Сказанного достаточно о Греттировой саге. Позднее происхождение ее также, несомненно, как и поздняя письменная редакция, всеми относимая к концу XIII или началу XIV века. [45] После того, что мы прибавили к этому от себя, мы не считаем возможным сколько-нибудь опираться на таком источнике. Более к нему мы не воротимся.

Обращаемся к Гаральдовой саге и к подвигам этого предводителя Вэрингов в сицилийском походе. Эти подвиги, по /403/ всем редакциям, состояли в завоевании четырех городов и всякий раз посредством новой военной хитрости. Первый город взят посредством птиц, которые имели свои гнезда в городе и были наловлены в лесу, куда они летали для добывания пищи. К спинам этих птиц прикреплены были сухие смолистые сучья соснового дерева, намазанные воском и серой, и потом с одного конца воспламененные. Птицы полетели в свои гнезда и зажгли город; жители испугались, вышли и стали просить мира и прощения за свои дерзкие речи, произнесенные ранее против императора, и потом сдались (Heimskringla, гл. 6). Давно замечено сходство и тожество этого рассказа с известным взятием Искоростеня русской княгиней Ольгой, и даже тут находили какую-то опору для норманнского происхождения Ольги. Д. И. Иловайский, опровергая такой вывод, заметил, что то же самое рассказывается о Чингиз-хане. Но указание на Чингиз-хана ничего не объясняет, потому что он мог [233] подражать либо Ольге, либо Гаральду. Мы можем указать лиц, которые ту же хитрость употребляли вполне самостоятельно. Это, во-первых, Александр Македонский и эмир Багдадский Ибн-Хосров, живший в самом конце Х-го столетия. Вот что о них повествует армянский историк Асохик (см. онем в III-й главе): «Ибн-Хосров мудростью своею, равной мудрости Александра, удивлял весь мир. Приказанием он брал города, словом изгонял жителей из крепостей. При осаде одного города жители не соглашались сдать его; тогда эмир, в доказательство покорности, потребовал, чтоб из каждого дома дали ему по собаке в виде дани. Город стоял недалеко от тростникового леса, и в нем все дома были построены из тростника. Когда он получил надлежащее количество собак, приказал обмазать их нефтью, поджечь и пустить. Все они сквозь водосточные отверстия городской стены пролезли в город по домам своим и таким образом зажгли весь город. Это мудрое действие его напоминает Самсона, который тремястами лисиц зажег нивы иноплеменников, или Александра, который посредством птиц поджег деревянный дворец, находившийся на высокой скале».

He знаем мы, какой это дворец подожжен был Македонянами посредством птиц; у псевдо-Каллисфена мы не нашли вполне подходящего рассказа, а только несколько похожий и напоминающий известную хитрость Ганнибала (см. Pseudo-Callisthen. II 13, 5 p. 68 ed Didot.). Но быть может, Асохик знал о птицах из армянской редакции псевдо-Каллисфена, принадлежащей, вероятно, Моисею Хоренскому и до сих пор не /404/ переведенной и не вполне исследованной (см. Zacher, Pseudocallisthen., стр. 87).

К этому мы должны прибавить, что и эмир Ибн-Хосров не только собак мазал нефтью, но то же самое, для какой-то непонятной цели, делал и с голубями: «Зажегши у голубей крылья, смазанные нефтью, он пускал их по поднебесью» и этими поступками вызвал даже негодование почтенного переводчика Асохика на русский язык (стр. 137). Припомним, что все это совершалось и все это рассказывалось в Армении современно с пребыванием там и вблизи русского корпуса, почти [234] современно с зимовками Варягов в Халдии, и тогда мы будем, по всей вероятности, гораздо ближе к родословной Гаральдовых птиц и Ольгиных воробьев и голубей. Но такие рассказы, принесенные Варягами и Норманнами с берегов Босфора, быть может, подслушанные у военных товарищей, первоначально так мало прикреплялись к определенной личности, что Саксон грамматик, датский историк XIII века, считал себя вправе перенести их на датских баснословных королей Гаддинга (Hadding) и Фридлейфа.

Другой (по порядку четвертый) город, долго осаждаемый, был взят посредством такой хитрости: Гаральд притворился больным и потом мертвым и устроил себе пышные похороны; горожане не только согласились на просьбу Вэрингов — допустить погребение их знаменитого предводителя внутри городских стен, но еще аббаты и монахи различных монастырей спорили между собоюочести иметь гробницу в своем монастыре. Когда Вэринги принесли роскошно украшенный погребальный ящик к городским воротам, они опустили его и поставили здесь поперек, а сами выхватили мечи, которые у них были под платьем, и т. д.

