— Если что-то происходит — ты же не остаешься в стороне, а действуешь? — спросила Тона.

— Всегда, — ответила Ана Курт.

— Хорошо.

Стремми волновалась о своей маме — она была больна. Пыталась встать, но продолжала падать и говорила всякие смешные вещи, в которых не было никакого смысла. Все началось после того, как в последний раз приходил рядовой Харджеон. Стремми и ее брата близнеца Флори отправили погулять, а когда они вернулись, их мама лежала и у нее болела голова. Тем вечером они ничего не ели.

Прошло уже два дня, а ее маме стало хуже. Стремми попыталась спросить маму, что ей нужно сделать. Когда мама ей не ответила, то девочка перестала волноваться. Вместо этого она испугалась. Стремми решила, что ей придется сделать что-нибудь самой.

— Что такое, девочка? — спросила Хонна, когда Стремми отыскала ее на обменном рынке, пытавшуюся обменять хорошо залатанные, но очень старые юбки на едва ли новый палантин.

— Мама заболела, вы можете прийти? — спросила девочка.

— Саландра больна? — спросила Хонна, собирая юбки, которые она разложила на углу грубо сколоченного стола. — И давно ей нездоровится?'

— Не знаю. С тех пор как рядовой Харджеон приходил.

Пожилая женщина и ребенок, петляя, пробрались через узкие проходы жилых блоков к крохотному жилищу Саландры. Зловоние застарелой блевотины ударило в нос прежде, чем Хонна отодвинула замасленную старую занавеску, отделявшую узкий проход от сотни таких же маленьких семейных комнат, также ответвлявшихся от него.

Флори сидел на полу рядом с мамой. Женщина молчала и не двигалась.

Хонна пересекла комнатку в 2 или 3 широких шага и жестом указала мальчику отойти в сторону, затем нагнулась, чтобы осмотреть больную.

Саландра открыла глаза, когда с ней начала говорить Хонна.

— Они мои. Не дай им отнять у меня моих деток, — сказала больная женщина.

— Нет, никто твоих деток не собирается отбирать, — ответила Хонна.

— Им нужно будет это пособие, когда я умру. Пусть Харджеон сдержит слово. Я не предательница. Это не преступление давать детям пособие.

— Не двигайся. Ты бредишь. Дай мне тебя осмотреть.

Вокруг правой ноздри Саландры была запекшаяся черная кровь, а ее зрачки были разного размера. Хонна аккуратно ощупала голову женщины. Затылок справа был теплый на ощупь.

— Флори, отыщи пару людей покрепче и посильнее, — попросила пожилая женщина. — Мы понесем твою маму в лазарет. Ей нужен врач.

— Мама выздоровеет? — спросила Стремми.

— Надеюсь. Ты молодец, что пошла и отыскала меня. Теперь оставайтесь тут и присматривайте друг за дружкой, пока я не вернусь.

— Не говори, — сказала Саландра, когда ее поднимали с кровати. — Не говори ни слова. Я пообещала Харджеону, что никому никогда не скажу. Тсссс.

Саландра так и не пришла в сознание, после того, как ее принесли в лазарет. Несмотря на все усилия Аны Курт, она умерла в течении часа.

— Что произошло? — спросила доктор Курт.

От разговора с Тоной Криид не прошло и 48 часов, а эту женщину явно забили насмерть. Повреждения черепа оказались несовместимы с жизнью, но, когда она ее осматривала, заметила другие травмы и раны.

— Не знаю, — ответила пожилая женщина. — Она ничего не сказала.

— Значит я арестую ее мужа.

— Она не замужем.

— Хватит тут умничать. Я не в настроении спорить. Ее любовник, называй как угодно, будет за это арестован.

— У нее не было любовника, — сказала Хонна. — Мужчины в этой истории никогда и не было. Она заботится о сиротах, которые потеряли свою мать на Хагии.

— Кто-то же это с ней сделал, — возразила Ана Курт.

Хонна пожала плечами. Саландра была в бреду. Хотела забрать свои секреты с собой в могилу. До душ Хонне не было никакого дела, не до мертвых. К душам живых она испытывала другие чувства. Стремми и Флори были еще живы. Они уже дважды потеряли мать.

