— И что же ты купил?

— Ничего. Мне не хватило денег на то, что я хотел.

Это был подарочный. Кажется, его построили и открыли в советское время. Он аккуратно встал между двумя большими магазинами сотовой связи. Если бы не Гигант, я бы никогда его не заметил. Внутри этого магазина были закрытые стеклом прилавки, кривой потолок и пол, выложенный из дешевого камня. Здесь была куча погремушек, безделушек и прочей пестрой дряни. Ребятня была в восторге: они дергали своих родителей, чтобы те купили им что-то.

— Выбираем, мальчики, выбираем одеколон.

Это был голос полноватой женщины. Она вылезла в узкий проход, подтягивая штаны, подошла к стеклянному шкафу, показывая нам местный парфюм.

— А где вы покупаете духи? — спросил Гигант.

— Чаще в интернете заказываю, иногда Маша притаскивает из Рив Гоша.

— У вас прекрасный аромат. Особенно хорошо пахнет шея. — Я поперхнулся собственным воздухом. Продавщица издала звук, похожий на «хо-хо». — Наверное, дорогие.

— Нет, ничуть, — я пожал плечами, называя цену. — Том Форд же, и подороже встречали.

— Половина маминой зарплаты, — крякнул Гигант. Теперь давиться воздухом настал его черед. Мне с трудом верилось, что учителя получают такие крошечные деньги. Затем мой взгляд упал на стеклянный шкаф и на китайские копии туалетной воды. Без шуток, я спокойно нашел духи за ничтожные цены. — Да, такие деньги еще водятся, — пояснил Гигант. — Есть купюра в сто рублей.

— Да знаю я.

— И в пятьдесят.

— Да не держи меня за придурка, видел я эти деньги! Мне просто казалось, что они созданы для того, чтобы ими за хлеб расплачиваться. Я подумал еще, что спокойно могу купить весь этот прилавок. Сегодня с утра думал, что на той карточке с карманными расходами у меня вообще денег нет. До зарплаты не дотяну, придется со сбережений снимать. А нет, я еще дорого-богато живу.

— Были бы вы со мной тогда, когда мне не хватило для мамы, — он вздохнул, подходя к другому прилавку. — Не считаю, что это правильно — праздновать мой день рождения после ее смерти.

— Я думаю, Яне не понравилось бы то, что ты стал затворником после такого, — слова снова улетели мимо. Его глаза рассматривали то, что стояло на самом верху. Горело и двигалось. — Светильник?

— Типа ночника, — пояснил Гигант. — Мама мне подарила однажды такой. Его ставишь на стол, включаешь в розетку и смотришь, как по кругу едут картинки с рыбками. Настоящий аквариум содержать очень сложно, а такой… и ночью не страшно.

— Ты боишься темноты?

— Только, когда один.

Я закрыл лицо рукой, чтобы сдержаться. Двухметровый человек боится монстров. По правилам, они должны бояться его.

— Какой тебе нравится? — спросил я. Гигант указал на небольшой, прямоугольный, с серой окаемкой. — Может, вон тот? Он большой, — я вновь подумал над тем, что мог бы купить ему их все. Затем заставить этими лампами-аквариумами стену, посадить перед ними Гиганта и наблюдать, как он лупится на это чудо.

— Нет, этот. Он очень похож на тот, что у меня был. Надеюсь, он не сломается так же быстро.

Я тащил большую коробку со светильником. Он был не тяжелый, просто объемный. Гигант отказался идти в ресторан или хотя бы кафе. Он спросил, продаются ли где конфеты с голубикой, которые так сильно запали ему в душу. Мы встали у входа, и я вспомнил, что не спросил, каким одеколоном пользуется Гигант. Я попытался вспомнить его запах. Это было мыло или порошок. Иногда цитрус, а иногда… карамель. Как не банально. Я искал среди его ванных принадлежностей то, что могло бы наградить его ароматом жженого сахара. Но нашел лишь немного похожий запах шампуня. На его волосах все было иначе.

— Наклонись, — сказал я.

Гигант не понял, что мне нужно, но приказ исполнил. Я приподнялся, хватая ворот и заставляя наклониться ниже. Уткнувшись носом в его макушку, я затянулся этим запахом. Он в недоумении приподнял голову, легонько коснувшись моих губ. Мне было радостно от того, что ему были не ясны его действия, и он путался в том, что нужно было делать в тот или иной момент.

Маша вырубилась сразу. Бокал шампанского действовал на нее очень сильно. Развалившись в гостиной, она вовсю сопела, укрываясь тонким пледом.

Гигант пялился на эту лампу. Он поставил ее у телевизора, уселся на пол и мониторил движение картинки. По кругу «плыли» вода, выпрыгивающие из нее дельфины, домики, горы, парусники и теплоходы.

— Хочешь, как-нибудь съездим в похожее место? — Я сел рядом, утыкаясь лбом в его плечо. — На новогодние праздники, например. Хотя, — я выдохнул, уставляясь вместе с ним на эту лампу, — я бы просто свалил в какое-нибудь село, построил там дом и жил бы с Машей и с тобой.

— Вы должны быть в городе, — пояснил Гигант. — Это мне можно прятаться в таких местах, а вам надо быть на людях.

— А что, если это не мое? — Наши глаза встретились.

— Нет «вашего» или «не вашего». Просто есть то, что выбираете вы, а есть то, что не выбираете. Сейчас вы в городе и в центре публики.

Я подумал, что мы с Гигантом жили в одном и тот же месте всю свою жизнь. Пусть я и вырос в центре, а он на окраине, мы посещали те же площади, одинаковые парки, пересекались с теми же людьми в автобусах и метро. Однако я ходил в торговые центры, а он грустил, что у него не хватает денег для подарочного магазина.

Мы были из разных миров. И пока он жертвовал всем, что у него было в прошлом ради меня, я медленно пытался перелопатить его под себя, вывести в свет и показать, что он великий и умный человек. Я пихал ему дорогие вещи и хорошие места. А ему нужна была китайская лампа с движущейся картинкой.

Когда я спрашивал его о том, что ему действительно хочется?

Я жертвовал своим миром ради него? Люблю ли я его действительно или… он тогда был прав?

Гигант заметил, что я очень сильно погрузился в свои мысли. Он повернул ко мне голову. Кажется, у меня были грустные глаза. Без слов он понял то, о чем я думаю. Может, и не понял. Но не стал спрашивать не потому, что ему было неинтересно, а потому, что давал мне право самому высказаться. Он был таким человеком.

Любить — значит принимать.

У меня в голове была каша, и мой язык хотел сказать многое.

— Я…

— Вы.

Его пальцы сжали мой подбородок, притянули к себе. Мягкие губы настойчиво прижались к моим. Я охнул от удивления, но увидел закрытые глаза Гиганта, приподнятые брови. Воспользовавшись открытым ртом, он углубил поцелуй, вырывая из меня смущенное мычание.

Гигант знал, что я трус. Знал, что я могу оставить его одного. Он знал все, но продолжал делать, позволяя мне быть таким уродом, какой я есть.