– Потом, Арно, – говорила она. – Когда это станет твоим. А мне плевать на удобства.

Потом она показывала ему свои ноги, обутые в грубые черные мокасины.

– Знаешь, сколько мне было, когда мне купили первую обувь? Четыре года. А до этого я бегала босиком.

– Знаю, Мане, – говорил мужчина. – Но ведь крыша течет, и от этого гниет пол на чердаке. Я не хочу, чтобы в один прекрасный день ты провалилась.

– Не лезь не в свои дела.

Человек опустился на цветастый диванчик, и Мане принесла подогретого вина и тарелку лепешек.

– Раньше, – сказала Мане, ставя перед ним угощение, – я могла стряпать тебе лепешки из сливок. Но теперь не найдешь такого молока, чтоб давало сливки. Прошли те времена, да, прошли. Теперешнее молоко хоть десять дней продержи на воздухе, оно только плесенью покроется, а сливок не даст ни грамма. Сейчас не молоко, а вода. Приходится класть сметану. Мне приходится это делать, Арно.

– Знаю, Мане, – сказал Арно, наполняя большие стаканы, которые принесла старуха.

– Они намного хуже?

– Нет, такие же вкусные, я тебя уверяю! Не волнуйся ты из-за этих лепешек.

– Ты прав, хватит вздор молоть. Как твои дела?

– Все готово.

Лицо Мане расплылось в жестокой улыбке.

– Сколько дверей?

– Двести пятьдесят три. Я работаю все быстрей и быстрей. Знаешь, получается очень красиво и четко.

Улыбка старухи стала еще шире, но немного смягчилась.

– Ты очень способный, мой Арно, и ты восстановишь свои способности, могу поклясться на Библии.

Арно тоже улыбнулся и положил голову на большую рыхлую грудь старой женщины. От нее пахло духами и оливковым маслом.

– Все, малыш, – повторила она, гладя его по голове. – Они сдохнут все до единого. Сами подохнут, без посторонней помощи.

– Все, – повторил Арно, крепко сжимая ее руку.

Старуха вздрогнула.

– Где твое кольцо, Арно? Где оно?

– Не тревожься, – сказал он, выпрямляясь, – я просто надел его на другую руку.

– А ну, покажи.

Арно протянул ей правую руку, средний палец которой украшало кольцо. Старуха провела большим пальцем по маленькому бриллианту, который блестел у него на ладони. Потом сняла кольцо и надела ему на левую руку.

– Носи на левой руке, – приказала она, – и никогда не снимай.

– Хорошо. Не волнуйся.

– На левом безымянном пальце, Арно.

– Ладно.

– Мы столько лет ждали. И сегодня вечером все свершится. Благодарю Господа за то, что позволил мне дожить до этой ночи. А если Он это сделал, Арно, значит, на то была Его воля. Ему было угодно, чтобы я жила, а ты смог совершить то, что задумал.

– Это правда, Мане.

– Выпьем, Арно, выпьем за тебя.

Старуха подняла стакан и чокнулась с Арно. Они молча выпили, не размыкая рук.

– Довольно вздор молоть, – сказала Мане. – Ты хорошо подготовился? Код знаешь? Этаж тоже? Сколько их там?

– Он живет один.

– Пойдем, возьмешь их, тебе надо спешить. Я их двое суток морила голодом, набросятся на него, как бешеные псы. Надень перчатки.

Вслед за Мане Арно стал подниматься по ветхой лесенке, ведущей на чердак.

– Не сверни себе шею, Мане.

– Не беспокойся. Я тут дважды в день карабкаюсь.

Мане легко взобралась на чердак, откуда доносился пронзительный писк.

– Тихо, малыши, – приказала она. – Посвети мне, Арно, вот на эту слева.

Арно направил свет лампы на просторную клетку, где копошилось штук двадцать крыс.

– Глянь на эту в углу, она скоро сдохнет. Уже завтра у меня будут новые.

– Они точно заражены?

– Заражены до мозга костей. Ты что, мне не веришь? И это в знаменательный вечер?

– Конечно верю. Но лучше положи мне десять вместо пяти. Так будет надежней.

– Могу положить пятнадцать, если хочешь. Чтобы ты не беспокоился.

Старуха подняла с пола тряпичный мешок, валявшийся у клетки.

