Личико недвижное.
Словно кто на лоб ей выжал
Персик апельсинный.
Апельсинный, абрикосный,
Лейся, сок души роскошный,
Лейся вдоль щек —
Сок преценный, янтарёвый,
Дар души ее суровой,
Лейся в песок!
На кафтан его причастный,
Лик безгласный — кровью красной
Капай, смола!
Кровью на немую льдину…
— Растопись слезой, гордыня,
Камень-скала!
А уж под сталью-латами
Спор беспардонный начат:
— Чтó: над конем не плакала,
А над мальчишкой — плачешь?
Вихрь-жар-град-гром была, —
За всё наказана!
Войска в полон брала, —
Былинкой связана!
Войска в полон брала,
Суда вверх дном клала,
А сама в топь брела —
Да невылазную!
Кулаком славным, смуглым
Лик утирает круглый —
Наводит красоту.
Лик опрокинула вверх дном,
Чтоб солнце ей своим огнем
Всю выжгло — срамоту.
«Его Высочеству приказ:
Что в третий и в последний раз
Зарей в морскую гладь
На гусельный прибудем зов.
Прощай, Гусляр! До трех разов
У нас закон — прощать».
Всей крепостью неженских уст
Уста прижгла. (От шейных бус
На латах — след двойной.)
От сласти отвалилась в срок,
И — сапожок через борток —
В дом свой морской — домой.
Еще сталь-змея вороток дерёт,
А целованный уже вздрогнул рот:
Не то вздох, не то так, зевóта,
А всё, может, зовет кого-то…
Допрежь синих глаз приоткрыл уста:
— Эх, и чтоб тебе подождать, краса!
И не слышал бы ветер жалоб:
Целовала б и целовала б!
Оттого что бабам в любовный час
Рот горячий-алый — дороже глаз,
Все мы к райским плодам ревнивы,
А гордячки-то — особливо!
Потягивается, подрагивает,
Перстами уста потрагивает…
Напрасно! И не оглянется!
Твое за сто верст — свиданьице!
А дядька-то шепчет, козлом пляша:
«Должно быть, на всех парусах пошла!
Не всё целовать в роточек…
Давай-ка свой вороточек!»
Синей василёчков,
Синей конопли
На заспанных щечках
Глаза расцвели.
«Эй, старый, послушь-ка:
Вот сон-то приспел!
Как будто кукушку
Я взял на прицел!
Пусть зря не тоскует!
Зажмурил глазок…
И слышу — кукует:
До трех до разов».
— То не пташечка-кукушка
Куковала,
То твоя подружка
Тосковала.
Как под бурею ночной стонут снасти…
Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —
«И вижу еще я, —
Речет сам не свой, —
Что плачет смолою
Дубок молодой.
Ветвями облапит
Как грудку-мне-стан,
И капит, и капит
Слезой на кафтан».
— Нет, Царь Лебединый,
Не дуб, не смола:
То спесь-ее-льдина
Слезой изошла. —
«И снится мне, — молвит
(Сам губочки трет), —
Что красное солнце
Мне — яблочком в рот.
Да так вот, с поклоном:
Испробуй, лентяй!»
— Царя Соломона
На сон почитай. —
Тот вздохом туманным:
«Дай сон доскажу!
За перст безымянный
Прикован — лежу.
Ай к смерти? Ай к свадьбе?
Скажи, не мытарь!»
— Эй, спать бы и спать бы
Тебе, государь!
От бабы Иосиф-то
Нагишом, — берегись!
На женском волосике
Не один уж повис! —
Не внемлет Царевич дурной ворожбе,
Сам нежную руку целует себе.
«Гадай хошь на картах,
А хошь — на бобах!
Хошь вороном каркай, —
Всё сласть на губах!»
Ты бренчи, Гусляр, задай нам пиру-звону!
Синь-то водная — что синькой подсинёна!
Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!
Рот у мальчика — что розан пурпуровый!
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
— Веселитесь, наши верные народы!
Белогривый я ваш Царь, белобородый.
Круговой поднос, кумачовый нос,
Мне сам черт сегодня чарочку поднес!
Веселитесь, наши руки даровые!
Всé хлеба ваши я прóпил яровые!
Коли хлеба нет, будем есть овес:
Напитаемся — и личиком в навоз!
Выпивайте, брови черные, до донышка!
Всех-то телок ваших пропил я, буренушек!
А коль тошно вам от ребячьих слез, —
Помолитесь, чтоб их черт скорей унес!
Задирайте, попы-дьяконы, подрясники!
Не то в пляске-то носами óб пол хрястнетесь!
Чем крысиный хвост, да великий пост —
Лучше с чарочкой-сударочкой взасос!
Подымайтесь, воры-коршуны-мятежники!
Для костра сваво я сам припас валежнику.
Двери — настежь — всé. В клети заперт — пес!
Частоколы сам по колышку разнес!
Рухай-рухай, наше царство развалённое!
Красный грянь, петух, над щами несолеными!
Красный грянь, петух: «Царь-Кумашный нос
Всё, как есть, свое именьице растрёс!»
— Эй, холопы, гусляра за бока!
Чтоб Камаринскую мне, трепака!
То не дым-туман, турецкое куреньице —
То Царевича перед Царем виденьице.
То не птицы две за сеткою тюремною —
То ресницы его низкие, смиренные.
Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки!
Розан-рот твой, куполок-льняной-макóвочка!
В кулачок свой кашлянýвши для приличества:
«Какой песней услужу тваму Величеству?»
— Птица в небе — выше нас родилась!
Над тобою наш не властен приказ!
«Часто я слыхал сквозь дрему
Бабий шепот-шепотеж:
— Плохой сын Царю земному, —
Знать, Небесному хорош!
Черным словом, буйным скоком
Не грешил я на пиру.
На крыльце своем высоком
Дай ступеньку гусляру!
Никогда, сойдясь межою,
Навзничь девки не бросал,
Да не то что там с чужою —
Вовсе с бабами не спал!
Не плясал в зазорном платье,
Как ударят ввечеру.
Широки твои полаты, —
Дай местечко гусляру!
Хошь плохой я был наследник —
Гуслярок зато лихой!
Паренек-то из последних —
Может, ангел не плохой…
Хошь и неуч я в молебнах,
Наверстаю — как помру!
Между труб твоих хвалебных
Дай местечко гусляру!»