На первой склянке Ана Курт шла по коридору к каюте Тоны Криид. Она еще долго оставалась в лазарете, до поздней ночи после своей смены, пытаясь собрать всю ситуацию в единое целое. Этому не было определения. Все было бессмысленным.

Комната открылась, и она почувствовала запах яиц. Ана знала, что их мариновали и упаковывали, может это было не одно десятилетие назад, но ей было любопытно, как у Тоны получалось придать им такой аромат, будто они были свежие.

— Ана? — спросила Тона удивленно. Она не могла припомнить, когда доктор навещала ее в ее жилище.

— Тона, могу я войти?

— Пообедай с нами, — сказала Тона. — На всех хватит.

— Яйца пахнут замечательно.

Она остановилась, увидев Элодию, сидящую за небольшим столиком рядом с Йонси.

— Пожалуй, я зайду попозже, — сказала Ана.

— Если это все по поводу дела с женщинами, то это Элодия пришла ко мне с этим первой.

— Вот как. А ребенок?

— Йонси, хочешь скушать свой завтрак лежа в своей койке? — спросила Тона.

— Да, мамочка, пожалуйста! — обрадовалась Йонси, вылезая из-за стола.

Тона положила немного яичницы в тарелку, добавила ломоть хлеба и передала дочери. Йонси нырнула за перегородку, закрыв за собой люк и вскарабкалась на свое спальное место, где было тепло и темно.

— Не думаешь, что это чревато клаустрофобией? Там так тесно и мало воздуха.

— Я не в восторге, но с недавних пор это ее любимое место.

— Вчера умерла женщина, — сказала Ана, когда они остались наедине. — Ее принесли в лазарет с переломом костей черепа. Она была очень сильно избита.

— Выяснила, кто виновен? — спросила Криид.

— Нет, ничего не известно. Женщина, которая сопроводила ее, сказала, что у нее не было ни мужа, ни любовника. Поэтому я проверила записи о ней и там не оказалось никаких записей о том, что она была связана с каким-нибудь мужчиной. Она попала к нам с женщиной солдатом в улье Вервун. Матерью ее детей. Она погибла при Хагии.

— Значит это не случай семейного насилия, — заметила Элодия.

— Это навело меня на мысли о других жертвах. Я почти всю ночь прокопалась в записях остальных пяти женщин с необъяснимыми травмами или теми, кто вообще отказывался свои травмы комментировать.

— И что ты выяснила? — спросила Тона.

— Ни у одной не было зарегистрировано текущего партнера, — ответила доктор Курт. — У двоих были до этого, не в браке, погибли в бою, у остальных трех были мужья, которые также уже отдали свои жизни за Империум. Саландра, погибшая вчера, воспитывала сирот гвардии.

— Они все были одинокими, — удивленно произнесла Элодия.

— Я также проверила записи других женщин, которые приходили с травмами, вызванными в результате случаев домашних инцидентов и ссор. Их было семь. Четверо замужем. У одной есть незарегистрированный партнер. А у двоих также не было партнеров.

— Ты думаешь за этим молчанием что-то скрывается? — спросила Элодия.

— Да, — ответила Ана. — Характер травм также отличается. Я снова изучила увечья шестерых женщин, хранивших молчание. Кто бы не напал на них, он применяет похожие действия раз за разом. Переломы и ссадины характерны для заламывания рук и ударами головы. Он всегда атакует одним и тем же способом. Он садист. Одну из женщин он точно ударил лицом о балку, возможно несколько раз подряд. Ее нос был в ужасном состоянии. Еще у нее было смещение плечевого сустава. Синяки на запястьях говорят о том, что болевые захваты на руки он делал с чудовищной силой. Я думаю, что кто бы это не был — ему доставляет удовольствие причинять боль своим жертвам.

— Значит мы можем передать это дело в Комиссариат, — проговорила Криид.

— Но как? — спросила жена капитана Даура. — У нас нет подозреваемого и по непонятной мне причине женщины отказываются говорить.

Женщин было одиннадцать.