Баба Груня была местной травницей, и её дом пропах густыми ароматами сухих растений, в изобилии развешанных пучками вдоль беленых стен.

   "Если бы Бабе Груне пришло в голову отравить соседку, она не стала пользоваться крысиным ядом - нашла травку хитрую какую-нибудь" - подумала Люба.

   Хозяйка дома не стала ходить вокруг да около:

   - Пётр Григорьевич, Федоровна что-то не то сожрала перед смертью?

   - Крысиного яду, - неохотно признался участковый.

   - Вот прожила абы как, и умереть достойно не сумела. Теперь её кобеля корми. А больно он мне нужен? Хорошо хоть котов Васильевна забрала, а то мявкали бы у порога - душу выматывали. А у Васильевны вы уже побывали?

   - Она у Клавдии Петровны.

   - Вот ведь... обещала шаль связать, а сама отправилась капусту квасить. А ведь всю прошлую неделю пластом провалялась - я ходила к ней печку топить.

   - Анна Васильевна трудится над шалью, - заверила её Люба. - Не думайте, она про вас не забыла.

   Баба Груня удивленно посмотрела на девушку.

   - Да я и не думаю: у Васильевны память на редкость хорошая.

   Люба вспомнила про недавние язвительные реплики относительно памяти Анны Васильевны.

   - А почему же тогда Софья Никитична упрекнула её "дырявой" памятью? А Клавдия Петровна сказала, что та история была "при царе Горохе".

   - Фу, - старушка брезгливо скривила и без того морщинистое лицо, - не люблю об этом вспоминать. Тогда ещё ПТУ работал, и почти в каждом дворе стояли на квартире студентки. Пятнадцать рублей в месяц - в те годы хорошие деньги. И вдруг у Васильевны пропал мешочек с шерстью...

   Петр Григорьевич сразу же вспомнил скандал.

   - Ох, какой тогда шум поднялся! Васильевна спросила про шерсть студенток, и тут приехала мать одной из них, накричала на Анну Васильевну и устроила обыск в её доме. Шерсть вроде бы нашлась в холодильнике?

   - Да, в сенцах стоял старый холодильник. Туда не заглядывали с того дня, как он сломался. Каким образом шалопутная баба догадалась, что шерсть именно в морозилке - не известно, но крик подняла на весь посёлок. Позорила Васильевну последними словами. Мало того, нажаловалась директору ПТУ, и с тех пор студенток предупреждали, чтобы не шли на квартиру к Серовым. А позору-то какого Васильевна натерпелась - некоторые соседи перестали здороваться.

   - И до сих пор неизвестно, кто засунул шерсть в морозилку? - полюбопытствовала Люба.

   Баба Груня тяжело вздохнула.

   - Как-то под хмельком она сама мне всё разболтала - хвалилась, какая умная и хитрая.

   - Кто "она"?

   - Федоровна, кто же ещё. К ней на квартиру отказывались девчонки идти - брезговали. Мы ей говорили, что сначала порядок в доме надо навести, а потом людей приглашать. У Серовых же в доме всегда была идеальная чистота, как в операционной. Ну, Дунька из вредности украла шерсть и спрятала в морозилку, а потом втихомолку потешалась, глядя, как Нюру люди гнобят.

   - А вы рассказали Анне Васильевне об этом?

   Баба Груня окинула насторожившихся гостей снисходительным взглядом.

   - Думаете, это Нюра её укокошила? С чего бы ей сейчас Федоровну травить, да ещё крысиным ядом? Как бы она его подсыпала?

   - Экспертиза выяснила, что яд был растворен в подсолнечном масле.

   - Ну, слышала я, что яд маслом заливают, чтобы привлеченные запахом крысы им полакомились. Но Федоровна ведь не крыса, чтобы так на запах позариться, что жрать всё подряд?

   - На столе была лужица пролитого масла. И эксперты нашли в ней следы отравы.

   Баба Груня досадливо крякнула:

   - Откуда оно там взялось? Не слизывала же покойница масло со стола?

   - Не знаем, а только емкость с отравленным маслом в доме не нашли.

   Что-то промелькнуло в глазах старухи, заставившее Любу напрячься - бабулька явно знала больше, чем говорила.

   - Ступайте с миром, - внезапно заявила старуха. - Ищите настоящих преступников, а здесь вам делать нечего.

   - Но кто-то же накормил гражданку ядом, - недовольно возразил участковый.

   - Только луканька знает, где покойница его надыбала и зачем натрескалась отравленного масла. Идите уж!

   Выбирались Люба и Петр Григорьевич из Филатовского уже в сумерках.

   - А я тебе говорил, что нет ничего хуже, чем иметь дело со старухами, - тяжело вздохнул участковый. - Ничем их не напугаешь, несознательные, упрямые. Вот весь день промотались, а что выяснили? Завтра на планерке у начальства выступать не с чем.

   Весь вечер Люба размышляла над этим делом. Только у Анны Васильевны был весомый повод совершить преступление. Но как старушка подсунула яд Федоровне?

   Люба подскочила среди ночи, внезапно проснувшись от поразившей её догадки: бабульки толковали о привычке Евдокии Фёдоровны совершать мелкие кражи, к тому же она была пьяницей.

   "Фёдоровна украла отравленное масло! Кто-то, зная о её клептомании, специально оставил на виду бутылку с ядовитым содержимым. Но самогон с маслом не спутаешь - даже сквозь стекло видно, что другая консистенция жидкости. Если только... если только бутылка не керамическая!'

