, ни на что не надеялась. Печаль, рожденную безысходностью, может преодолеть только надежда, а для того чтобы она появилась, что-то должно было изменить порядок вещей. Людей не успокоило даже то, что в течение трех следующих дней прибыло еще пять китобойцев. Появление новых людей только усилило всеобщее отчаяние. В городе было почти так же тихо, как в то время, когда в нем не было никого, кроме тех четверых, прятавшихся под землей.

Прошло еще шесть дней. Люди немного зашевелились: надо было выходить в небо, чтобы охотиться, добывая себе пропитание. Капитан Барамха умер от гангрены и потери воли к жизни. Его корабль поднялся повыше над мертвым морем, и после короткой прощальной церемонии его обнаженное тело соскользнуло с деревянного настила вниз.

— У вас еще остались судовые боги, — сказал Измаил. — Чем они хуже?..

— Они имеют власть только над кораблем, — ответила Нэймали. — Их могущество невелико. Нет, нам нужны боги города и величайший из богов, Зумашмарта.

— А без них вы сдадитесь на произвол судьбы и помрете. Я правильно понял? — спросил Измаил.

Ему никто не ответил, но выражение их лиц говорило само за себя: так все и будет. Они сидели вокруг костров, разведенных в одном из подземелий, расчищенных от завалов. Костры были небольшими, и дыма от них было относительно немного.

Для вентиляции служили дыры в потолке, а свет давали гигантские светляки в клетках. Помещение сотрясалось от приливных волн.

Измаил сидел у одного из костров вместе с Нэймали, пятью ее сестрами и капитанами кораблей. Первые помощники капитанов сидели вокруг своего костра, вторые помощники — у своего. Матросы расположились в других подземельях.

"Интересно, — думал Измаил, — сколько всего людей осталось теперь на Земле?" Если они все относятся к жизни с таким фатализмом, должно быть, часто бывают ситуации, когда им легче сдаться на милость судьбы, позволить смерти взять верх над жизнью. Неужели все люди теперь ведут себя так?

Или человечество было в пути сквозь бесчисленные века так долго, что устало от путешествия? Не стали ли неторопливое красное солнце и луна, неуклонно приближавшаяся к Земле, напоминанием о неизбежном конце всякой борьбы?

А может быть, так относились к жизни только люди, живущие на дне Тихого океана? Нет ли где-нибудь в других местах таких поселений, где людям никогда не изменяет стремление к лучшей доле, воля к жизни, как это было во времена Измаила?

Измаил посмотрел на Нэймали и рассердился. Разве это правильно, что такая молодая и красивая женщина обречена на смерть из-за каких-то кусков ароматной слоновой кости, обработанных резцом?