Но Сен-Кентенский каноник Дудо, несколько старший современник Гаральда (писал около 1015 года), ту же самую хитрость приписывает известному датскому (норманнскому) пирату Алстингу, или Гастингу, имя которого долго хранилось в народной памяти Франков, много от него пострадавших, и который является предводителем разбойничьих шаек от 866 до 892 года. Мы разумеем историю разорения города Луны (Luna, Luni) в Тоскане: Dudo, de actis Normannorum (Histor. Normann. scriptores ed. Duchesn., pag. 64).

Вслед за Дудо, ту же самую историю о Гастинге повторяют Роберт Вас (Wace), англо-норманнский трувер второй половины ХII-го века, Бенуа де-Сент-Мор, придворный трувер /405/ Генриха II Плантагенета, и Вильгельм Жюмьежский (Guilelmus Gremeticensis), автор «Деяний» герцогов норманнских (около 1137 года). Может быть, не лишнее заметить, что сочинение последнего, для коего Дудо послужил источником, было известно и на скандинавском севере. [235]

С другой стороны, то же самое, что о Гастинге, рассказывалось и о норманнских героях южной Италии, — прежде всего о самом Роберте Гвискарде — Вильгельмом Апулийским, писателем конца XI и начала XII веков (Gesta Roberti Wiscardi: MG. SS. IX. 260), потом о его знаменитом сыне, герое первого крестового похода. Известен интересный эпизод, в котором остроумная дочь императора Алексея, Анна Комнина, с большим юмором описывает переезд притворно умершего Боемунда в гробнице с востока (из Антиохии) в Италию (XI, 12 р. 341 ed. Paris.): может быть, это — настоящий и действительный путь распространения сказки, которая в XI и XII веках разгуливала по Европе. Из Алексиады мы видим, что она была хорошо знакома в Византии. Оттон Фрейзингенский делает изобретателем Гаральдовой хитрости короля Рожера Сицилийского, но переносит сцену обманчивой погребальной процессии в пределы земли греческой и обманутыми представляет греческих монахов (Gesta Friderici, II 34 p. 43 2-го школьн. изд.).

В начале XIII века или в самом конце XII Саксон грамматик приписывает как Гаральдовых птиц, так и Гаральдовы похороны баснословному датскому королю Гадингу и, подобно Оттону Фрейзингенскому, то и другое событие помещает на востоке; но этим востоком для него служит наша Русь, которая и в исландских сагах часто сливается в одно с византийскою Грецией. Посредством птиц Гадинг взял город Дуну (Dunam), принадлежавший Гандвану, царю Геллеспонта, и потом, одержав еще другие победы на востоке (multo Orientalium robore debellato), воротился в Швецию. [46] Король датский Фрото устроил себе притворные похороны в войне с властителем «Русского народа» (Rutene gentis tyrannum) для взятия города Полотска (ad urbem Paltiscam). Наконец, Матвей Парижский похоронно-военную хитрость приписывает Фридриху II Гогенштауфену.

He останавливаясь на двух других хитростях Гаральда, [236] /406/ из которых одна напоминает взятие Камиллом города Вейи, а другая уж очень проста и потому не только правдоподобна, но и могла повторяться бесчисленное множество раз, мы в праве все-таки спросить: какую историческую достоверность имеет сицилийский поход Гаральда, состоящий сплошь и всецело из подвигов такого рода, что они принадлежали всем и никому, и не падает ли варяжество Гаральда и его Скандинавов в область вымысла и фантазии вместе с походом и его сказочными подробностями? Мы, правда, увидим, что так обставлен только один из южно-итальянских походов норвежского принца, а другой засвидетельствован гораздо лучше; но, тем не менее, вопрос остается пока в своем ограниченном объеме. Считают места, в которых упоминаются скандинавские Вэринги, насчитывают их до сотни: но целый десяток мест вышеозначенного характера, целый десяток случаев, в которых Вэринги являются с птицами и в похоронной процессии, мы охотно променяли бы на одно простое упоминовение какого-нибудь одного «скандинаво-византийского Вэринга» писателем, современным Олафу и Гаральду.