   Любу даже дрожь пробрала, когда она вспомнила, как по найденной у Софьи Никитичны бутылке из-под бальзама катились капли маслянистой жидкости.

   'Не приведи Господь, Петр Григорьевич отхлебнул бы. А Федоровна... она же часто бывала у бабушки. Увидела точно такую же красивую бутылку, вспомнила, что покойница хранила в ней настойку - наверное, бедолага подумала, что Никитична тоже какую-нибудь травку залила самогоном'.

   Девушка вылезла из-под одеяла, и нервически заходила по комнате.

   'Так-так... И ведь Никитична при мне признавалась, что у неё аллергия на кошек. Как же она тогда воюет с крысами? Травит крысиным ядом. Значит, отрава у неё есть. Неужели она настояла яд на масле и налила в бутылку из-под бальзама? Но зачем Никитичне травить безобидную пьянчужку?'

   Чтобы хоть как-то успокоиться, Люба отправилась на кухню и поставила на конфорку чайник.

   'Ничего себе безобидная! Вон как подставила Анну Васильевну. Может и Никитичне какую-нибудь пакость подстроила, о которой я просто не знаю. Но почему старушка не уничтожила столь важную улику, и бутылка преспокойненько стоит в шкафу?"

   Чайник никак не хотел закипать, в отличие от несчастной любиной головы.

   'А что если Анна Васильевна, узнав о яде в бутылке, специально подкинула её Федоровне? Дома-то в Филатовском день и ночь открыты: заходи, бери - никто не помешает. А когда задуманное осуществилось, тайком забрала масло из дома Лободы. Да и кобель вокруг Анны Васильевны увивался, видимо, неспроста".

   Люба задумчиво пила удивительно безвкусный чай.

   'Хотя, может, решила, что никто не догадается. Федоровну похоронят, и концы в воду. Нет, Васильевна в тот день едва ползала, всё время за поясницу держалась. С разыгравшимся пояснично-крестцовым радикулитом по поселку с отравой не побегаешь. Да, что с чаем-то? '

   Люба недовольно заглянула в чашку и только тут сообразила, что забыла про заварку и хлебает простой кипяток.

   'Совсем меня с ума свела эта история. Завтра же выведу убийцу на чистую воду, чего бы мне это не стоило. Да, не ангел была покойница, но травить её крысиным ядом - это уже запредельная жестокость'

   Утро застало девушку возле огромной лужи перед въездом в Филатовский. Там застряла "скорая", и ругающийся Женька Свистунов беспомощно разглядывал воду вокруг машины.

   - Люба, ты что тут делаешь?

   - Да так... Сейчас я тебе помогу.

   Девушка нашла несколько толстых веток. По ним чертыхающийся Женька добрался до твердой почвы.

   - Ты к кому? - полюбопытствовала она.

   - К Анне Васильевне Серовой. Кто-то из её подружек позвонил - давление подскочило.

   Но по мере продвижения к заселенным домам Филатовского следственный раж Любы стал угасать:

   "Допустим, выясню, кто отравил Евдокию Фёдоровну, а дальше-то что? Разве я следователь, чтобы вести розыск? И всё же нужно, чтобы люди знали - среди них живет отравитель. Этак она всех на тот свет отправит - повод найдется'

   Не доходя до дома Серовой, парень с девушкой заметили на улице остальных обитательниц Филатовского. Разгоряченные старухи размахивали руками и о чем-то громко спорили, но заметив молодых людей, умолкли.

   - Поспешите, - приказала фельдшеру Баба Груня, - а то как бы не окочурилась.

   Но когда в дом попыталась пройти и Люба, она преградила ей дорогу.

   - Нечего там делать. А то увидит тебя Васильевна, и точно Богу душу отдаст.

   Люба разозлилась:

   - Знаете, бабушки, я убийцу покрывать не буду, хоть и знаю вас столько лет.

   - Да не пугай уж, - буркнула Кнышиха.

   - А я и не пугаю. Совершено преступление, а вы ведете себя как дети малые. Участкового едва ли не взашей вытолкали.

   - Молода ты ещё нас обвинять. А участковый - кобеляка беспутный - только хвостом вилять может.

   - Причем здесь Петр Григорьевич? Я знаю - яд хранится в бутылке из-под рижского бальзама, что находится у вас в доме, Софья Никитична. Или вы мне всё рассказываете, или прямо отсюда отправлюсь в полицию!

   Софья Никитична побагровела, но отрицать ничего не стала, суетливо хлопая по карманам - видимо, искала валидол.

   - Ишь, какая скорая, - с тяжелым вздохом покачала головой Марья Ивановна, - не всё так просто. Пойдем ко мне, поговорим.

   Когда старушки уселись вокруг стола, все тяжело уставились на Любу. Она покраснела, но не отступилась.

   - У вас, Софья Никитична, аллергия на кошачью шерсть, я слышала, как вы отказались взять котов Федоровны.

   - Слышала она... Да, я изготовила яд, - вдруг воинственно вскинулась бабка. - Готовая отрава дорогая, вот мне и посоветовали: купить гранулы, мелко-мелко растереть, настоять на них масло, а потом понемногу добавлять в зерно или в семечки. Крысы, привлеченные запахом, жрут эту гадость, словно мармелад.

   - А как отрава попала к Федоровне?

   - Шут его знает! Сперла, наверное, как ещё? У меня прошлым летом внук в Риге был и привез в подарок рижский бальзам. Ну, мы его сообща по ложке и выпили. Для здоровья очень полезно.