День близился к концу.

Последняя сделка была успешной. Выходя из кабинета, я снова увидел, как Гигант копошится в своем телефоне. Все уходили по домам, и он прощался с этими всеми. Но лишь двое ответили ему. И то это было сказано чисто из жалости.

Когда, наконец, этаж покинули все, мы остались с ним наедине. Врать я больше не мог.

— Я могу еще помочь?

Я сел с ним, открывая новую бутылку виски:

— Мы сегодня молодцы и хорошо поработали. Будешь?

Он помотал головой. Я услышал, как его желудок жалобно завывает.

— Сегодня моя сестра приготовила что-то съедобное. Лежит у меня в кабинете. Будешь? — он посмотрел на меня. И я понял, что он хотел этого.

— Нет. Ешьте сами.

Я засмеялся, видя, что он врет.

— Пойдем, — я потащил его за рукав за собой. Гигант не менялся в лице. Кажется, что с того момента, когда я впервые коснулся его, этот страх так и не сходил. — Просто там много всего. Она наготовила и опять оставила меня одного.

— Вы пьете от одиночества?

Мы замерли у двери кабинета. По моей спине пробежал холодок. Его вопрос попал в цель.

— Ей со мной скучно. Я старый мужик, кроме как о работе говорить не способен. У нее свои интересы, у меня...

Я достал из пакета контейнер с бутербродами и фаршированными перцами.

— Надо бы разогреть. Черт, где у них стоит микроволновка?

Гигант уже сидел напротив моего стола, наблюдая внимательно за моей беготней и спешкой.

— Мне и так пойдет.

Я вновь почесал переносицу, наконец-то успокоившись. Мы сидели рядом, смотря через открытые жалюзи на солнце, которое пряталось за зданиями. Еда была чертовски холодной, и от этого мне было как-то неловко перед ним.

— В понедельник поеду за подписями к одной шишке, а после свожу тебя на обед в нормальное место.

— Зачем? — он посмотрел на меня. Наверное, это и пугало всех, кто пытался взаимодействовать с ним. При каждом вопросе Илья смотрел исключительно в глаза собеседнику.

— Просто, съездишь со мной, посмотришь чем мы занимаемся, да и поешь человеческой еды, — после этого я хотел сказать что-то вроде «когда ты еще так сможешь посидеть», но сдержался.

Я жевал сухой хлеб, перелистывая сотни контактов в своем телефоне. Гигант, почувствовав неловкость, тоже достал телефон и открыл записную книжку. Он нажимал большим пальцем на стрелку вверх и вниз, листая то на меня, то на мать.

Его вопрос про одиночество все еще бродил по моей холодной спине.

— Пора ехать, — сказал он. — До свидания.

— Пока, — он застегнул рюкзак, закинул его на одно плечо и внезапно улыбнулся мне. Он не стал лучше или приветливее от этого. Его не красила и не портила улыбка. Он был тем же гигантом.

В этот миг мы оба могли бы загнуть по одному пальцу на руке, сосчитав количество людей, которым мы не безразличны.

-2-

— Как думаешь, примет? — у моего стола сидят два лучших юриста и Гигант. Все очень серьезно настроены на сегодняшнюю сделку. Те двое, похожие больше на ботаников-близнецов, делают ставки.

— Нет, за такие деньги этот, — один из них указывает пальцем на потолок, — не подпишет. Вы же не простой объект строите. Тут не два-три нелегала-рабочих, а целое стадо.

— Хватит, хватит, я в курсе.

Понедельник — день тяжелый. Утро выдалось мрачным. Еще и дожди льют с выходных. Отличное начало лета.

— Давайте вы оба называете конечную сумму и я поеду.

Ботаники чешут затылки, затем отворачиваются и о чем-то долго совещаются. Илья сидит смирно, боясь пошевелиться. Я щелкаю пальцами у него перед носом, проверяя его бдительность:

— Как ты знаешь, ничего не построят без разрешения свыше. Чтобы такое разрешение получить, нужно продать душу. Сейчас и мы узнаем, сколько стоит моя.

Илья хмурит брови и начинает водить плечами. Этот костюм на нем выглядит как-то нелепо. А еще дешево.

Подхожу к зеркалу, зачесывая назад упавшую на лоб челку. Бегло сравниваю свой внешний вид с видом Ильи.

Тот же черный костюм, такого же цвета галстук, при плохом зрении и ремни не отличишь. Но что-то выдает в нем дешевизну и вьетнамский рынок.

— А нельзя их просто попросить подписать? — спросил Илья.

Мне кажется, что после этих его слов весь мир замер. Первыми не выдерживают ботаники и заливаются громким хохотом. Он весь ежится, уставляется на них, а затем на меня, ища спасения.

Я тоже смеюсь, поглаживая его по макушке:

— В этом мире ничего просто так не делается.

Гигант искренне не понимает о чем я. Для него все кажется проще, чем оно есть на самом деле.

— А вы пробовали? — продолжает добивать он до истерического хихиканья братьев-акробатов. Те, наконец успокоившись, протягивают мне стикер с точной суммой.

— Много. Но ожидаемо.

— Не пробовали? — теперь становится вообще не смешно. Облокотившись на стол, стараюсь смотреть ему прямо в глаза и говорить как можно тише:

— Перед тем, как я положу этот конверт с бумагами на стол вышепоставленной личности, разрешаю тебе попросить его о добровольной закорючке на этих бумагах. Идет?

— Идет.

Мне забавно, что он так уверен в себе, и тут же жаль, что он так наивен.

— Водим! Мне нужен Водим Оликсандрович. Срочно пустите! — за стенами кабинета я слышу женский голос, который мастерски коверкает мое имя. И этот самый голос я могу узнать за миллион километров. Ночью, если меня разбудят и назовут так, то я точно скажу, кто это.

Растолкав охрану, в дверь кабинета просовывается длинный зонтик.

— Водим!

Часть вторая

Тетушка

Она ворвалась в этот кабинет так же, как и в мою жизнь много лет тому назад. Единственный человек, который занимался моим воспитанием летом, когда родители пребывали за границей на работе.

— Недавно моего представителя выкинули от тебя! Приехал напуганный, ничего не может толком рассказать, только машет руками и говорит: «Омбал, Омбал!»

Она размахивала зонтиком, чтобы передать весь спектр эмоций. Пару раз ей удалось задеть клином жалюзи и тем самым довести мое терпение до предела.

Дернув рукой, я намекнул всем сидящим, что лучше им отсюда испариться как можно быстрее. Она изредка по-особенному произнесла букву «о». Но это уже не бесило меня как в молодости.