– Позавчера умерла от чумы, – сказала она, помахивая им у Арно перед носом. – Сейчас соберем у нее блох и в путь. Посвети-ка мне.

Арно наблюдал, как Мане управляется с дохлой крысой.

– Осторожней! Вдруг они тебя укусят?

– Ничего я не боюсь, понятно тебе? – проворчала Мане. – Я с головы до ног в масле. Ты доволен?

Через десять минут она бросила крысу в помойку и протянула Арно большой конверт.

– Двадцать две блохи, – сказала она, – теперь у тебя целый запас.

Он осторожно сунул конверт во внутренний карман куртки.

– Я пошел, Мане.

– Открывай его быстро, одним махом, и суй под дверь. Открывай, не бойся, ты – хозяин.

Старуха на мгновение прижала его к себе.

– Довольно вздора, – сказала она. – Теперь твой выход, храни тебя Господь, и держись подальше от полицейских.

Адамберг появился на работе в девять утра. В субботу здесь было тихо, народу мало, никто не сверлил стены. Данглара не было, он наверняка пожинал плоды вчерашнего омолаживания в «Викинге». А у него от прошедших суток осталось только то особенное ощущение после ночи, проведенной с Камиллой, некая истома в мышцах ног и спины, которую он будет чувствовать часов до двух, словно приглушенное эхо, звучащее в теле, а потом это пройдет.

Все утро он снова обзванивал полицейские участки. Никаких происшествий, ни одной подозрительной смерти в домах, помеченных четверкой. Зато появились три новых жалобы о порче имущества в Первом, Шестнадцатом и Семнадцатом округах. Снова те же четверки и та же надпись «СТ». Напоследок он позвонил Брею в Судебную полицию.

Брей был дружелюбным человеком со сложным характером. Ироничный эстет и талантливый кулинар – качества, которые не позволяли ему судить о людях сгоряча. На набережной Орфевр, где назначение Адамберга главой отдела по расследованию убийств многих удивило, поскольку всем была известна его медлительность, небрежность в одежде и загадочные успехи в раскрытии преступлений, Брей был одним из тех редких людей, которые принимали Адамберга таким, какой он есть, не пытаясь его переделать. Такая терпимость была тем более ценна, что Брей пользовался влиянием в префектуре.

– Если в этих домах что-нибудь случится, – закончил Адамберг, – будь добр, дай мне знать. Я уже давно за ними слежу.

– То есть передать дело тебе?

– Да.

– Ладно, обещаю, – сказал Брей. – Хотя на твоем месте я бы не беспокоился. Такие парни, как твой воскресный художник, обычно простые бездарности.

– И все-таки я беспокоюсь. И слежу за ним.

– У вас уже решетки поставили?

– Два окна осталось.

– Приходи как-нибудь поужинать. Я приготовлю суфле из спаржи с кервелем. Даже ты удивишься.

Адамберг, улыбаясь, повесил трубку и, сунув руки в карманы, пошел обедать. Часа три он бродил под хмурым сентябрьским небом и снова появился в уголовном розыске уже далеко за полдень.

При его появлении незнакомый полицейский встал по стойке «смирно».

– Бригадир Ламарр, – тут же отрапортовал он, застегивая пуговицы на куртке и уставившись глазами в стену. – В тринадцать часов сорок одну минуту вам звонили. Звонивший назвался Эрве Декамбре и хотел, чтобы вы перезвонили ему по указанному номеру, – закончил он, протягивая записку.

Адамберг оглядел Ламарра, стараясь поймать его взгляд. У того оторвалась пуговица и упала на пол, но он продолжал стоять, вытянув руки по швам. Своим высоким ростом, светлыми волосами и голубыми глазами он напоминал хозяина «Викинга».

– Вы нормандец, Ламарр? – спросил Адамберг.

– Так точно, комиссар. Родился в Гранвиле.

– Вас прислали из жандармерии?

– Так точно, комиссар. Я участвовал в конкурсе, чтобы меня перевели в столицу.

– Можете поднять свою пуговицу, бригадир, – сказал Адамберг, – и можете сесть.

Ламарр повиновался.

– И вы можете посмотреть на меня. Постарайтесь смотреть мне в глаза.

На лице бригадира отразилось легкое замешательство, он упорно продолжал смотреть в стену.

– Это в интересах работы, – пояснил Адамберг. – Сделайте над собой усилие.